– Убийцу?
– Ты мне расскажешь все, что знаешь?
– Я все расскажу. Но ты готова все это выслушать?
– Надеюсь, он не был геем?
– О нет, что ты!
– Тогда валяй. Я уже столько всего наслушалась. Только, прошу тебя, не передавай мне всего того, что говорили и говорят обо мне сейчас за моей спиной. Это не имеет отношения к делу.
– Я не знаю, что ты имеешь в виду…
– О том, что говорят обо мне ваши женщины, актрисы…
– А, вон ты о чем. Нет, упаси бог! Наташа, дорогая… Я только не понял, о каком убийце идет речь.
Я смотрела на него, и в какой-то момент мне показалось, что передо мной сидят два Михайловских. Я поспешно сделала большой глоток вина.
Принесли салат, гренки. Михайловский, на удивление, даже не посмотрел на еду.
– Наташа, но все говорят, что Сергей застрелился сам.
– Как это?
– У Леньки, актера нашего, ты его знаешь, отец служит в органах, большая шишка, он сказал, что на пистолете только отпечатки Сережиных пальцев. А еще он сказал, что рядом с трупом якобы нашли пачку фотографий, где изображена ты и другой мужчина… Так что по версии официальных органов Сергей застрелился сам, как бы из ревности…
Я судорожно хихикнула.
– Что за бред? Какие фотографии? Какое еще самоубийство? Его убили, застрелили! И не было никаких фотографий! – Я почувствовала, как щеки мои запылали.
– Наташа, ты пригласила меня сюда для искреннего разговора, но что-то у нас ничего не получается. Да Сережа лично мне говорил, что у тебя есть любовник. Он очень переживал, боялся, что ты его бросишь. Ты же хотела «по чесноку»?
– Я попросила тебя рассказать о муже. С кем он встречался, с какими женщинами? Имена, по возможности адреса! Я должна с ними встретиться, поговорить, возможно, его убила какая-нибудь из его поклонниц.
– Наташа, да он сам себя убил, говорю же тебе! Это основная версия, подкрепленная результатами экспертизы!
– Ты хочешь сказать, что это я довела его до самоубийства? Вик, это невозможно! Просто полиции удобно выдвигать именно эту версию. Меньше работы, ты пойми. На самом деле его убили! Подумай сам, если бы у меня был любовник, ну, так, гипотетически, и Сереже стало бы об этом известно, разве бы он молчал? Думаешь, он не стал бы выяснять отношения? Или ты не знаешь его?
– Не знаю даже, что тебе сказать. Ты права, вряд ли он стал бы молчать.
– А как он тебе рассказал о моей измене? Что конкретно он говорил? Он, может, называл имя?
– Нет, имени он не называл, просто сказал, что ты завела себе молодого любовника, и этот факт – ты уж прости – развязывает ему руки.
– Ладно, признаюсь, фотографии есть. Вот только не знаю, откуда они у него, может, он действительно нанимал человека, который следил за мной. Но дело в том, что на этих снимках, извини, мы с Сережей. Понимаешь?
– Ничего себе… Неожиданно.
– Теперь понимаешь, откуда эта информация о фотографиях? А ты случайно не знаешь, кто этот человек, которого он нанял, чтобы проследить за мной? Где он его нашел? Быть может, ты видел его?
– Постой, кажется, я припоминаю. Ему подкинули эти фотографии, вот! Если бы за тобой следили, он рассказал бы мне.
– А сам-то ты эти фотографии не видел?
– Нет, он не показывал. Сказал только, что они отвратительные.
Мне пришлось промокнуть лоб салфеткой – мой организм не справлялся со стыдом, пот выступил на лице, и от этого мне стало совсем уж некомфортно. А что, подумала я, если к следователю Мишину попали фотографии, где можно различить лицо моего любовника Юры, после чего они стали достоянием еще целой команды его коллег плюс журналистов?
От этой мысли мне стало вовсе невмоготу, и я сто раз уже пожалела, что встретилась с Виком.
– А знаешь, Ната, возможно, что ты и права и на этих фотографиях были вы с Сергеем. И знаешь, почему я вдруг так подумал? Да потому что, если бы там был другой мужик, то он бы точно мне показал, а так… С какой стати ему показывать себя голого, извини?
У меня от сердца отлегло. Умный, хороший Вик.
– Но зачем-то он все-таки рассказал тебе о фотографиях, о предполагаемом любовнике? – допытывалась я.
– Да чего уж там. – Вик махнул рукой. – Захотелось ему навести на тебя напраслину, тем самым оправдывая свои похождения.
Он как-то успокоился и принялся за еду.
– Вкусно! Наташа, какой у тебя прекрасный ресторан! Знаешь, что говорят ребята по этому поводу? Что теперь вряд ли кто из нас заглянет к тебе сюда или в «Консуэло» – не по зубам нам эти твои заведения. Разве что с гонораров.
Я чуть было не проронила что-то о скидках, но, вспомнив Катю, вот просто увидев проявившееся в воздухе ее сердитое лицо, вовремя остановилась. С какой стати мне работать себе в убыток? Мое серое вещество медленно, но верно восстанавливалось.
– Вспомни, что происходило с Сережей в последнее время? Может, заметил что? Может, ему кто-то писал письма с угрозами? Или у него появилась какая-нибудь сумасшедшая поклонница?
– Да, в сущности, я за этим и пришел, чтобы рассказать тебе все. Не стал говорить ничего Мишину, это фамилия следователя…
– Я знаю.
– Подумал, что Сережи нет, но ты-то жива и, слава богу, здорова, поэтому не стоит, чтобы твое имя полоскали в прессе… Я же знаю эту полицейскую братию, этих следователей, оперов, они частенько сливают секретную информацию журналюгам.
– Ну и? Говори уже, что видел, знаешь? – Я начинала терять терпение.
– На него буквально недавно напал один мужик. В годах. Вот просто набросился на него, стал выкрикивать какие-то ругательства.
– Где это было? Когда?
– Где-то примерно за пару дней до того, как он исчез. Да, все хотел тебя спросить, когда он застрелился-то? Вот сразу, как только пропал?
– Да, смерть наступила приблизительно 14 июня.
– Значит, мужик этот напал на него числа двенадцатого. Он вошел к нему в гримерку, кажется, ударил его… Меня-то там не было, мне рассказывали потом. Да и он как-то вскользь заметил, что двери театра, когда не идут спектакли, надо бы запирать, типа, «бродят всякие маньяки и психи».
– Он не сказал, что это за человек? Может, он узнал его?
– Нет, не сказал.
– Но театр же охраняется. У вас в холле внизу да и снаружи установлены видеокамеры. Если на Сережу напали двенадцатого, то можно посмотреть запись.
– Конечно, можно. Да только что-то подсказывает мне, что все это не настолько серьезно.
– Сейчас все важно и все надо проверять. Убит актер, на которого за два дня до смерти напали в его же гримерной! Свидетелей, конечно же, нет, да?
– Нет. Он сам мне рассказал… Кажется даже, ему слегка поцарапали лицо, но он замазал гримом.
– Странно, я ничего не заметила.
– Он пользовался очень хорошим гримом. Думаю, что никто не заметил. Но настроение ему этот мужик сильно подпортил, Сергей прямо рвал и метал!
– Ладно, я поняла. Расскажи мне лучше про Лизу Воронкову.
– Лизончик-то? – как-то нехорошо усмехнулся Вик. – Ты и про нее знаешь?
– Познакомились даже. Да она того, малость не в себе. Это правда, что Сережа был с ней? Что заглядывал к ней после репетиций и спектаклей на полчасика? – Мне и самой был противен мой презрительный тон, но справиться с отвращением, которое внушала мне эта переросшая нимфетка, я не могла.
– Да она как животное, – вырвалось у Вика, и я почувствовала, что ему и самому стало неловко.
– А Сережа? Он не как животное? Заглядывал к ней, чтобы перепихнуться и побежать дальше, к Юдиной? Да-да, не удивляйся, мне многое известно. Послушай, вы с моим мужем были близкими друзьями. Скажи, ты замечал за ним такие качества, как цинизм, жестокость?
– Это ты к чему? – Вик с расстроенным видом отодвинул от себя опустевшую тарелку. – Все мы немного циничны и жестоки.
– Это правда, что он бил своих любовниц?
Вик замахал руками:
– Вот уж чего не знаю – того не знаю!
– Может, ты и про Татьяну Куликову ничего не знаешь?
– А кто это? – Вик напрягся, пытаясь вспомнить.
– Так зовут его первую жену, которую он время от времени избивал, а однажды так оттаскал ее за волосы, что вырвал клок…
– Бред, никогда не поверю, чтобы Сергей мог так вести себя по отношению к женщине! Да к тому же я и не знал, что он был уже женат. И где сейчас его жена?
– Он купил ей домик где-то под Оренбургом.
– Она что, приедет на похороны?
– Не думаю. Во всяком случае, мне бы этого не хотелось. Если только журналисты пронюхают о ней, попытаются взять интервью, то она не станет молчать. Мой человек разыскал ее, он сказал, что она до сих пор боится Сережу.
– Послушай, Наташа, ты рассказываешь мне совершенно чудовищные вещи про Сергея! У меня такое впечатление, что я не знаю и сотой доли того, чем он жил, что с ним вообще происходило. Ну да, знал я о каких-то его любовницах, об этой Лизе знал, он сам признавался мне, что для него встречи с ней, а она живет рядом с театром, – просто как разрядка энергии, сброс. Извини.
– А с Юдиной тоже был сброс? – фыркнула я. – С ней-то что? Уж не собирался ли он жениться на ней?
– А с Юдиной тоже был сброс? – фыркнула я. – С ней-то что? Уж не собирался ли он жениться на ней?
– Да зачем тебе нужно все это копанье? Его уже нет!
– Ты, наверное, забыл, что вообще-то я пытаюсь помочь следствию найти убийцу Сережи.
– Но только не среди его баб, ты меня прости.
– Хорошо. Театр. Быть может, он кому-то перешел дорогу?
– С десяток обиженных на него найдется. Но там непролазные психологические дебри, все равно ничего не докажешь и не разберешься. Он оказался сильнее всех их, понимаешь? Вот просто взял и перешел дорогу, такой красивый, неотразимый, смелый, дерзкий, ладно – наглый. Он просто хорошо делал свою работу – и все! А те, кто остался за бортом, у кого он из-под носа увел роли, они неспособны на убийство, если ты это хочешь выяснить.
Я смотрела на него и пыталась понять: он пришел со мной на встречу в ресторан, чтобы поговорить или пообедать? Пока что он не сказал мне ничего интересного. Больше того, я начала подозревать, что это не я его как бы допрашиваю, а он меня. Вполне возможно, что версия самоубийства, которую он мне подбросил, выдавая за официальную, могла быть придумана им самим. Может, действительно так поговаривают в театре, но чтобы это было единственной версией – я в это не верила.
– Вик, ты действительно считаешь, что Сережа мог вот так взять и застрелиться? Ну серьезно? Он, совсем еще молодой, очень красивый, талантливый, популярный, да просто – звезда! К тому же с хорошими, денежными проектами. Плюс – богатая жена, которая обещала ему буквально на днях купить машину, в Париже, между прочим. И вот, как ты говоришь, ему вдруг кто-то там сообщает, что я ему изменяю, и он с горя стреляется? Ну не бред?
– Бред, – внезапно согласился он. – И совсем не похоже на Сергея. Он слишком любил жизнь во всех ее проявлениях, чтобы вот так глупо расстаться. Где его застрелили? В лесу в Лобанове?
– Эксперты полагают, что он был застрелен в другом месте, а в лес его приволокли.
– Я слышал, что ваш дом ограбили. Все вынесли?
– Все не все, но кое-что ценное вынесли.
Он снова задавал мне вопросы, полагая, что я не замечаю того, что мы поменялись местами.
– Так ты не знаешь, какие планы были у Сережи в отношении этой маленькой потаскушки?
– Ленки-то? Да никаких.
– А со мной он собирался разводиться? Об этом тебе что-нибудь известно?
– Ната, что ты такое говоришь? Да чтобы Сергей развелся с тобой, с Наташей Соловей, – не смеши меня. Нет, нет и еще раз – нет!
– Скажи еще, что он любил меня… – В горле моем словно застрял грецкий орех.
– Ната, мы взрослые люди. Что такое любовь? Секс, страсть – это я еще понимаю. Еще уважение, чувство благодарности, нежность, наконец! И вот взять и назвать все это одним словом – трудновато как-то. Безусловно, он был привязан к тебе, он считал тебя родным, близким человеком. Ну и, конечно, был благодарен тебе за то, что ты окружила его таким вниманием, заботой, что ты была к нему так щедра.
Разговор переставал быть полезным.
– Советую тебе взять на десерт корзиночку с малиной, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Спасибо, что пришел.
– А похороны когда?
– Я тебе позвоню.
Я поехала к Мишину, рассказала о нападении на Сережу двенадцатого июня. Его люди тотчас отправились в театр, изъяли записи.
– Что нового, Саша? – спросила я, располагаясь напротив него со скучающим видом, заранее зная, что ничего нового все равно не узнаю. Следствие зашло в тупик – так, кажется, говорят в таких случаях.
– Баллистическая экспертиза вам не интересна… – Он пожал плечами. – Вы и так знаете, что он был застрелен практически в упор. Оружие, пистолет, которым было совершено убийство, нигде в нашей базе не числится. На пистолете отпечатки пальцев только Сергея Яковлевича, как, собственно говоря, и на фотографиях, знаете на каких.
В лесу мы нашли следы обуви, проверили – часть следов принадлежит вашей соседке и, как вы называете ее, садовнице Светлане Петровне. На зажигалке – тоже следы только вашего мужа. Проверили мы телефон Сергея Яковлевича – последний звонок был сделан им вечером, кажется, в двадцать часов пятнадцать минут, это было как раз тогда, когда, исходя из ваших слов, он был уже дома и вы готовились с ним поужинать.
– Юдина? Ему звонила Юдина?
– Да, Елена Юдина.
Я поджала губы в досаде. Мне-то он сказал, что ему звонили с работы.
– Вы допрашивали ее, беседовали?
– Знаете, она так напугана… К тому же у нее нет алиби. На момент убийства она находилась в так называемой «тайной» квартире, которую для нее снимал Голт. И никто это не может подтвердить.
Вот!
– Это правда, что у нее под глазом фингал? – спросила я в лоб, помня показания Лизы Воронковой.
– Да, конечно. Я спросил ее, откуда синяк, она ответила, что доставала какую-то деталь компьютера под столом, резко поднялась и стукнулась.
– Понятно.
– Но есть и кое-что очень интересное и, я бы даже сказал, удивительное, неожиданное.
Я очнулась, даже тряхнула головой. Странное дело, но моя голова с тех пор, как погиб Сережа, работала на удивление ясно, а вот мои чувства после той истерики, что случилась дома в присутствии Юры, притупились, словно на раскаленные угли плеснули холодной воды.
– Тело вашего мужа, Наталия, переломано. Ноги, руки, ребра… Как если бы труп сбросили с крыши. Кроме того, в волосах трупа мы обнаружили женский длинный волос черного цвета, микрочастицы самых разных тканей, пыли… И еще, как это ни странно, засохший лепесток розы красного цвета.
– И что это значит?
– Наш эксперт предположил, что труп вашего мужа пролежал какое-то время в шкафу. В женском шкафу.
– Вот суки! – вырвалось у меня, и под этой грубой характеристикой я имела в виду всех тех, кто любил или ненавидел моего Сережу. Это они, бабы, не поделили его между собой. Это Лизу надо поставить к стенке, а еще Лену Юдину, с которой мне просто необходимо уже встретиться!
Позвонили, Мишин ответил, долго слушал, кивал. Судя по обрывочным фразам, я поняла, что звонили из театра, где опрашивали людей, показывая им фотографию человека, который двенадцатого июня, в половине одиннадцатого дня, проник в театр, быстро поднялся в гримерку Сережи и врезал ему в глаз!
Мишин, понимая, что я сгораю от любопытства и что вообще я имею право находиться в курсе происходящего и владеть информацией, включил динамик. И теперь все, о чем докладывал ему помощник, я слышала.
Костюмерша узнала этого человека, сказала, что и раньше видела его в театре за кулисами, он заглядывал в гримерки. Что бывал часто и не был похож на поклонника. Он явно кого-то искал. Это был мужчина лет пятидесяти, плотного телосложения, брюнет, с очень напуганным и озабоченным лицом. И на маньяка не похож, и на благодарного зрителя, и на находящегося в поисках работы человека.
Я, глядя на Мишина, нарисовала двумя пальцами прямоугольник на воздухе и не произнеся ни звука, одними губами произнесла: «Фотография!»
Догадливый Мишин попросил своего человека прислать ему увеличенный кадр с видео, где можно разглядеть этого человека.
Через несколько минут я уже держала в руках распечатанную копию фотографии нападавшего. Действительно, совершенно обыкновенный мужчина. За что он напал на Сережу? Может, его отправила к нему его бывшая жена? Может, это ее отец или старший брат?
И тут меня осенило.
– Саша, а что, если это – отец Лены Юдиной?
– Почему именно ее?
– Да потому что он ударил ее! Мы же только что говорили о синяке под ее глазом! Какая еще деталь компьютера? Да глупости все это! Это Сережа распускал руки, я точно знаю! Представьте себе, возвращается Лена Юдина домой со свидания с Сережей, родители видят ее синяк… Понятное дело, родители возмущены, отец решает поговорить с любовником дочери, отомстить, наконец, за нее. Вот поэтому бьет его. Таким образом, у Сережи появляется точно такой же синяк под глазом, что и у Юдиной. Саша, я понимаю, что как бы не имею права вмешиваться в ход следствия, но я очень хочу встретиться с Юдиными, со всеми… Я все понимаю, доказательств их связи с Сережей у меня нет, одни только разговоры, свечку, что называется, никто не держал, но вот о побоях поговорить с отцом сам бог велел.
Мишин пожал плечами. А что он мог мне сказать? Или отказать?
– А я думал, что вас заинтересует этот женский шкаф, – сказал он. – Что вы первым делом захотите найти женщину, которая его прятала.
– Его или его труп? – захотела уточнить я.
– Трудно сказать. Но в доме, где он был и где его, возможно, застрелили, были красные розы. Конечно, ваше право встречаться с теми, кто, по вашему мнению, был каким-то образом связан с Голтом.
– Вот если бы я, к примеру, убила человека, мужчину, то труп выбросила бы из окна. Посудите сами, не тащить же его по лестнице – можно наткнуться на соседей. Даже ночью! А так – застрелили, скинули из окна и – готово дело!
Я сказала это так эмоционально и так уверенно, что на месте Мишина включила бы меня сразу же в список подозреваемых. Да чего там, сделала бы меня пунктом первым!