– Как звали доктора? – спросила я. – Где он работает?
– В медцентре «Розовое счастье», на Мостовой улице. Имя у врача обычное, вроде Олег Иванович или Иван Петрович, может, Сергей Николаевич, а вот фамилия смешная. Только я забыла какая. Так печенье называется, я покупаю его иногда, очень вкусное.
– Курабье? – предположила Вероника Геннадьевна.
– Не-а, иначе, – протянула Лика.
– «Юбилейное»? – подсказала я.
– Вообще не похоже, – отрезала секретарша.
Мы с директрисой начали гадать. Бисквит, сахарное, крекер, кунжутное, ореховое, песочное, миндальное…
– Просто лошадиная фамилия получается,[4] – вздохнула Вероника Геннадьевна.
– Нет, ничего похожего, – возразила Лика. – Вкусное, сладкое, такое… печеневое.
Я еще некоторое время поболтала с директрисой, затем начала прощаться.
– Провожу вас до машины, – засуетилась Лика, когда мы вышли в приемную. – Арина, не откажетесь со мной сфоткаться?
– Нет проблем, – кивнула я и заученно улыбнулась в телефон, который секретарша держала в вытянутой руке.
– Наталья Львовна селфи увидит и с ума от зависти сойдет, – обрадовалась Анжелика. – А вы чего с Лариской теперь делать будете?
– Пока не знаю, – осторожно ответила я. – А что?
Лика взяла меня под руку и потащила на выход, говоря на ходу:
– Уважаю вас, хорошо пишете… Знаете, мне все равно, когда Вероника родителям учеников врет, но сейчас молчать не хочу. Не верьте директрисе, будто Горикова хорошая, избавляйтесь поскорей от Ларки.
– Почему? – удивилась я.
– Она опасна, – зашептала секретарша. – Долгое время тихоней была, а потом – упс! Короче, не сама училка ушла, Вероника ее выгнала.
– За что? – спросила я.
– Крышу у трудовички сорвало, – объяснила Анжелика. – В пятом классе училась Варя Плоткина… Между нами говоря, не девочка, а исчадие ада, от нее все родители и педагоги стонали. Один раз Варвара налила на стул учительницы клей. Горикова не заметила и села. Через некоторое время решила встать, дернулась и разорвала юбку, клок ткани на сиденье остался. Тут наша тихушница схватила указку и как долбанет Плоткину по лбу… Знаете, никто Ларису не осудил, понятно было, что ее Варвара довела. Но педагог не имеет права распускать руки. А девочка изобразила обморок. И началось! На следующий день ее отец припер с полицией. Справку из травмопункта Веронике Геннадьевне на стол швырнул, а там понаписано: сотрясение мозга, скальпированная рана, падение зрения. Плоткин-старший богатый человек, наверняка доктору заплатил, тот и постарался. Директор Гориковой и посоветовала: «Возьми бюллетень, сиди тихо дома». Трудовичка долго носа в школу не показывала, но не помогло ей это. Папаша негодяйки-школьницы и на полицию нажал, завели дело о тяжких побоях. Тогда Вероника вызвала Горикову и сказала: «Больше прикрывать тебя не могу. Школе скандал не нужен. Напоследок подарок тебе сделаю: пиши заявление по собственному желанию. Авось, когда скандал уляжется, в хорошее место устроишься». Лариса так и поступила. А потом где-то спряталась. Плоткин до сих пор нет-нет да и заруливает в школу, спрашивает про Ларку и грозится: «Ничего, я найду ее». И я вам советую, не связывайтесь с Гориковой. В тихом омуте черти водятся. Вдруг Лариска вас обидит?
Глава 28
Выйдя из школы, я позвонила Федору и рассказала о своем визите.
– Сейчас выясню, кто в медцентре «Розовое счастье» пять лет назад был главврачом, – пообещал Леонов.
Я бросила телефон в сумку и пошла по Шумской улице к дому, где жила Лариса, складывая в уме пазл из имеющейся информации.
Некий человек, назовем его N, вытащил из тюрьмы Леонида. Максимова объявили умершим и поселили в доме Ирины Петровны Владыкиной под видом ее мужа. Проделать такой финт мог либо очень богатый, либо крайне влиятельный человек, приказу которого подчинились сотрудники службы исполнения наказаний или клюнули на его деньги. Максимову выправили новые документы на фамилию Никитин, а имя с отчеством оставили прежние. И понятно почему: человек, выпускавший на деньги супруги журнал, посвященный историческим анекдотам, не обладающий навыками шпиона, легко мог запутаться, лучше было не рисковать. Ларисе тоже оставили ее имя, но навряд ли она сейчас Горикова, небось фамилия у бедняжки теперь другая. Борис был ее брат, а не гражданский муж, как указано в анкете, сохранившейся в школьном архиве. Хотя… Вообще-то супруг и брат могли быть тезками.
Я остановилась у витрины булочной, глядя на пирожные и продолжая размышлять.
Что случилось пять лет тому назад? Почему учительница Горикова с Борисом очутились у Владыкиной? Зачем Ирина Петровна в это же время, взяв под опеку близнецов-подростков, вернулась в отчий дом? Что побудило Антонину Тарасовну покинуть Павлиново, едва в нем вновь появилась родная дочь?
Я отвернулась от витрины кондитерской, приблизилась к построенному явно в начале прошлого века зданию и нашла нужный подъезд. Квартира сто семь оказалась на первом этаже. На мой звонок дверь распахнулась сразу, на пороге, покачиваясь, стояла толстая деваха, замотанная в полотенце.
– Чч-чего н-нада? – прозаикалась она.
Мой нос уловил сильный запах алкоголя.
– Вы Лариса Николаевна Горикова? – спросила я.
– Ваще никогда, – икнула красавица, – застрелиться с таким именем. Так ч-чего н-нада?
– Я представляю кредитный отдел банка «Выгодный», – беззастенчиво солгала я. – Лариса Николаевна ссуду не возвращает.
– А я че? Я ниче! Не вв-видала ее… вваще…
– Танька, хватит орать, – раздался из-за спины девицы чей-то голос. – Или уходи, или заткнись. Ребенка мне разбудишь.
– А не хрена нищету плодить, – огрызнулась пьяница. – Надоел, Машка, твой визгун хуже горькой редьки, вопит цельную ночь.
Женщина, которую я по-прежнему не видела за монументальной фигурой Татьяны, возразила:
– Ты тут без прописки живешь, еще раз пьяной увижу, полицию вызову. И я тебе не Машка, а Мария Семеновна.
Деваха качнулась сильнее, схватилась рукой за стену и попятилась. На ее месте появилась девушка в спортивном костюме.
– Вы к кому? – спросила она.
– Ищу Ларису Николаевну Горикову, – ответила я.
Маша свела брови в одну линию.
– Нет здесь такой.
– По моим сведениям, Лариса проживает тут, – не сдалась я. – Она наследство получила, наша контора должна ее об этом уведомить, я принесла бумаги на подпись.
– Здо́рово, – с легкой завистью в голосе произнесла Мария, – мне бы так.
– Думала, у Гориковой отдельная квартира, а тут, оказывается, коммуналка, да? – продолжила я разговор.
– Здесь проходной двор, – сердито сказала Мария. – Видели соседку, которая вам дверь открыла? Вечно пьяная Таня живет с Виктором, оба клюкают каждый день. Причем на какие деньги, непонятно, оба не работают. Я тут после развода оказалась. «Справедливый» суд нашу с мужем однушку разбил на три части, и мне с дочкой удалось комнатушку купить только в этом клоповнике, на другое жилье денег не хватило, а ипотеку мне не дают, зарабатываю мало. Мрак! В квартире семь комнат, в пяти алкоголики живут, только мы с бабой Настей нормальные. Кстати, вот кто вашу Горикову знать должен, баба Настя. Она тут всю жизнь прозябает. Пойдемте, провожу…
Я обрадовалась и поспешила за Машей. Она подошла к двухстворчатой двери и постучала в нее. Потом, шепнув: «Постойте тихонечко», проскользнула внутрь.
Я покорно осталась в коридоре и начала рассматривать «пейзаж». Если сделать здесь хороший ремонт, то получатся роскошные апартаменты – на потолке видны остатки лепнины, на полу настоящий дубовый паркет, да и массивные двери остались с прошлых времен, у них старинные бронзовые ручки в виде медвежьих лап.
– Анастасия Яковлевна просит вас зайти, – церемонно заявила Маша, выходя в коридор.
Я вошла в комнату и не удержалась от возгласа:
– Какая красота!
В просторном тридцатиметровом помещении было два эркера, на полу затейливый орнамент из все того же дубового паркета, но он блестел от лака. Мебель смотрелась новой, хотя ее явно изготовили в начале двадцатого века. Большой круглый стол покрывала кружевная скатерть, а посередине красовалась ваза с живыми цветами, справа у стены темнел секретер, рядом высилась горка со стеклянными дверцами, вся забитая фарфоровыми статуэтками, кресла и стулья были обиты темно-вишневой тканью, которую держали золотые гвоздики, кровать пряталась в нише за полузакрытой занавеской. Но самое сильное впечатление производил потолок – на нем было изображено голубое небо с облаками, большая гора и боги Древней Греции. Я узнала Зевса, Артемиду и Гефеста.
– Нравится? – спросила пожилая дама, сидящая в кресле.
– Очень! – воскликнула я.
– Как вас величать, милая? – поинтересовалась хозяйка.
– Виола, – ответила я.
– Нравится? – спросила пожилая дама, сидящая в кресле.
– Очень! – воскликнула я.
– Как вас величать, милая? – поинтересовалась хозяйка.
– Виола, – ответила я.
– Замечательное имя. А я Анастасия Яковлевна. Машенька сказала, что вы принесли Ларочке известие о наследстве?
Мне ничего иного не оставалось, как кивнуть.
– Присаживайтесь, голубушка, – предложила старушка, – слушаю вас внимательно.
Я бойко озвучила на ходу придуманную историю: человек, чье имя разглашать я не имею права, оставил Ларисе Гориковой состояние.
– Это ошибка, – спокойно произнесла Анастасия Яковлевна, после того как мой фонтан красноречия иссяк. – У Лары были лишь мать и брат Борис. Матушка обоих, Фанни Германовна, этническая немка. Тяжелая ей судьба выпала! Эта квартира ранее принадлежала ее отцу, Герману Вайнштейну. Тот был ювелиром, как и его предки, которые в царские годы торговали в России украшениями. Вы же знаете, что случилось в сорок первом году, когда фашисты на СССР напали? Всех этнических немцев Сталин велел вывезти в Сибирь. И тут этакий контрданс произошел: Германа с детьми – их в семье двое было, Фанни и Петер, – не тронули, а Лиду, его жену и мать ребят, выслали. Куда – неизвестно. Где она умерла, семья так и не узнала. Во время войны Вайнштейна, как в те времена говорили, уплотнили, оставили семье одну комнату, превратили квартиру в коммуналку. Я была первой из новых жильцов. Только замуж тогда вышла, работала на заводе, и нам с Юрой ордер сюда дали. Очень некомфортно мы себя чувствовали, вроде как в чужой дом въехали. Да так оно и было. Но Герман вел себя деликатно, и мы подружились.
Я внимательно слушала рассказ хозяйки необыкновенной комнаты.
– Через какое-то время Петер ушел из дома, поссорившись с отцом и сестрой. И более тут не появлялся. Фанни долго не выходила замуж. Потом неожиданно, ей за тридцать уже было, родила Ларису. От кого, не знаю. Отец Фанни года за два до этого умер, а передо мной, несмотря на наши очень близкие отношения, она отчитываться не пожелала. Но я поняла, что ее любовник обеспеченный человек и имеет семью. У Фанни завелись деньги, к Ларе приходил на дом частно практикующий врач. Через два года на свет появился Борис. У нас с мужем своих детей не было, мы из-за этого разошлись, а я по образованию медсестра, вот соседка и предложила мне няней у нее поработать. Я с радостью согласилась. Платила она мне хорошо, аккуратно, особых хлопот с ребятами не было. А спустя несколько месяцев после рождения Бориса Фанни за Николая Горикова замуж вышла. Супруг дал детям свою фамилию, но с женой в одной квартире не жил, я один раз всего его видела. Брак распался меньше чем через год, и я поняла, что его устроил любовник Фанни, чтобы у детей все же был официально отец.
Старушка минуту помолчала. Затем заговорила вновь:
– Знаете, на мой взгляд, фикция это, а не семейная жизнь. Фанни два раза в неделю дома не ночевала, мне говорила, что у нее ночная смена, дескать, за работу в темное время суток больше платят, а я делала вид, что верю.
Но ведь она в библиотеке книги выдавала, какие там могут быть ночные смены? Одним словом, я прекрасно понимала, что соседка встречается с любовником, однако вслух ничего не говорила. И так довольно долго продолжалось.
Рассказчица снова сделала короткую паузу, и я молча ждала продолжения.
– Однажды к моей соседке гость пришел, паренек, дверь ему я открыла, – заговорила наконец Анастасия Яковлевна. – Молоденький совсем, в школьной форме, с комсомольским значком на пиджачке. Что у них за разговор был, понятия не имею, они тихо беседовали, но, уходя, юноша в коридоре громко сказал: «Ее смерть на твоей совести. Нет тебе прощения». Очень по-взрослому произнес, торжественно. А Фанни горько заплакала. У меня аж сердце перевернулось. Вечером она ко мне зашла, села на диван, попросила: «Тетя Настя, выслушайте меня и дайте совет». И изложила, в общем-то, обычную историю.
…Как-то Фанни решила брата навестить. Петр Германович стал известным ученым, но характер у него был тяжелый, сестру он видеть не желал. После смерти отца она осталась одна на белом свете, вот и сделала попытку примириться. Короче, получилось так. Фанни брата после работы на выходе подстерегла. Петр был не один, с мужчиной постарше. При виде сестры брат разозлился, толкнул ее и крикнул: «Женщина, не смейте меня преследовать, я не знаю вас!» И живенько назад в свой НИИ юркнул. Фанни упала, ударилась, расплакалась, спутник Петра помог ей встать. Звали его Николай Сергеевич.
Одним словом, эти двое посмотрели друг другу в глаза, и все, влюбились. Завязался роман, страсть вспыхнула пожаром. Но этот Николай был женат, имел двух сыновей и уйти к Фанни не мог. Она восхищалась порядочностью Николая Сергеевича, говорила:
– Он ответственный, не способен женщину, которая ему детей родила, обидеть.
Анастасия ей возразила:
– Порядочный человек налево не побежит. А уж если на сторону свернул, то не станет с двумя сожительствовать, выбор в пользу одной сделает.
Фанни кинулась своего любимого защищать:
– Супруга у него тяжело больна, ее волновать нельзя. Вот умрет, тогда мы в загс пойдем.
Анастасия Яковлевна исподлобья посмотрела на нее.
– Сказку эту тысячи женщин от любовников слышали. Про несчастную женушку, которой в последние годы жизни нужен душевный покой, почти все Казановы рассказывают. Да потом выясняется, что жива-здорова их вторая половина, ест с аппетитом, в одной постели с неверным мужем спит и не знает, что ей на кладбище под памятник укладываться пора.
А Фанни снова начала петь, какой Николай распрекрасный человек, умный, интеллигентный, он, мол, ученый, профессор. И не жадный совсем, на содержание Ларисы и Бори денег дает.
Слушала, слушала соседка ее ораторию с припевом «Николай лучше всех», наконец не выдержала и спросила:
– От меня-то ты чего хочешь? Мое мнение, такое: разрывай отношения, ни к чему хорошему эта история не приведет. Но сначала потребуй у него ребят на будущее обеспечить. Пусть любовник тебе заплатит. Лучше не деньгами, а ювелирными украшениями.
Тут Фанни зарыдала и призналась, зачем к ней школьник приходил. Это был сын Николая от законной жены. Оказывается, его мать как-то узнала о существовании у мужа любовницы с двумя детьми и из окна выпрыгнула. Но не разбилась насмерть, сейчас она в больнице, хотя скорей всего не сегодня завтра умрет. Сын Николая Сергеевича, его тоже зовут Николаем, приехал к Фанни и заявил:
– Если попытаетесь за моего папу замуж выйти, я вас убью. И детей ваших тоже. Исчезните из нашей жизни, или худо вам будет…
– Вот так, – завершила рассказ Анастасия Яковлевна, – подросток еще, а ненависти в нем на десятерых взрослых было. Фанни, услышав его слова, очень плохо себя почувствовала, сначала в одиночестве плакала, потом ко мне прибежала душу излить. Вскоре после нашего разговора она поскучнела, перестала отлучаться по ночам и за собой следить. И поняла я: ушла Фанни от любовника. Через несколько лет она умерла от инфаркта, Боря с Ларой одни остались. Собственно, к чему я этот рассказ завела? Ошибка это, нет у дочери моей соседки богатых родственников, напутала ваша контора, ищите другую Ларису Николаевну Горикову.
Глава 29
– А биологический отец Ларисы и Бориса? – не согласилась я. – Про него вы забыли.
Анастасия Яковлевна печально усмехнулась.
– У него законные сыновья есть, им все положено. Лариса Николаем Сергеевичем не признана, никаких прав на его имущество не имеет. Когда Фанни умерла, ребята, чтобы ее похоронить, столовое серебро продали. Мать им про родного отца не рассказывала, сообщила лишь, что Гориковы они по ее второму браку и отчество им от ее мужа досталось. Боря с Ларой выросли в убеждении, что они сироты с малолетства. Ну и еще добавлю. Родной батюшка их после смерти Фанни не навещал, денег не давал, вычеркнул сына и дочь из своей жизни. Бедствовали брат с сестрой страшно, потому что неправильное воспитание получили, слишком интеллигентное, а время сейчас хамское, надо уметь за себя постоять. Боря зарабатывал составлением кроссвордов для разных изданий, его частенько обманывали, гонорар не сразу отдавали или платили значительно меньше, чем обещали. Но парень не переживал, говорил: «Мне много не надо, кефира попью, и сыт». То, что он мужчина и должен сестру обеспечивать, Боре в голову не приходило, поискать другую работу тоже. Большую часть дня молодой человек лежал на диване, читал книги, смотрел телевизор. Вечером, когда Лариса приходила – она в школе работала, – мы вместе чай пили, играли в лото. Романов дети Фанни не заводили, в кинотеатр не выбирались, дачу не снимали. Я их про себя называла «норные животные».
– Странно, когда молодые люди ведут такой образ жизни, – сказала я. – Может, они кого-то боялись? В юности все мечтают о чем-то, добиваются своего.