Да уж…
Мне и сладко, и, чего греха таить, страшно, потому что я пока не знаю, как тут все устроено. Да что там, как я сам устроен – тоже неизвестно. А уж как будут взаимодействовать эти две неизвестности: я и окружающая среда – это уравнение мне не по зубам. Мне бы попроще чего.
Мне бы сейчас глядеть по сторонам, мне бы не упустить ничего. Запомнить, вероятно, невозможно, так хоть пропитаться чудесными видениями, как губка влагой. А потом (теоретически говоря, я все еще знаю, что такое «потом», но вообразить наступление переломного момента, отделяющего его от «сейчас», уже не могу) выжать себя досуха и посмотреть, что будет. Но я почти слеп. Глаза мои, вероятно, не научились пока видеть. Разве только глазеть да смотреть, но такие умения тут без надобности.
Несколько тягучих, сияющих мгновений спустя обнаруживаю, что у меня имеется еще один мощный инстинкт: самосохранения. Не страх, но некая почти внешняя сила, желающая, чтобы я уцелел, гонит меня «домой». Я не понимаю уже, что это значит: «домой», – зато знаю (чувствую) направление. А потому безошибочно нахожу место, где задремал. Наступаю на собственный, теплый еще, дымящийся след, вздрагиваю и просыпаюсь.
То есть мне кажется, что я просыпаюсь. Ко всякому утверждению придется теперь прибавлять: «Мне кажется, что…» Громоздкая конструкция, но иного способа описать свои новые отношения с миром я пока не придумал.
И вот мне кажется, что я дико озираюсь по сторонам, массирую виски, почти бегом возвращаюсь во двор, нашариваю в кармане ключи от автомобиля и, наконец, плюхаюсь на водительское место. Ехать-то я, конечно, никуда не собираюсь. Просто вспомнил совет Франка: если станет страшно, надо ночевать в машине. Вероятно, именно так и придется мне сегодня поступить. Потому что я от собственной тени шарахаться готов. И, возможно, небезосновательно. Кто ее знает, мою тень, на что она теперь способна?..
129. Цзы-гу
Верховный Владыка пожалел Цзы-гу и сделал божеством уборных.
Полчаса и две сигареты спустя я уже тихонько посмеиваюсь над собой. Но автомобиль пока не покидаю. От добра добра не ищут. Очень уж нравится мне быть спокойным, храбрым и здравомыслящим. Вот и сижу пока тут.
Развлекаюсь, наблюдая за вечерней дворовой жизнью. У соседнего подъезда бушует нетрезвая Кармен; штук пять еще менее трезвых кандидатов на роль Хозе сумбурно ее урезонивают. Дескать, не нужно гнать Витька, у него бутылка. Вот сначала выпьем, а потом и гнать можно. Скрытый от моего взора, но громогласный Витек с их стратегией, как ни странно, вполне согласен. Он, очевидно, опытный мужик. Знает, что в процессе опустошения бутылки многое может перемениться. Не вялым разумом, но чуткой утробой прозревает непостоянство мира, сотканного из переменчивых обстоятельств. Что ж, славно. Получается, не я один отягощен этим знанием. Уж вдвоем с Витьком мы как-нибудь справимся. Удержим небесный свод, не дадим ему рухнуть на землю.
Компания алкашей утихомиривается, устраивается в разоренной песочнице и приступает к поглощению живой воды кристалловского разлива. Я слежу за ними почти с умилением. Если хоть одна капля не единожды обещанного могущества сейчас при мне, этот вечер завершится для них благополучно. Соседи не вызовут милицию, их потрепанная общая подружка не станет больше горланить скверные изречения, мятые лики уцелеют, даже новая порция огненной воды возьмется откуда-нибудь, когда исчерпаются запасы моего духовного брата Витька. Все будет хорошо. Этой ночью я храню их покой.
Но пасаран.
130. Цин-лун
…появление цин-лун считалось счастливым предзнаменованием.
Развеселившись и окончательно успокоившись, я закрываю глаза и снова засыпаю. На сей раз обходится без чудес и наваждений. Я отдыхаю от всех обитаемых миров и их насельников, даже от себя самого.
Меня будит дворник. Укоризненно качает головой и метлой. Дескать, что за дела: в машине спать? Непорядок. Людя спят по домам, бомжи – в подвалах, алкаши – на улице, а вот в автомобилях до сих пор никто еще ночевать не додумывался. Не положено.
Мычу нечто невразумительное и на автопилоте отправляюсь наверх, в Венину квартиру, досыпать. День, начавшийся с дворника, не может завершиться неприятностями – ни метафизическими, ни бытовыми. В сущности, дворники, – сонно думаю я, – символизируют очищение через труд. Причем халявное очищение через чужой труд: одна дворницкая метла освобождает от ненужного хлама множество приватных пространств. И это, наверное, великая миссия. Нам, Ключникам, и не снилось…
Поднявшись, обнаруживаю, что на подлокотнике кресла, нахохлившись, дремлет сова. Мягкая, пушистая хищная птица. Я не удивляюсь, поскольку, кажется, ожидал именно чего-то в таком роде.
– А говорят, когда ты спишь, ты меня не любишь, – шепчу, сворачиваясь калачиком на ковре. – Ну да мало ли что говорят…
Погружаюсь в прозрачную, прохладную, как утренний воздух, тишину. Даже бойкие городские птицы молчат в этот час; даже мой покровитель дворник не шуршит метлой. Может быть, потому, что я уже снова задремал, и ни птиц, ни дворника нет в моем сне. Только колючий ворс под щекой и сова на подлокотнике кресла. Такой минимализм меня вполне устраивает – при условии, что рано или поздно сова превратится в женщину. А ведь она превратится. Мне не довелось изучать повадки оборотней в какой-нибудь волшебной школе, но с этой хитрюгой я, кажется, не первый день знаком…
– Правильно говорят, – наконец отвечает она.
Пауза между нашими репликами длилась несколько часов, но я тут же понимаю, что это – именно ответ на вопрос, а не безответственное утреннее бормотание. Маша поспешно добавляет:
– Но сплю я нечасто. И не подолгу. Не бери в голову.
Я и не беру.
131. Цогтай-хан
В мифологии монгольских народов хранитель чудесных знаний.
– От хозяина дома, как я понимаю, ты уже благополучно избавился. Вот и молодец. Что я действительно ценю в коллегах – так это расторопность. Ты бы и сам тут не рассиживался…
– А я и не рассиживаюсь, – огрызаюсь. И просыпаюсь.
Взору моему предстает удивительное зрелище. Франк в летнем льняном костюме с хозяйским видом слоняется по кухне, которую я, признаться, уже привык считать своей; руки его по локоть в сверкающем сиропе полуденного солнца, зато в уголке рта запеклась капля крови. Чьей, хотел бы я знать?.. Впрочем, нет. Не хотел бы.
Все это, на мой взгляд, как-то слишком. Не в том смысле, что явление Франка – такое уж сногсшибательное чудо (видали и похлеще, переживем). Просто задремать-то мне довелось, ощущая на затылке горячее Машино дыхание. И что греха таить, просыпался я с надеждой, что она по-прежнему рядом. Думал, это ее легкие шаги шелестят в коридоре, ее любопытство понуждает открываться и закрываться дверцы кухонных шкафов, а сладкий, но холодный аромат желтых цветов, пропитавший воздух гостиной, – то ли туалетная вода моей гостьи, то ли новый запах ее истонченного чудесами тела. Я загривком чуял ее присутствие, разнежившиеся во сне потроха трепетали в предвкушении утренней ласки, и вдруг – на тебе. Франк.
Мое почтение к тайне, олицетворением которой кажется мне этот старик, почти безгранично, но сиюминутное разочарование было столь велико, что я не сразу вошел в роль гостеприимного хозяина. Секунд десять угрюмо разглядывал нежданного гостя, пытаясь вообразить на его месте конного Чингизида и сопоставить положение обоих на сомнительной шкале ценностей, между отметками «хуже» и «лучше». По всему выходило, что один черт…
– Эй, я тут!
Предчувствия, оказывается, меня не обманули. Маша и правда не исчезла. Была на балконе, а теперь вот стоит на пороге, щурится. Улыбается томно, с хорошо знакомой мне июльской ленцой, словно загорала все утро в шезлонге. Впрочем, почему нет? Вероятно, действительно загорала. Вон как разрумянилась…
– Здоров ты все-таки дрыхнуть, – как ни в чем ни бывало говорит она, усаживаясь в одно из кресел. – Никакого уважения к носителям тайного знания, эмиссарам вечности, и как там нас еще следует называть?.. Франк, выручайте. Я забыла все пафосные определения!
Франк удовлетворенно похохатывает на кухне. Из крана льется вода. Посуду он, что ли, там моет? Очень мило с его стороны…
– Мы поняли, что на тебя надежды мало и позавтракали сами, – отчитывается Маша. – Я нашла молоко, мюсли и шоколад, а Франк поймал ворону…
– Почему ворону? – спрашиваю изумленно.
– Потому что голуби в этом дворе пугливые, – жизнерадостно объясняет Франк. – А вороны – ничего: храбрые, наглые. Их ловить легче.
– А… Вы не любите мюсли и шоколад? – осеняет меня.
Маша заливисто хохочет, Франк одобрительно ухмыляется. Кажется, я спорол глупость, но оно и к лучшему. Гости мои довольны. А значит, я – молодец.
132. Цуе
…луна, в отличие от мертвых людей, не издает, умирая, дурного запаха.
132. Цуе
…луна, в отличие от мертвых людей, не издает, умирая, дурного запаха.
– Когда поживешь с мое, – если, конечно, поживешь, – снисходительно ворчит Франк, – сам станешь ворон и воробьев ловить. Да хоть медведей, если пожрать не дурак… Все равно, зверя или птицу, лишь бы живую тварь. Иная пища нашему брату не подходит. Бессмертное тело не кормят мертвечиной.
– «Бессмертное»? – хмурюсь недоверчиво.
В существование бессмертных человеческих тел и хотелось бы поверить, да не выходит. Странствия духа в бесконечном посмертном сне, тайная жизнь зеркальных отражений после исчезновения оригинала и прочая смутная, но обнадеживающая метафизика – на это у меня более-менее хватает воображения. Но вот представить себе технологию продолжительного хранения гуманоидной тушки, хрупкого белкового организма – нет, не могу пока. При всем (страстном, смею заметить) желании.
– Ну, скажем так: долговечное. – Франк легкомысленно пожимает плечами. – Не верится? Напрасно. Это ведь не фокус цирковой, а тяжкий, знаешь ли, труд…
Он выбрал удачную формулировку. В «тяжкий труд» мне как-то проще поверить, чем в желанное феерическое «задарма». Что с меня возьмешь: нелегкое детство рожденного без рубашки, многолетний каторжный труд на берегу стоячего пруда, откуда мне время от времени удавалось извлечь мелкую, но дивно сверкающую серебряной чешуей рыбешку. Разрыдаться впору! Но я не рыдаю, а, напротив, веселюсь.
– Тяжкий труд – эт мы завсегда пожалста, эт мы, барин, привычные, – охаю, демонстративно хватаясь за поясницу. – Но хоть пара лет-то у меня еще осталась на кофе да бифштексы? Я пока морально не готов пожирать добычу живьем. Не люблю сырое мясо. А уж как я шерсть и перья не люблю – не описать!
– Ничего, привыкнешь, – утешает меня Франк. – А пока пей уж свой хваленый кофе. Ибо ничего похожего на бифштексы я в холодильнике не обнаружил.
Ч
133. Чакравартин
«Тот, который поворачивает колесо».
– Я тоже хочу кофе. – Маша уже вовсю шерудит на кухне. – Поделишься со мной?
– Спрашиваешь!
– Видел бы ты, сколько его осталось! Тут и делиться-то, честно говоря, почти нечем… Хозяйничать ты совсем разучился, горе мое! Раньше хоть кофе запасался.
– А мне не приснилось ни одного магазина, – ухмыляюсь ехидно. – Как приснится, непременно запасусь. Если, конечно, в этом сне у меня будут деньги.
Гости относятся к моему аргументу с должным уважением. Кивают серьезно. Дескать, если магазин не приснился – тогда что ж, нет вопросов. Им и в голову, кажется, не приходит предложить мне заняться покупками наяву. Да хоть сейчас, например. Впрочем, сейчас-то мне как раз, кажется, лучше бы не отлучаться. У нас, очевидно, совещание в верхах, с участием главнокомандующего. Меня, как я понимаю, будут сейчас инструктировать. А потом догонят и еще раз проинструктируют. Или нет?..
– Ты, к слову сказать, совершенно напрасно испепеляешь меня вопрошающим взором, – смеется Франк. – Думаешь, приперся старый хрен учить тебя уму-разуму? Обойдешься. Разум твой – не моя забота. Сам с ним разбирайся. Меня сейчас куда больше интересует эта квартира.
– Ага. И московская прописка! – добавляю язвительно. – Боюсь, правда, что Веня не захочет на вас жениться… Впрочем, можно попробовать. У вас, вероятно, найдутся некие особые аргументы…
– Аргументы нашлись бы, случись такая нужда, – спокойно соглашается Франк. – Но обойдемся, пожалуй. Довольно и того, что я пометил территорию. В некотором смысле этой квартиры больше нет. Вернее, ее скоро не станет. Сразу после того, как ты отсюда выкатишься. Потому и тороплю тебя.
– Мне паспорт с визой нужно получить. Такие вещи, к сожалению, быстро не делаются. Мне обещали срок в три дня, и это почти чудо…
– А, документы… Ерунда какая. Так бы сразу и сказал. Что ж ты, как маленький? Смотреть тошно, – ворчит Франк.
Он шарит по карманам; наконец откуда-то из-за пазухи извлекает краснокожую мою паспортину. Листает, сует мне под нос страничку со свеженькой, только что не дымящейся с пылу с жару визой. Я цепенею. Даже глазами не хлопаю. Стою столбом, глупый и розовый, как целлулоидный пупс. Победа над бюрократическими препонами кажется мне самым невероятным происшествием этого лета. В конце концов, все прочие чудесные события требовали моего более-менее активного участия, а тут, гляди-ка, на блюдечке принесли. Закричать, что ли, от избытка чувств?
– Когда ты спал, сюда заходила милая рыжая девушка, – сообщает Маша. – Такая красотка – даже меня проняло! Пока я стекала по стенке, Франк с нею любезничал. И получил великодушное разрешение не тревожить твой сон… Это я к тому рассказываю, что паспорт – самый настоящий. Подделкой документов мы не баловались. Подозреваю, что кое-кто из присутствующих поспособствовал ускорению некоторых процессов, но доказать не могу… А вообще-то пора бы тебе уже иные способы перемещения в пространстве осваивать. А то что ж ты за Ключник такой, ежели тебя за границу без визы не пущают? Недоразумение метафизическое, вот ты кто!
– А ты не подзуживай, – строго говорит ей Франк. – Не торопи его. И без того шустрый. Даже слишком. Чего тебе не терпится?
– Мне всего не терпится, – передразнивает его Маша.
– Ничего. Глядишь, скоро снова затерпится…
– Как затерпится, так и растерпится, – хохочет она.
– Стоп! – Я демонстративно затыкаю уши. – Начните-ка сначала, господа чернокнижники. Желательно внятно и по очереди. Если я еще и речь человеческую понимать перестану – это уже ни в какие ворота.
– Что ж тебе сначала-то? – удивляется Франк. – Болтовню нашу еще раз послушать хочешь? Сомнительное удовольствие… Вот твоя бумажка. Забирай ее и катись отсюда, как вашему брату, перекати-полю, положено. Путь тебе предстоит неблизкий и увлекательный. И сказал бы я, что готов тебе позавидовать, да повторяться неохота: сколько раз говорил уже… Конечную станцию знаешь, надеюсь? А маршрут сам определишь. Небось не ошибешься.
– Небось ошибусь, – ворчу. – Подсказали бы, что ли…
– Ладно. Будет тебе подсказка. Я сегодня щедрый: не каждый день новоселье праздновать приходится… По дороге тебе предстоит посетить еще два города. Один обретается на лицевой стороне мира, другой – на его изнанке. Название первого ты вспомнишь, если постараешься. Или если повезет. Второй, безымянный, найдет тебя сам. Вот, собственно, и все. Пейзажи, попутчиков, завтраки на траве, созвездия над головой и прочие приправы добавишь по вкусу. Дела они не меняют.
– На досуге вы, судя по всему, подрабатываете составлением шарад для популярных журналов и коанов для дзеновских монахов, – сердито говорю я. – «Вспомнишь, если постараешься», – это ж надо! Величайшая подсказка всех времен и народов. Убиться веником!
– Ты страшен в гневе, – смеется Маша. Протягивает мне кружку, на дне которой плещется жалкая лужица ароматной жидкости. – Выпей кофе, гроза команчей! Мы не учли, что с утра у тебя тяжелый характер.
– Зато после первой порции кофе он может выступать в полулегком весе, – киваю, принимая ее дар. – Трепещите. Через десять секунд я стану зайчиком. И со мною можно будет договориться.
134. Чёрт
Превращаются в черную кошку, собаку, свинью, змея <…>, странника, младенца, кузнеца, мельника…
– Ты все же поосторожнее с такими заявлениями, – хмурится Франк. – Сам не заметишь, как превратишься однажды в какую-нибудь ерунду. И как станешь выкручиваться? На меня особо не рассчитывай: у меня своих дел по горло.
– Что – вот так, возьму и превращусь? – пугаюсь я. – От обычной шутки? Без всяких заклинаний?
– Всякое твое слово может теперь стать заклинанием. Не обязательно, но так вполне может случиться. В любой момент. Поэтому следи за своим длинным языком.
– Страсти какие…
От мысли, что я и правда мог превратиться в бессмысленную, беспомощную, недолговечную зверушку, мне становится по-настоящему жутко. Впредь надо поостеречься… Ох, лучше бы, конечно, моим словам никогда, ни при каких обстоятельствах не делаться заклинаниями! Но меня, кажется, в очередной раз никто не спрашивает.
135. Чильтан
…они собираются обсуждать свои дела в безлюдных местах <…>, где их может увидеть случайный прохожий.
– А квартира-то вам зачем? – спрашиваю, желая выманить беседу из жутконького темного закоулка. – У вас ведь уже есть дом в Остаповском проезде. Очень даже ничего себе недвижимость. Правда, от центра далековато, зато с чудным видом на вечность из всякого окна. Чего ж еще?
– Как это – зачем? – ухмыляется Франк. – Сдам в аренду за полторы штуки в месяц. Кутить будем, или, скажем, в Турцию к морю ездить. Не одному тебе наслаждаться жизнью!
– Издеваетесь, – вздыхаю я. – Никто, значит, не хочет открывать сироте тайну золотого ключика. И буду я у нас теперь жить дальше дурак дураком.