Я открыл глаза и в первый момент не понял где нахожусь. Ощущение дня и ночи было потеряно давно – наручных часов я не носил, будильник остался в сумке; телефон у меня забрали. Может день, может второй, я то стоял, то сидел, прислонившись к стене и безуспешно пытаясь спать. И, хотя я буквально валился от усталости, не спадающее нервное напряжение – я по сути знал, что приговорен к смертной казни – не давало заснуть. Сейчас же я, видимо, вырубился…
Я облегченно вздохнул: приснившееся было, пожалуй, ничем не лучше действительности. Я осмотрелся по сторонам, с сожалением снова констатируя, что выхода нет – даже освободившись из наручников; ломиться сквозь стены не получилось бы ни при каком раскладе.
Время шло. Я снова не мог ни спать не есть, временами проваливаясь в какое-то небытие между сном и явью. Ощущение реальности сдвинулось уже настолько, что мне стало казаться, что то, что со мной случилось и происходит, все, что меня сейчас окружает – это сон; что явь где-то если и есть, то где, я пока не знаю и узнаю ли – это еще вопрос…
И тут я услышал странный звук. Осторожно повернулся, пытаясь определить его характер и направление. Савленные вздохи, перемежающиеся с ударами доносились из стены, у которой я стоял где-то на уровне моей головы.
Я с удивлением ждал развития событий совершенно не понимая причины происходящего и, самое главное, принадлежит ли оно, это происходящее, какому-то сценарию, придуманному с неизвестными целями моими тюремщиками, или же носит другой характер. Я затаился, ожидая любой неприятности.
Вскоре удары стали более явственными; в стене появились трещины. Невнятные возгласы прекратились.
Через некоторое время стена начала вспухать прямо на глазах. Каждый удар словно продвигал что-то неведомое и страшное, стена начала крошиться, словно из-под земли, сквозь огромный слой бетона сюда рвалась, разрушая все на своем пути, какая-то неведомая, нечеловеческая сила. Я оцепенел. «Быть может это снова сон, – подумал я устало, – я, видимо, вижу это в каком-то тупом, немыслимом кошмаре, в который провалился вопреки своему желанию, как в омут и теперь…»
В это время часть стены обрушилась уже не выдерживая натиска неистовой силы. Из отверстия высунулись отвратительные щупальца с утолщениями на концах. Они застыли, как бы рассматривая мое лицо и вдруг, с молниеносной силой ударили меня в висок – все поплыло перед глазами и я без сознания упал на пол…
* * *Уже падая, я вдруг заметил, что на голове напавшего на меня чудовища, кажется, был одет обыкновенный ботинок. Выводов я сделать никаких не успел: больно ударился спиной о батарею, и некоторое время сидел, приходя в себя с закрытыми глазами. Потом, сквозь боль я все же приоткрыл один глаз. И тут же зажмурил его снова – ситуация требовала осмысления. Прямо передо мной из-за слоя густой пыли проступали силуэты зловещих карликов.
«Хрен редьки не слаще», – я решил симулировать потерю сознания до возможного прояснения ситуации. Я помнил из какого-то фильма, что бандиты часто используют лилипутов для особо изощренных пыток. Уж не знаю, что применили ко мне, но цель была достигнута. Появление экзекуторов из-за стены меня полностью деморализовало и я боялся даже вообразить, что может за этим последовать дальше. Я был готов рассказать всё и признаться во всём; даже в том, чего не совершал, и совершать не собирался.
– Конец! – замогильно страшным голосом констатировал самый маленький из карликов и что-то добавил в полголоса, видимо, совещаясь со своими подельниками, как они этот «конец» лучше осуществят. То, что «конец» подразумевался мой собственный, не было сомнений ни на секунду. Мне стало плохо. Я не переносил даже зубной боли. Здесь же ожидалось что-то уж и совсем нечеловеческое… В этот момент под потолком раздался хлопок и, почти сразу же, страшный удар обрушился на мою голову. «Вот они как меня», – мелькнула мысль, и я потерял сознание.
* * *Изящный мужчина в одежде лебедя из балета «Лебединое озеро» стремительно пронесся по сцене, зажигательно делая замысловатые Па. Он словно призывал всех присоединиться к своему искрометному счастью.
Делалось это в совершеннейшей тишине, но скучной сцена не казалась. Сама энергетика момента пронизывала атмосферу и наэлектролизовывала ожиданием чуда. К тому же, танцевал он действительно хорошо.
Через некоторое время к нему присоединился еще один лебедь… Потом еще и еще… Через десяток минут на сцене было с десяток кружащихся в лихом, захватывающем танце мужчин-лебедей. Вдруг все замерло. Все застыло словно по мановению волшебной палочки: лебеди остановились, картина стала статичной.
В это же мгновение на сцену, аккуратно лавируя среди замерших «белых лебедей» вышли мускулистые, крепкого сложения люди, одетые в рабочие комбинезоны. Они вынесли солидного размера наковальню и водрузили ее по центру сцены.
Следом, двое, еще более молодых людей – видимо, подмастерья – вынесли молот и меха. Они встали симметрично, каждый со своей стороны и тоже застыли. Мужчины, доставившие наковальню, скрылись за кулисами. Оттуда же вышел и, неторопливо, вразвалку, приблизился к наковальне настоящий богатырь: огромного роста; косая сажень в плече. Мужчина был одет в азиатский халат в полосочку и немецкую каску времен второй мировой войны. У него была белая, видимо, крашенная, борода и накладные вьющиеся бакенбарды. «Кузнец» – красовалась надпись на футболке, торчавшей из-под халата.
Мужчина по-свойски взялся за молот, картинно замахнулся и тоже замер. С минуту все было неподвижным и, вдруг, после паузы, произошло несколько синхронных, видимо, заранее продуманных одновременных событий: вспыхнул ослепительный, сразу перешедший в стробоскопически мерцающий свет; грохнула громкая бравурная музыка – марш Хачатуряна; белые лебеди возобновили свой энергический бег – лица их сияли от счастья; Кузнец начал что было силы стучать по наковальне, причем, по тому, как вибрировал настил сцены – звука не было слышно из-за орущего марша – стало ясно, что и молот, и наковальня были отнюдь не бутафорские…
* * *– Фигня какая-то. – Заключил компетентно Леха. – Зал там… люди на сцене танцуют… Лабуда.
После падения из вентиляционной шахты приятели оказались за слоем гипрока, которым были покрыты старые кирпичные стены какого-то помещения. Поверхность стен была шершавая и неровная, с большими выступами и нишами. Поэтому строителям пришлось, обшивая гипроком, отступать от основной стены местами на метр. Чего беспризорникам вполне хватало, что бы двигаться и передвигаться. Дело было теперь затем, что бы понять, где они вообще и найти место поспокойнее, что б проломить гипрок и выбраться наружу. То, что светилось вверху и рассыпало полоски света, оказалось вентиляционной решеткой, через которую Леха, стоя на плечах Дрона, сейчас и смотрел.
– Не… тут выбраться не реально… хоть там и темно, выпасут сразу по шуму. Зал большой, народу куча. Представление какое-то – мы что в театр попали? Дальше идти надо. – Леха осторожно слез со спины Дрона и они двинулись вперед.
* * *Уже с полчаса приятели блуждали за слоем гипрока периодически выглядывая наружу через решетки вентиляции. Место, где они теперь оказались они узнали быстро. Это было казино. По своим делам они здесь раньше бывали, но дальше кладовой с продуктами никогда не ходили.
Теперь же они имели возможность узнать, настолько оно было в действительности обширно. Было много зальчиков, переходов и подсобных помещений. В залах играли в рулетку. В коридорах как назло кто-то слонялся или курил. Они старались идти тихо, но пару раз Колян, запутавшись среди проводки, радиаторов отопления и вентиляционных коммуникаций, все же навернулся и, с диким грохотом и матюгами, долго еще барахтался в полной темноте; заканчивалось оба раза внушительными тычками, полученными от Дрона. Пару раз попадались помещения темные и, кажется пустые – но это тоже был не вариант – ломиться не зная куда в планы не входило – а ну как спальня на пять человек окажется, битком набитая бугаями спортивного вида… нужно было действовать наверняка.
Они уже изрядно подустали и хотели было сделать привал, как Леха заметил под потолком очередную решетку вентиляции, на этот раз слабо светящуюся; за ней было тихо. Поднявшись, увидели: пустое помещение, лампа под потолком. Напортив дверь.
– Кажись оно. – Леха почему-то именно сейчас, перед тем как им предстояло изрядно пошуметь, заговорил шепотом. – Ну, чего? Давай, начинаем? – Леха не слезая с плеч Дрона – на высоте гипрок лучше прогибался – начал попеременно то давить, то стучать по стене. Постепенно она поддавалась: сперва появились трещины – листы отставали от креплений. Дальше больше: посыпалось известковое наполнение, и кусак гипрока с треском вывалился наружу. Леха напрягся и, упершись спиной в каменную кладку, изо всех ударил ногами; конструкция не выдержала и он по пояс вывалился наружу. Некоторое время балансировал, пытаясь нащупать ногами опору снаружи. Это удалось, правда опора тут же упала куда-то в сторону («наверное, лесенка прислонена была» – подумал Леха) и он опять потерял равновесие. Однако его центр тяжести уже была за стеной: с грохотом и треском, круша края картона и поднимая известковую пыль, Леха вывалился наружу. Парой ударов дело завершил Дрон; Колян вылез за ним. Пыль тихо оседала и они начали потихоньку различать окружающее. То, что они там увидели не понравилось совершенно. На полу, рядом со стеной, прикованный наручниками к батарее, лежал мужчина среднего возраста. Он, кажется, не дышал.
– Кажись оно. – Леха почему-то именно сейчас, перед тем как им предстояло изрядно пошуметь, заговорил шепотом. – Ну, чего? Давай, начинаем? – Леха не слезая с плеч Дрона – на высоте гипрок лучше прогибался – начал попеременно то давить, то стучать по стене. Постепенно она поддавалась: сперва появились трещины – листы отставали от креплений. Дальше больше: посыпалось известковое наполнение, и кусак гипрока с треском вывалился наружу. Леха напрягся и, упершись спиной в каменную кладку, изо всех ударил ногами; конструкция не выдержала и он по пояс вывалился наружу. Некоторое время балансировал, пытаясь нащупать ногами опору снаружи. Это удалось, правда опора тут же упала куда-то в сторону («наверное, лесенка прислонена была» – подумал Леха) и он опять потерял равновесие. Однако его центр тяжести уже была за стеной: с грохотом и треском, круша края картона и поднимая известковую пыль, Леха вывалился наружу. Парой ударов дело завершил Дрон; Колян вылез за ним. Пыль тихо оседала и они начали потихоньку различать окружающее. То, что они там увидели не понравилось совершенно. На полу, рядом со стеной, прикованный наручниками к батарее, лежал мужчина среднего возраста. Он, кажется, не дышал.
– Б…, – присел от испуга на корточки Колян. – Конец! – Он оглянулся на остальных и добавил еле слышно, каким-то изменившимся, видимо от ужаса голосом. – Попали! Теперь на нас еще жмурика повесят. Лучше было ментам сдаться… – от нахлынувшего страха он даже забыл добавить свое обычное «в натуре».
Дрон с Лехой переглянулись. Обо понимали, что на этот раз Колян прав. Дело обернулось серьезней не куда. И пути назад уже нет. Леха тут же вспомнил упавшую лесенку и все понял; видно в висок мужику каблуком попал…
По всему получалось, что они пришли сюда, как бы затем, что бы грохнуть этого чувака; теперь же, сделав свое дело, будут линять. – То есть выглядело это для посторонних никак не иначе. И преследовать их теперь будут не два нижних милицейских чина в попытках проверить документ, а какая-то МАФИЯ за убийство какого-то важного заложника! А от мафии, как известно не скрыться. Раздался шорох и приглушенный удар. Троица вздрогнула и повернулась на звук – большей кусок гипрока, висевший под потолком с треском отвалился и, падая вниз, пришелся прямо по голове лежащему у стену мужику.
– Ну, теперь точно конец… – затравленно резюмировал Дрон. Остальные были с ним полностью согласны.
III. Труп?
Мужчина ростом выше среднего, одетый в черную вязанную шапочку, серую куртку и темно синие джинсы, безмятежно озираясь по сторонам, прогуливался. Определение это, правда, не совсем подходило к роду обозреваемых им окрестностей: гулял он по перрону Петербургского вокзала города Москвы.
Он неторопливо шел в одну сторону, затем, дойдя до края перрона, медленно возвращался назад. Он, словно, то ли искал, то ли ждал кого-то, не совсем понимая, с какой стороны ожидать пришедшего.
Тем временем успел придти поезд и встречающие, дружными группками кучкующиеся каждый у своего вагона, ожидали выхода своих родственников, друзей или сослуживцев.
Вокруг, время от времени, раздавались радостные вскрики и все новые и новые чемоданы вливалась в поток, движущийся в сторону вокзала. Мужчина приостановил свое движение, присоединившись к одной из групп и, казалось, так же стал кого-то ожидать. Не простояв, однако, и пяти минут он то ли передумал, толи решил по-другому: он отошел от них и медленно двинулся вместе с потоком людей.
По виду он ничем ни отличался от только что приехавших и никем не встреченных пассажиров. Он шел, как и все, в сторону вокзала, но через некоторое время, кажется, определился еще один его интерес. Он следовал, держась на почтительном расстоянии, но, не упуская из вида, за лысоватым человечком маленького роста и неказистой наружности.
В руках у него был серый дипломат невысокого пошиба. Из одежды – коричневая куртка, черные брюки-дудочки и какие-то заношенные, видавшие виды ботинки. Своим непрезентабельным видом он словно говорил всей толпе – «Я маленький, незаметный человек, до меня никому не должно быть дела…». Однако в смысле конспирации – если конечно так можно было трактовать его внешний вид – он не преуспел. Окружающие выглядели сильно лучше и периодически поглядывали на человечка с интересом и сомнением, как бы не будучи до конца уверены, что он вот только ехал вместе с ними в этом чудесном, презентабельном и популярном ночном экспрессе «Санкт-Петербург – Москва».
Когда вышли на вокзал, обращать внимание перестали: одетых «по-разному» здесь было больше. Человечек, нервно оглядываясь по сторонам, прошел в зал ожидания и сел, иногда поглядывая на часы, словно ожидая кого-то. Затем отошел к газетному киоску и купил журнал. Сел снова, но читать, видимо от избытка и разрозненности чувств, не смог, а только смотрел поверх страницы на проходящих мимо людей, скрываясь таким образом от посетившей его внезапно ажиотации. Впрочем, в отношении большинства людей он был в этом прав: никому не было до него дела. Кроме, пожалуй, одного: высокого человека в серой куртке, который уже долго, с самого прихода человечка в зал ожидания внимательно наблюдал за ним, удобно устроясь в кресле за колонной и, в свою очередь, делая вид, что читает газету.
Этот «делал вид» профессионально. Здесь никто не смог бы даже понять что что-то не так, даже если бы и специально за ним наблюдал. «Высокий» периодически обводил взглядом зал, каждый раз останавливаясь на ком то, словно оценивая его, анализируя. Здесь, чувствовалось, перебиралось огромное количество критериев, прежде чем решить – «не опасен» – и перейти к следующему. Он так же не выпускал из вида входящих и выходящих из помещения, не уделяя, однако, много внимания тем, кто не задерживался. Подозрительного не находилось и «высокий» постепенно успокаивался. Он уже, кажется, на что-то решился, но тут вдруг неожиданное движение спугнуло его и он остался сидеть в кресле.
В зал вошла пестрая компания: несколько стариков и старух живописного вида: в праздничных костюмах, с флагами и транспарантами. Они, очевидно, прибыли в столицу для участия в какой-то акции или уже возвращались с нее. Содержания транспарантов было не разглядеть – их было три, все были сложены, но вдруг один распахнулся, и стало видно: «Слава КПСС!». Старики и старушки поскладировали свое революционное имущество у стены и стали по очереди перебегать к буфету, что бы купить по пирожку. Мужчина спокойно ждал, происходящее не вызвало у него никакого беспокойства. Затем он медленно встал и, подойдя к сидевшему лысому господину, опустился рядом с ним.
– Что интересного пишут? – спросил он, глазами показывая на журнал. Тот как-то странно дернулся, словно его ударило током, но не сильно, и посмотрел на высокого.
– Про первые олимпийские игры, – каким-то деревянным голосом ответил он.
– И, сколько ж там негритят после них в Москве родилось? Сотня? Или две? – продолжал вопросы высокий.
– Тринадцать, – назвав цифру, первый отвел взгляд от соседа и медленно, как бы нехотя пододвинул ногой чемоданчик к тому.
– Спасибо. – Попрощался высокий. Видимо, задерживаться не входило в его планы. Он взял серый чемоданчик, встал и, не прощаясь, удалился.
Выйдя на улицу, он поймал такси и поехал в аэропорт, где взял билет на ближайший рейс в Санкт– Петербург. Перед самым отлетом зашел в туалет. Там он, сидя в кабинке на крышке унитаза, открыл чемодан. Тот оказался наполовину заполнен пачками с деньгами. Сверху лежал какой– то белый клочок. Он взял его и развернул. Там была фотография и несколько слов, напечатанных компьютерным шрифтом. Некоторое время посмотрев на фотографию и пару раз прочитав написанное на листке он поднес листки к зажигалке. Когда все сгорело, пепел отправился в унитаз и мужчина прошел на регистрацию. Через два часа он уже выходил из Пулковского аэропорта в городе Санкт-Петербург.
* * *Бомж Кеша проснулся сегодня не в духе. Он был совершенно раздражен на жизнь – и без того если и бьющую ключом, то в основном гаечным и по голове – а теперь еще и осложненную рядом обстоятельств.
Накануне вечером он совершил проступок даже для него самого не вполне объяснимый и тем самым крайне раздражающий. В «Ночлежке» – месте ночевке лиц без определенного места жительства – где он благополучно ночевал в течение уже более чем полутора месяцев, произошел неприятный инцидент.
Вчера туда нагрянула международная комиссия. Благопристойные на вид господа ходили по «Ночлежке», сердобольно осматривая бездомных, что-то периодически поминая о «правах человека» и «мире во всем мире». Раздавали гуманитарную помощь и щелкали затворами фотоаппаратов. Подошли и к Кеше. Тот же, прибывая на момент в оптимистическом состоянии и желании общаться рассказал им все. И про жизнь, и про добрых риэлтеров, выменявших его трехкомнатную квартиру на целый дом, по их обещаниям – большой и комфортабельный. С джакузи (что это Кеша не знал, но впечатлился очень) и холлом (слово было тоже незнакомым, но уж больно понравилось выражение, с которым его произносил менеджер агентства недвижимости). А на деле дом оказался в Урюпинске, да и то… Когда он туда приехал, выяснилось, что и Урюпинска, как такового уже не существует – на его месте теперь водохранилище… Воду Кеша любил, но не настолько, что бы в ней жить. Так и оказался он опять в Санкт-Петербурге – теперь уже без всего. Но Кеша был человек добрый, в происшедшем никого не винил, а только расстраивался.