— Прозвище «ночной посыльный» вам о чем-нибудь говорит? — наконец вымолвил он, и я выпрямилась в кресле.
— Что вы сказали? — Ярость стремительно сменилась на странное отупение, а из головы вылетели абсолютно все мысли.
— Ночной посыльный по моему поручению собирал ваше досье. Я и прежде часто пользовался его услугами, чтобы достать информацию для судебных дел.
Каждое его слово ранило, словно острая заточка, и боль отдавалась во всем теле.
— Остановитесь! — Перебив поток признаний, я вскочила с кресла и, не в силах удержать себя на месте, нервически заходила по комнате. — Этот человек… Он защищал меня от молодчиков королевского посла, и в городской башне — именно он остановил охранника. Выходит, он помогал мне…
У меня сорвался голос.
— Потому что я плачу ему деньги, — с жестокой прямолинейностью заявил Кастан. — Я не знаю, что вы навыдумывали себе, Катарина, но не обманывайтесь, ради всех святых. Ночной посыльный — обычный наемник. Он лучший в своем деле, но в нем нет ни капли благородства или преданности. Никаких моральных принципов.
Удивительно, но судебный заступник в точности повторял слова неудачливого дознавателя, пытавшегося арестовать ночного посыльного, но даже неспособного узнать его настоящее имя.
— Он работает с теми, кто больше платит, — продолжал Кастан. — Если завтра Чеслав Конопка даст ему больше золотых, то он без мук совести перейдет на его сторону. Понимаете? Таким людям, как он, нельзя доверять.
— А вам, выходит, можно? — пробормотала я, чувствуя, что начинаю задыхаться. — Если вам можно доверять, то ответьте — для чего вам понадобилась моя кровь?
У судебного заступника сделался странный вид. Оставалось неясным, блефует он или искренне не понимает, о чем идет речь.
— Ночной посыльный взял мою кровь. Для чего?
— Понятия не имею, о чем вы толкуете, — развел руками Кастан.
Меня бросило в жар, тело покрылось липким потом. При воспоминании о том, сколько глупостей я наговорила ночному посыльному в молельной звоннице, хотелось удавиться.
— Вы, Катарина, должно быть, не слишком хорошая газетчица.
Не обращая внимания на мои метания, он спокойно уселся за стол и с комфортом развалился в кресле.
— О чем вы?
— Собеседник разговорился и готов отвечать на вопросы. Неужели вам не о чем больше спросить? — Его взгляд пронизывал. — Не хотите узнать, почему я собирал досье на вас?
— Вы правы, — согласилась я, — хочу, но внутри появилось такое чувство… паршивое.
Некоторое время в полной растерянности я разглядывала ковер у себя под ногами и мечтала провалиться под пол. Кажется, впервые за двадцать один год жизни меня мучил настолько жгучий стыд, что хотелось спрятаться на другом конце земли.
— Я, пожалуй, пойду, суним Стомма. Благодарю за ваше терпение, — попрощалась я официальным тоном и направилась к двери, но едва успела схватиться за ручку мелко дрожащими влажными пальцами, как меня остановил спокойный вопрос:
— Катарина, разве вам не интересно, как я собираюсь использовать найденный вами компромат?
Оглянувшись через плечо, я бросила в непроницаемое породистое лицо судебного заступника холодный взгляд и вымолвила:
— Выбросите шкатулку. Совершенно точно, я не желаю использовать ее содержимое ради своего спасения.
Мне не показалось, на тонких губах Кастана скользнула ироничная усмешка. Он словно видел меня насквозь и догадывался, что поддержка загадочного героя, прятавшегося от всего мира под маской, заставила неопытное девичье сердце сладко сжиматься от неясной истомы.
Ян дожидался меня в холле, сидел на парчовой антикварной козетке, пристроив на коленках мою замусоленную сумку, и ногтем отковыривал позолоту с подлокотника. При моем появлении он вскочил на ноги.
— Куда ты вчера делся? — не глядя на него, буркнула я и прямиком направилась к входной двери.
— У меня появились дела. — Он посеменил следом.
— И как? — фыркнула я. — Ты с ними справился? Со своими делами среди ночи?
— Ката, — голос Яна дрогнул, — тот парень что-то сказал тебе?
Удивительно, но приятель почти никогда не называл Кастана Стомму по имени или званию, а всегда называл уничижительным «тот парень».
— Ничего особенно важного… — соврала я, а потом не выдержала и добавила: — Или приятного.
Мы сели в дорогую, отделанную бежевой замшей карету Кастана Стоммы. Кучер прикрикнул на лошадок, и норовистая пара гнедых тронулась с места. Экипаж успокоительно качался на рессорах. За окошком, закрытым настоящим стеклом, проплывали обогретые весенним теплом улицы. Сновали пешеходы, торговцы цветами продавали букетики мышиного гиацинта и подснежников. По мостовым грохотали экипажи, переругивались возницы, пахло свежим хлебом из булочной — мир жил своей жизнью, и никому не было дела, что меня охватывал жгучий стыд…
Приступ паники начался неожиданно. Мгновенно ребра опоясало и сдавило огненное кольцо, дыхание остановилось. Хватая ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег, я согнулась пополам.
— Ката! — всполошился Ян.
Не в силах выдавить ни звука, я закрыла глаза. Животный страх охватывал тело, сковывал руки, заливал ноги неподъемным свинцом.
— Сейчас… подожди… — бормотал испуганный приятель, копаясь в моей сумке. — Потерпи секунду!
Он выудил пару бутыльков, выбрал темный и, вытащив зубами пробку, сунул мне в руку:
— Держи. — В его голосе звучала тревога.
Запрокинув голову, я одним махом проглотила горькое лекарство. Горло обожгло, в груди разлилась теплая волна, и огненное кольцо стало таять. Расслабившись, я откинулась на сиденье.
— Чего ты испугалась так сильно, что начала задыхаться? — тихо спросил Ян.
— Просто навалилось все разом. — Я помолчала и вдруг выпалила, неожиданно даже для себя самой: — Мне хотелось верить, что я нравлюсь тому человеку, а оказалось, ему просто заплатили деньги! И когда я вспоминаю, что наговорила по наивности, мне хочется удавиться от стыда!
Мгновенно поняв, о ком идет речь, Ян изменился в лице, словно ему влепили пощечину. В глазах появился лед, на скулах вспыхнули гневные пятна, заходили желваки.
— Кстати, откуда ты знаешь, что от страха у меня перекрывает дыхание? — тихо спросила я.
Последовала короткая заминка.
— Твой отец сказал в ту ночь, когда я принес тебя домой, — ловко выкрутился он.
Мы оба знали, что это ложь.
Вдруг Ян сделался ужасно деятельным, выглянул в окно, проверяя, где мы едем, постучал по стенке к кучеру:
— Уважаемый, остановите!
Некоторое время экипаж лавировал в тесном дорожном движении, теснясь к пешеходной мостовой. В салон проникали недовольные возгласы возниц, возмущенных рисковым маневром и наглостью вельможи в дорогой карете. Наконец мы остановились. Стараясь не встречаться со мной глазами, Ян открыл дверь и гибким движением спрыгнул на брусчатку. Он двигался с поразительной ловкостью для парня, не умевшего постоять за себя и ответить ударом на удар.
— А знаешь, Ян, — заставляя его поднять голову, произнесла я. — Отец не знает и никогда не знал о моих приступах.
Дверь кареты захлопнулась. Я осталась одна.
В послеобеденный час отец и дядюшка Кри отправились на похороны какого-то старинного приятеля. Опустевший дом притих. Солнце, медленно клонившееся к горизонту, вливало в торговый зал поток прозрачно-желтых лучей, и в хозяйских комнатах на втором этаже сгущалась духота.
Удушье началось неожиданно. Воздух стал тягучим и тяжелым, отказывался поступать в грудь. Стараясь не паниковать, я высыпала на стол содержимое сумки. В разные стороны разлетелась мелочевка, посыпались с края столешницы на пол медяки, сорванные с нитки, выкатились пузырьки со снадобьями. Дрожащей рукой я схватила бутылочку, проглотила остатки успокоительной настойки и рухнула на стул. Прислонилась горячей щекой к холодной крышке стола, за долгие годы впитавшей запахи еды. Постепенно спазм в груди стих, дыхание вернулось. У меня не было сил выпрямиться.
Впервые приступ начался на пустом месте, без особенной причины. Я попыталась припомнить, с чего вдруг стала задыхаться, а потом поняла, что с самого утра думала о Яне. О человеке с двумя разными лицами.
На столе между высыпанными медяками поблескивал рубиновый шарик размером с горошину. Протянув руку, я сжала кругляш между пальцами, сощурив глаз, проверила на свет. Внутри пульсировало крошечное магическое сердечко.
Кристалл для слежения? Видимо, с помощью таких вот хитрых вещиц ночной посыльный узнавал, где меня искать…
Приводя меня в чувство, истерично зазвенел колокольчик на входной двери. Внизу раздались шаги.
— Мы закрыты! — не поднимая головы, прикрикнула я.
В ответ донеслось гробовое молчание. Пришлось спуститься в аптекарскую лавку, чтобы выставить нахального посетителя, проигнорировавшего табличку «Закрыто». Но, только увидев визитера, я замерла на ступеньках.
В ответ донеслось гробовое молчание. Пришлось спуститься в аптекарскую лавку, чтобы выставить нахального посетителя, проигнорировавшего табличку «Закрыто». Но, только увидев визитера, я замерла на ступеньках.
В крошечной аптекарской лавке моего отца, опираясь о трость с золотым набалдашником, стоял Чеслав Конопка. Он брезгливо прижимал к носу надушенный носовой платок, точно в торговом зале пахло отхожим местом, а не лечебными травами. Блуждающий взгляд остановился на мне, и в прозрачных глазах сверкнул лед.
— Что вам нужно? — Каким-то чудом мне удалось изгнать из голоса страх. Незаметно я опустила рубиновый кристалл в карман домашних штанов.
— А ты наглая девица, — усмехнулся визитер.
Отняв от лица платочек, он вытер им деревянный стул и уселся, сложив ногу на ногу. Посчитав, будто испачкал тончайшую батистовую салфетку, театральным жестом посол выбросил ее на пол и растер высоким каблуком туфли.
— Если вы пришли купить пилюли от бессонницы, то вам стоит вернуться завтра. Сегодня отец не работает, а я боюсь, что вместо снадобья продам вам крысиный яд.
— Лекарство от бессонницы? — с иронией во взгляде повторил посол.
— Разве королевский посол, верный муж и отец двух симпатичных малышей, не мучается кошмарами? — Я изобразила милую улыбку, а колени мелко дрожали, и влажная рука до побелевших костяшек сжимала лестничные перила. — Мне говорили, что во сне к убийцам приходят их жертвы.
В лавке воцарилась тяжелая тишина. Вдруг у Чеслава вырвался громкий смешок, а потом посол и вовсе зашелся жутковатым ледяным смехом, от которого по коже бежал холодок.
Пока он хохотал, как безумный, дверь тихонечко приотворилась, обиженно звякнув колокольчиком, и в лавку сунул нос костолом из охраны внушающего страх гостя. Его головорезы поджидали хозяина на крыльце.
Все еще посмеиваясь, он поднялся со стула и приблизился ко мне. Лишь усилием воли я заставила себя стоять на месте.
— Выходит, она все-таки у тебя?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — соврала я, глядя противнику глаза в глаза.
— Не смей мне врать, нима, — предупреждающе процедил он.
— Хотела бы я узнать, что за любопытная вещь исчезла у высокородного сунима, если он лично пришел в занюханную аптекарскую лавку, к газетчице, обвиненной в клевете? Может, она доказывает, что королевский посол — убийца невинных женщин?
В ледяных глазах Конопки мелькнуло нечто похожее на восхищение.
— Невинных женщин, говоришь? — фыркнул он.
— Или юношей-хористов… — многозначительно добавила я, и в лице вельможи появилась звериная злоба. Он резко выбросил руку, затянутую в черную кожаную перчатку, до боли сжал мне лицо и процедил, чеканя каждое слово:
— Где? Моя? Шкатулка?
— Отпусти меня, ублюдок! — Ледяными влажными пальцами я вцепилась в его костлявое запястье, попыталась оттолкнуть, но едва не потеряла равновесие. Убийца схватил меня за грудки, рванул к себе и прошипел в лицо:
— Сдохни…
И лавку залил ослепительно-яркий свет, будто кто-то открыл дверь в солнечную дорогу, ведущую на небеса.
В лицо ударил порыв злого ветра, рванул волосы, пузырем надул на спине рубаху и привел меня в чувство. Перед распахнутыми глазами растекалось бескрайнее сереющее небо с полоской нарождавшейся ночи на горизонте. Ошеломленная, я опустила голову. Внизу разверзлась пропасть. На дне, залитом сизой тьмой, щерились каменные клыки. Дыхание перехватило. Инстинктивно я отпрянула от края и вдруг ощутила за спиной абсолютную пустоту. Руки инстинктивно вцепились в оконные откосы, крошившиеся под пальцами. Замерев, я попыталась собраться, но высота вызывала животный ужас.
Я все поняла. Прыгая с Горбатого моста, самоубийцы уже фактически представляли собой мертвецов. Ничего не видели, не понимали и не осознавали, что творят. Их жизнь заканчивалась ослепительной вспышкой, а вовсе не ледяными водами Вислы.
Медленно, цепляясь за кладку, я повернулась и при виде узкой, шириной в пару женских ступней, доски, перекинутой от полуразрушенной каменной лестницы к окну, оцепенела. Каким-то невиданным образом из отцовской лавки меня перенесло в высокую полуразрушенную башню, похожую на глубокий колодец.
Путь к спасению был один, и он же мог оказаться дорогой на тот свет. Собрав волю в кулак, я расставила руки и осторожно поставила ногу на шаткий мостик. Доска оказалась прочнее, чем мне показалось вначале. Приставить вторую ногу было гораздо сложнее, чем вступить на доску. Шажок за шажком, стараясь не смотреть вниз, я медленно двигалась к другому концу перекладины.
Далеко внизу раздался грохот. Я опустила взгляд всего на секунду, мельком глянула в глубину кладезя и стала терять равновесие. В панике замахав руками, я пыталась найти точку опоры, но все равно сорвалась вниз. Инстинктивно схватившись за доску, я повисла над пропастью. С каждой секундой собственное тело казалось мне тяжелее, словно стремительно наполнялось свинцом. Жилы на руках горели, по спине катился пот. Сжав зубы, я попыталась подтянуться и забросить ногу на прогибавшуюся перекладину, но бессмысленная возня лишь отняла силы…
— Держись! — услышала я через звон в ушах и, плохо соображая, увидела на поеденных временем, мшистых ступенях мужчину с маской на лице.
Он осторожно оседлал доску, чуть продвинулся вперед. Перекладина протестующе затрещала, и мой спаситель на мгновение замер.
— Не надо… — просипела я, осознавая, что мы можем упасть вдвоем. — Я смогу…
— Тш-ш-ш, — донеслось в ответ.
Ночной посыльный мягко придвинулся, ловко схватил меня за рубаху, подтянул. Потом вцепился в пояс на штанах, и вот я, ни жива ни мертва, лежала животом на доске.
— Медленно двигайся ко мне. — Он смотрел мне в глаза, говорил тихо, с уговаривающей интонацией. Ничего не соображая, я слушала успокаивающий голос, следовала приказам и поверила, что спаслась, лишь спустившись по щербатой лестнице на земную твердь.
Нижняя площадка башни была завалена рухлядью и мусором, с одной стороны стену скрывали полусгнившие строительные леса. Оказалось, что в беспамятстве я умудрилась добраться до разрушенного замка «Крыло ворона», стоявшего на обрыве за городской стеной.
Несколько лет назад столичный меценат попытался его восстановить, нагнал чернорабочих, но потом с верхотуры сорвался каменщик, и газетные листы подняли настоящую истерику. Городского благодетеля заклеймили вечным позором, работы спешно свернули, а в народе укоренилось мнение, будто развалины прокляты, раз в них погибают люди.
Через ветхую дверь, державшуюся на одной ржавой петле, мы выбрались из башни. Цитадель стояла на холме, откуда, точно в насмешку, открывался потрясающий вид на Гнездич, окутанный вечерними сумерками.
— Оставайся здесь, — резковато произнес мой спаситель. — За тобой сейчас приедут.
В тот момент, когда он повернулся ко мне спиной, я выпалила:
— Что это было?!
Ночной посыльный резко замер, словно его ударили. Я буравила его фигуру злым взглядом. Он прятался за черным цветом, на лице — маска, на руках — кожаные перчатки. Мысль, что из-за моего безрассудства мог лишиться жизни еще один человек, вызывала жгучую ненависть.
— Я не знаю, как выразить благодарность за спасение, но… Ты же сам мог погибнуть! — Сама того не осознавая, я истерично заорала: — Я знаю, что тебе заплатили, но рисковать своей жизнью из-за денег? Ты в своем уме?!
От молчания звенело в ушах. Ночной посыльный не ответил.
Прошла секунда, вторая. Вдруг он развернулся и, снимая на ходу кожаные перчатки, стал решительно приближаться ко мне, двигался он с хищной грацией. Невольно я попятилась и охнула, когда горячая ладонь мягко легла мне на глаза.
Секундой позже мои приоткрытые губы опалил поцелуй. Он целовал меня медленно, с неожиданной нежностью. Обвел языком контур рта, чуть прикусил зубами нижнюю губу. Я вцепилась руками в его куртку, не желала отпускать, лишь продлить мгновения ласки, но он отстранился.
— Спасибо, что спас меня, — пробормотала я, но в ответ прозвучало молчание.
Теплая ладонь исчезла. И он ушел, но я продолжала стоять, безвольно уронив руки, не в силах открыть глаз. Кажется, он хотел, чтобы мне, наконец, открылось его настоящее лицо…
Тишину нарушил испуганный крик, с трудом пробившийся через звон в ушах:
— Зои! Святые Угодники, Зои!
Кто-то затряс меня за плечи. Я заставила себя разлепить веки. Передо мной стоял взлохмаченный, запыхавшийся от бега Кастан Стомма. Видимо, исчезновение беспокойной клиентки настолько напугало непробиваемого судебного заступника, что он даже забыл мое имя.
— Что с тобой случилось? — Он сжал мои плечи, заглянул в лицо, и неожиданно меня затрясло от пережитого потрясения.
— Здесь был этот человек… — пробормотала я, вдруг почувствовав, что готова расплакаться. — Ночной посыльный… Он спас меня. Не дал сорваться вниз.