— Спасибо за завтрак. — Я оглянулась через плечо и с наигранной улыбкой предложила: — Его тоже включите в счет, потому что мне не нужны чужие советы, даже бесплатные.
Я повернула ручку и вышла из кабинета в шикарную приемную, пахнущую хвойным благовонием. Теперь мне стало понятно, что Кастан пригласил меня разделить трапезу ради вот этого, короткого и неприятного, разговора о моем единственном друге. Сам того не подозревая, судебный заступник неловко наступил мне на больную мозоль, ведь вчера Ян не появился, точно подчеркнул, как сильно его задел отказ.
Комнату заливали вечерние сумерки, и, запалив магическую лампу, я придирчиво разглядывала себя в зеркало. Маленькое лицо, пухлые, подкрашенные помазулей губы, глаза, казавшиеся почти черными, короткая стрижка, делавшая меня похожей на миловидного мальчишку. От черепахового гребня с редкими зубьями тонкие волосинки на макушке стояли дыбом. Пригладив их ладонью, я вдруг поймала себя на том, что рука нервически подрагивает.
Сердце трепетало от волнения. Придет ли он?
Волнуясь, я открыла баночку с жидкими благовониями. Перевернула и немедленно плеснула себе на платье. На мягкой темно-синей ткани растеклась маслянистая клякса, и от резкого запаха у меня виски заломило.
— Проклятье…
Когда я, аккуратно приподняв длинную юбку спустилась в аптекарскую лавку, то на торговый зал упала изумленная тишина. Дядюшка Кри замер с метелкой в руках, а у отца, стоявшего за кассой, задергалось нижнее веко.
— Деточка, вы выглядите чудесно. Особенно хорош этот милый газовый шарфик, — ласковым голосом в гробовой тишине произнесла старушка, каждый божий день приходившая в лавку за пилюлями то от слабости кишечника, то от крепости. — Но пахнете — отвратительно.
— С кем? — тонким голосом вымолвил отец.
— С Яном, — с серьезным видом соврала я, давая понять, что волноваться не о чем. — Анна прислала билеты на свою первую после возвращения постановку.
— Скажи честно.
— Честно. Он побоялся, что ты его сделаешь скопцом[14] (на этом слове отец, без преувеличений, пошел красными пятнами), — если решишь, будто у нас свидание, поэтому мы встретимся в фойе перед началом спектакля.
— Пусть он проводит тебя до дома! — прикрикнул родитель, прежде чем за мной закрылась входная дверь.
Представив, будто ночной посыльный встречает меня у дверей, я остановилась на крыльце и, напустив беспечный вид, хотя в душе умирала от волнения, спустилась с крыльца. Мне нравилось думать, что мы вместе тихо шли по Кривому переулку, ехали в соседних наемных экипажах.
Прежде я не бывала на свиданиях и представление о них складывала из полуправдивых историй, рассказанных в ночной темноте общей спальни мечтательными товарками из Института благородных девиц. Подружки говорили про рестораны и долгие променады на главном проспекте, а потом о душных объятиях в темноте театрального балкона, когда взгляды зрителей были устремлены исключительно на сцену и никто не замечал, как дерзкий кавалер срывал с губ юной кокетки сладкие поцелуи.
Выйдя из наемного экипажа на торговом проспекте, где прогуливались красиво наряженные парочки, я побродила между лавчонок. С любопытством посмотрела на выступление бродячих акробатов, прямо на пешеходной мостовой выделывавших разные немыслимые штуки. Потом зашла в ресторацию и заказала забеленный кофей. Тут ко мне подошел официант и поставил рядом с чашкой кринку с вишневым сорбе.[15]
— Я этого не заказывала, — удивилась я.
— Сладкое вам просили передать.
У меня подпрыгнуло сердце, щеки вспыхнули.
Он пришел на свидание! Отчаянно хотелось оглядеть зал, чтобы хотя бы мельком увидеть мужчину, тревожившего мое сердце, но усилием воли я удержала себя на месте и произнесла:
— Передайте мои благодарности.
С удовольствием я окунула ложку в быстро таявший десерт.
На самом деле от того, как много личных, мелких и, казалось бы, незначительных деталей он знал обо мне, становилось не по себе. Ведь истинные лица людей складывались не из крупных деталей, а из мелких, особенных частиц. Я не знала о нем ровным счетом ничего.
История с заживо похороненной Жулитой явно пошла театру на пользу. Первый спектакль актерки проходил при полном аншлаге. Даже в проходы подставляли стулья, чтобы уместить всех зрителей, желавших лично убедиться, что известная актерка действительно жива.
Вместе с потушенным светом стих гвалт возбужденных голосов. Загорелись огни на рампе, распахнулся занавес, открывая публике актеров на сцене. Когда в середине первого акта появилась Жулита, то по залу разбежалась волна возбужденных шепотков. Она мгновенно приковала внимание, и в этот момент, когда люди на лету ловили каждое ее слово, боялись упустить даже незначительный жест, я ощутила, что ночной посыльный встал у меня на спиной.
От близости его тела меня бросало в дрожь. Склонив голову, я нервически теребила пуговичку на жакете и пыталась собраться с мыслями. Его теплые пальцы мягко скользнули по волосам, осторожно дотронулись до мочки уха. Смелая, на грани приличий, ласка на секунду остановила дыхание, и в этот момент, когда я была уязвима и беззащитна, он сдернул с моей шеи шарфик. Кожу обожгло. Охнув, я резко развернулась, но дерзкий вор уже исчез, только медленно закрывалась дверь в коридор.
В погоне за грабителем я сбежала по ступенькам, выбралась из душного темного помещения и сощурилась от несоразмерно яркого света. Длинный коридор, бравший начало на лестнице и упиравшийся в тупик пустовал. Спрятаться в нем было невозможно, разве что испариться в воздухе или же выпрыгнуть в окно, но ночной посыльный сумел исчезнуть.
Сбитая с толку, я направилась к фойе, вышла на балкон. Внизу царило выжидательное затишье, театральные служащие походили на бесцветные тени, оживавшие лишь с появлением в холле зрителей.
Я искала своего исчезнувшего кавалера в театральных коридорах и отчего-то находилась в уверенности, что он следил за моими метаниями. Неожиданно меня схватили за локоть и с силой утянули в тесный темный чулан. Закрылась дверь, щелкнул задвинутый шпингалет. Я оказалась прижатой спиной к стене, на глаза легла теплая ладонь. Он снова прятался от меня.
Сердце билось, как безумное. Грудь тяжело вздымалась, дыхание перехватывало. От близости его сильного горячего тела меня колотило. Не понимая, как утолить невыразимую жажду, я потянулась к нему, слепо нащупала своими губами его сухие горячие губы. Он отшатнулся, не давая себя поцеловать.
— Не уходи… — едва слышно прошептала я, благодарная темноте за то, что он не видел, как горели мои щеки.
И в следующий момент он впился в мои губы. Язык скользнул мне в рот, обвел нёбо, зубы. Горячие губы любовника проложили дорожку мелких поцелуев по скуле, прикусили мочку уха, и я задохнулась от незнакомых дурманных ощущений.
Его свободная рука легла мне на грудь, мягко сжала, и от сладости ощущений у меня вырвался хрипловатый стон. Определенно я выиграла, когда решила не надевать под платье жесткий корсет. В животе разливалось обжигающее пламя, между ног незнакомо пульсировало. Я не чувствовала стеснения и хотела большего, но по какой-то причине он отстранился, резко, неожиданно, доставив нам обоим мучительную боль.
— Почему? — Я цеплялась за его плечи, по-прежнему горя и желая погасить незнакомый, охвативший тело огонь.
— Не так… — пробормотал несостоявшийся любовник.
Постоял некоторое время, стараясь вернуть самообладание. Губы мягко коснулись моей щеки в прощальном поцелуе. Щелкнул открытый шпингалет. Рука, закрывавшая мои глаза, исчезла. Он снова ушел, а я, душевно растерзанная и неудовлетворенная телесно, осталась стоять в темноте.
Мы поменялись ролями.
День за днем ночной посыльный прятался от людей, не показывал лица, но сейчас именно мне не хотелось выходить на свет.
Первый, кого я обнаружила за собственным рабочим столом в конторке «Уличных хроник», был Пиотр Кравчик. Мне казалось, что после беспорядка, учиненного его оплаченной статьей, мерзавца должны были лишить печати газетчиков и до конца дней запретить прикасаться к чернильному перу, но, видимо, его головокружительное падение на самое дно закончилось в полуподвальном помещении нашего газетного листа.
Пиотр единственный отреагировал на мое появление в конторе, остальные делали вид, что вообще не заметили выскочку Войнич, сильно осложнившую жизнь всей редакции. Насколько я могла судить, уже с утра уличный ящик ломился от записок читателей, и газетчикам приходилось беспрерывно строчить колонки.
— Почему не явилась вчера? — буркнул шеф.
— Только сегодня утром печать вернули, — мгновенно соврала я и с улыбкой продемонстрировала новенький знак, с еще чуть-чуть припухлыми красными каемками на ладони.
— Тебе не стыдно врать мне в глаза?
— Шеф, а Ян еще не приходил? — ловко перевела я разговор.
Приятель как сквозь землю провалился. В аптекарской лавке он не появлялся уже половину седмицы и, если судить по девственно-чистому столу и задвинутому стулу, в контору носа тоже не казал.
— Кто такой Ян? — не понял шеф.
— Мой помощник.
— Тот, который постоянно дрых в рабочее время? — наконец понял редактор. — Так он не приходил с тех самых пор, как тебя арестовали.
Я почувствовала, что под ложечкой неприятно засосало.
— Шеф, вы ничего не путаете? Вы же ему давали письмо в газетное хранилище в тот день, когда там случился пожар.
— Слушай, Войнич, ты считаешь, что у меня девичья память? — теряя терпение, уточнил шеф.
— Ни в коем случае.
— Тогда хватай своего нового помощника и вали в мэрию. Там сегодня зачитают королевский указ о новом после в Гнездиче.
— Какой еще новый помощник? — опешила я.
— Да вон пристроился за твоим столом, — махнул рукой шеф. — Принимай. За гравират он уже расписался.
Я встретилась глазами с Пиотром, и тот дружелюбно улыбнулся.
— Шеф, как вы могли взять на службу газетчика, написавшего колонку о том, что Жулита утопилась? — очень тихо спросила я.
— А ты написала колонку о том, что бывший посол убил шестнадцать человек, но я ведь взял тебя обратно на службу, — тем же тоном ответил редактор.
— Но Чеслав Конопка действительно убил тех людей.
— Вот и я говорю, тебе необыкновенно повезло, что жизнь сама подтасовала факты под твою колонку. — Шеф откинулся в новом кожаном кресле. — Если не привезешь из мэрии оттиски — разжалую.
— Тогда я пойду работать в «Вести Гнездича», — пригрозила я.
— Очень хорошо, — согласился шеф и протянул мою именную карточку с гербом «Уличных хроник». — Сделай милость, иди к ним, пусть жизнь их проклятущего редактора станет такой же невыносимой, как моя.
— Нет в вас никакой благодарности, шеф, — буркнула я и попыталась вырвать из его рук грамоту, но он посильнее сжал свободный край. Я потянула — шеф не отпустил.
— Ты молодец, Войнич, — произнес он. — Отлично справилась! Я горд, что работаю с тобой в одном газетном листе.
От неожиданной похвалы, полученной из уст придирчивого редактора, легенды мира желтой прессы, у меня в груди разлилось приятное тепло. Он никогда и никого не хвалил, считая абсолютно всех сотрудников «Уличных хроник» тюфяками и редкостными глупцами.
— Спасибо, — без кокетства поблагодарила я и убрала карточку в сумку. — Я не поблагодарила вас за судебного заступника. Не переживайте за деньги, я сама оплачу счет.
У собеседника сделалось чрезвычайно странное лицо.
— Какой судебный заступник?
— Кастан Стомма, — опешила я.
— Твоим судебным заступником выступил Кастан Стомма? — в свою очередь изумился шеф.
— Разве не вы его наняли?
Он фыркнул:
— Нима Войнич, ты, конечно, отличная газетчица и человек неплохой, но защищать тебя не взялся ни один судебный заступник. Я подключил все связи, пытался найти человека в столице, но только звучало имя королевского приближенного, как люди тараканами разбегались в разные стороны.
— Но Кастан утверждал…
— Кастан Стомма может позволить себе защищать даже властителя царства хаоса, но мы с тобой знаем, что контора просто не в состоянии оплатить услуги такого дорогого судебного заступника.
Казалось, что меня сверху окатили из ведра ледяной водой.
— Тогда как же…
В этот момент кто-то сильно хлопнул меня по плечу. Ошарашенная признанием шефа, я заторможенно повернула голову. Мне в лицо по-акульи улыбался Пиотр Кравчик.
— Поторопимся, нима Войнич? Официальная церемония начнется через час. — Он продемонстрировал гравират, спрятанный в новый кожаный чехол.
— Вот и ладненько. — Редактор действительно был рад избавиться одним махом от нас обоих и поднял кулак. — Удачки!
— Удачки?! — Я состроила возмущенные глаза и буркнула в сторону Пиотра: — Надеюсь, ты умеешь не только безбожно врать, но и делать неплохие оттиски.
Откровенно говоря, от конторы «Уличных хроник» до мэрии было рукой подать, но Пиотр настоял на наемном экипаже.
Мы забрались в пахнущий кошачьим духом салон, и новый помощник плюхнулся рядом со мной на жесткую лавку. Кучер прикрикнул на лошадку, карета тронулась. Скользнув по отполированной сотнями пассажиров деревянной скамье, Кравчик притиснулся к моему плечу.
— Пересядь, — буркнула я, многозначительно кивнув на сиденье напротив.
— Я тебя смущаю, нима Войнич? — осклабился он.
— Нет, вызываешь тошноту.
С неприятной усмешкой он пересел, и стало ясно, что теперь моя работа сделается похожей на поле с коровьими лепешками — не посмотришь под ноги, обязательно вымажешься.
— Ты знаешь, Катарина, я всегда мечтал с тобой поработать. — Пиотр никак не желал заткнуться и хмурых взглядов тоже не понимал.
— Поэтому ты написал статью о смерти Жулиты? Заплатили хорошо?
— Не понимаешь, что таким людям не отказывают? — вопросом на вопрос ответил он.
— Выходит, я тебе посочувствовать должна, — заключила я и отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.
В карете, трясущейся на неровной брусчатке, повисло тяжелое молчание.
— А ты, нима Войнич, оказывается, жестокая, хоть и похожа личиком на сказочную феечку, — усмехнулся Пиотр. — Вот уж о ком говорят, что внешность бывает обманчива.
— Удивлен?
Наши глаза встретились.
— Я собираюсь написать колонку о ночном посыльном, — вдруг заявил Кравчик, и у меня по спине пробежал холодок.
— Зачем ты мне это говоришь? Не боишься, что я украду твой сюжет?
— Ты ведь знаешь, о ком идет речь.
С непроницаемым лицом я смотрела в окно на людей, экипажи, окна темных конторских зданий.
— Я слышал, что тебе удалось доказать вину Чеслава Конопки только благодаря очень личной информации. Сама ты ее достать не могла, значит, кто-то тебе помог. Дорого заплатила ночному посыльному?
Я перевела на Пиотра ледяной взгляд. В полумраке дешевой кареты его испорченное оспой лицо выглядело сероватым и нездоровым.
— Давай, суним Кравчик, договоримся об одной важной вещи, которая в будущем поможет нам избежать недопонимания. По воле шефа я вынуждена лицезреть твою мерзкую физиономию, но вот слушать тебя мне никто не приказывал. Поэтому, если хочешь задержаться в «Уличных хрониках», писать колонки о тюльпанах, а не жрать крепкий эль с раннего утра в компании таких же, как ты сам, неудачников, то впредь, прежде чем открыть рот, подумай, какие слова оттуда вылетят.
— Иначе что?
— Ты удивишься, насколько на самом деле жестокими бывают феечки.
Его губы искривились в нехорошей усмешке. Вдруг стало понятно, что виновной за разрушенную карьеру Пиотр назначил меня. Он намеревался мстить, и теперь я должна была десять раз оглянуться через плечо, прежде чем сделать следующий шаг или встрять в очередную авантюру.
До мэрии мы доехали в гробовом молчании. В складчину заплатили кучеру за проезд и направились в здание, атакованное стаей газетчиков.
Всей толпой нас запустили в круглый холл, напоминавший фойе предела Изящных Искусств. Длинную мраморную лестницу застилала красная ковровая дорожка. На стене висели темные портреты людей, прежде занимавших мэрское кресло. Венчало экспозицию огромное полотно, изображавшее Его Величество с длинной красной мантией и на вороном коне. От меня не укрылось, что это самое красное пятно на картине превосходно сочеталось с ковром на ступеньках.
Толпу газетчиков остановили у подножья лестницы, и через некоторое время на верхней площадке появился чтец в синем камзоле, определявшем принадлежность к королевской канцелярии. Чиновник кашлянул, и в гулком помещении наступила выжидательная тишина, разбавляемая лишь редкими щелчками затворов гравиратов да шелестом перезаряжаемых слюдяных пластин.
— От двадцать десятого дня четвертого весеннего месяца сего года, — начал звучным голосом королевский секретарь, — приказываю назначить королевским посланником в городе Гнездиче — сунима Патрика Стомму, верой и правдой служащего королевству Алмерия и королевской короне…
Тишина взорвалась возбужденным гвалтом газетчиков. Люди хотели увидеть нового королевского посла. Он действительно появился, поклонился толпе, поблагодарил Его Величество за доверие. Теперь я сумела уловить, что, совершенно разные внешне, братья Стомма действительно походили друг на друга кошачьими манерами, отточенными жестами и совершенно ледяными, колючими взглядами. Они определенно были родственниками.
Патрик извинился, сославшись на занятость, и в окружении охраны стал спускаться по лестнице к выходу. Следом за ним, стараясь не отставать и опустив голову, словно боялся смотреть людям в лицо, семенил невысокий плюгавенький типчик в мешковатом камзоле. Верно, секретарь.