С досадой я понимала, что если нам удастся вернуть из прокатной лавки собственную одежду, то золотые точно пойдут на оплату растерзанного вечернего наряда.
Наемный экипаж остановился в квартале от мэрской площади. Кучер открыл окошко в салон и, выглянув через решетку, заявил нам с Яном:
— А дальше ходу нет.
С удивлением я отодвинула кожаную заслонку и высунулась на улицу, увязнувшую в длинном заторе. Мимо нас в сторону центра неторопливо шагал простой люд, надевшие лучшие костюмы торговцы, принарядившиеся белошвейки, домохозяйки в крылатых чепцах.
— Надо выходить, а то не успеем, — объявила я сидевшему напротив Яну.
— Погоди, — остановил он меня, не позволяя открыть дверь. — Ты же не пойдешь в толпу полуголая?
С недоумением я оглядела помятое платье. Пара пуговиц на болеро оторвалась, вместо них жалко свисали нитки, и в разрезе мелькала открытая низким лифом ложбинка между грудями. Я резко запахнула полы, пряча обнаженную плоть. Безуспешно скрывая ухмылку, Ян снял сюртук и протянул мне:
— Не мерзни.
— Надеюсь, что это ты замерзнешь, заболеешь и умрешь от чахотки, — проворчала я.
— Честно, я не пялился на твою грудь, если ты злишься из-за этого.
— Ян! — возмущенно охнула я и принялась проворно застегивать пуговицы сюртука, пахнущего лавандовыми шариками и терпким мужским благовонием. — Разве не знаешь, что иногда лучше что-нибудь жевать, чем говорить! С каких пор ты стал вести себя как…
— Как кто? — полюбопытствовал он с широкой ухмылкой.
— Как мужчина! — рассерженно воскликнула я и сбежала из кареты.
— Я и есть мужчина! — донеслось из салона.
— Я закрыла уши и не слышу тебя!
На площади творилось невероятное столпотворение, и к эшафоту было не пробраться. Народ забирался на фонарные столбы, надеясь оттуда разглядеть деревянный помост. С балконов и из окон «Грант Отеля» за площадью подсматривала публика поприличнее и подороже.
Не оставалось никаких сомнений, что наш план действовал. Весенние театральные представления проводили уже лет пять, но впервые спектакль вызывал ажиотаж. Ведь все горожане, начиная с прачек и заканчивая молоденькой женой мэра, желали проверить скандальную сплетню о том, что в представлении примет участие первая красавица Гнездича, актерка Жулита, по чудовищной ошибке газетчика Пиотра Кравчика записанная в утопленницы.
— Хоть на фонарный столб забирайся, — буркнула я, за плотной стеной из зрительских спин неспособная разглядеть даже эшафот и то, что на нем происходило.
Ян огляделся и вдруг спросил:
— Как ты относишься к высоте?
— Сдержанно.
Мне моментально вспомнилось, как всего несколько дней назад я стояла на тонкой гибкой доске, протянутой в заброшенной башне, и молила Святых Угодников сохранить мне жизнь.
— Трусишь?
— Ты даже не сказал, куда предлагаешь пойти, — отозвалась я, и Ян указал пальцем на здание мэрии. — Ты, верно, сбрендил, — отозвалась я.
— Трусиха, — хохотнул приятель, и мне пришлось приложить усилия, чтобы не отставать от него ни на шаг, хотя ноги безбожно путались в длинной юбке.
Мы пробрались в здание мэрии через подвальное окно, а оттуда в темноте гулких коридоров, по длинным мраморным лестницам мы забрались на пыльный чердак и пришли к закрытой двери на крышу.
Ян подергал навесной замок с хитрым лючком.
— Превосходный план, — хмыкнула я, отодвигая растерявшегося приятеля в сторону. — Ты думал, что они специально держат открытыми двери, чтобы мы с комфортом поглазели на Жулиту?
С сердитым видом я вытащила из сумки жестяную коробочку с иголками, нитками и шпильками для волос, оставшимися с тех времен, когда у меня была длинная косица. Под изумленным взглядом Яна я принялась ковыряться в замочной скважине шпилькой, пытаясь усиками нащупать тонкую пружинку. Механизм щелкнул, и замочная петелька вышла из гнезда.
— Только посмей рассказать об этом отцу! — предупредила я.
На крыше гулял злой ветер, но забитая людьми площадь лежала точно на ладони и походила на темное неспокойное озеро. На озаренном ровными магическими факелами эшафоте крошечные актеры изображали сцену из пьесы, но их усиленные магическим кристаллом голоса перекрикивали даже людской гвалт. Когда появилась Жулита и над площадью разнесся ее по-детски сладкий фальцет, толпа взревела.
Чувствуя невыразимую легкость — шагни с крыши и взлетишь, я подняла голову к небу. Ветер раздул облака, и в чистой кляксе весело подмигивали звезды.
— Ката, — позвал меня Ян.
— Да?
— Когда сегодня днем я говорил, что готов пойти с тобой к молельщику, — я не шутил.
Опешив, я повернулась к приятелю. Оказалось, что он разглядывал меня внимательным немигающим взглядом. От ожиданий, прятавшихся в этом самом взгляде, становилось не по себе.
— Я бы хотел жить с тобой, как простой человек, — совершенно серьезно произнес Ян. — День за днем заботиться о тебе, в родительский день[13] приходить в аптекарскую лавку, есть твою похлебку из бобовой пасты. Вот так, тихо, незаметно, жить с тобой до самого конца, пока сможем…
Между нами повисло выжидательное молчание. Меня охватывало смятение, и все правильные слова выветрились из головы. Проклятье, он был моим единственным близким другом!
— Я благодарна, что ты выбрал меня, — тихо произнесла я и постучала себя по груди озябшей ладонью, — но вот здесь сейчас нет места.
— Ты влюблена в того мужчину? — упавшим голосом переспросил он.
Я кивнула.
— Но ведь ты не знаешь, что он за человек…
— Все это неважно, — покачала я головой. — Моя любовь — безответна и ничего не требует взамен. Он не виноват, что невольно заставил меня трепетать. Когда-нибудь мое сердце успокоится, в груди станет не так тесно, и в этот день, если ты все еще захочешь заботиться обо мне, я без колебаний пойду с тобой к молельщику, но не сейчас.
Некоторое время Ян пытливо вглядывался в мое лицо.
— Ясно. — Он отвернулся, оперся о парапет и с хмурым видом принялся смотреть на людской взволнованный океан, заливший площадь.
— Эй! — Я подтолкнула его локтем. — Ты что, обиделся?
— Нет, с чего мне обижаться? — отозвался он. — Впервые в жизни признался ниме, а она отшила меня за три секунды. Чувствую себя неудачником.
— Да брось, — заискивающе улыбнулась я. — У тебя просто слишком сильный соперник.
— А если бы ты выбирала между мной и Стоммой? — вдруг с ревнивой интонацией вопросил Ян.
— Конечно, я бы выбрала Кастана, — не задумываясь, ответила я.
— Чем он-то лучше? — возмутился приятель.
— У него денег больше. — Я сверкнула хулиганской улыбкой и принялась загибать пальцы, подсчитывая богатства судебного заступника: — Огромный особняк, слуги, конюшня с гнедыми, дорогие экипажи. Однозначно, я бы каталась как сыр в масле.
— Ты меркантильная, — буркнул Ян.
— Это называется трезвым взглядом на жизнь!
— Знаешь что?
— А?
— Не разговаривай со мной, — фыркнул приятель и вдруг направился к чердачной двери.
— Ты куда? — Я бросилась следом.
— Не хочу заболеть и умереть от чахотки, — проворчал он. — Я уже замерз, так что до «умереть» осталось только «заболеть». Ты обязана купить мне что-нибудь горячего!
— Это еще почему?
— Потому что из нас двоих отшили именно меня! И кто? Меркантильная газетчица, которая думает только о дорогих каретах!
IV СЛЕПАЯ ЛЮБОВЬ
Я разложила лист мелованной бумаги, подстелила под руку промокашку, опустила в чернильницу перо и замерла в нерешительности, пытаясь в уме подобрать слова. Но в голову лезли сплошные глупости, ничего серьезного. И бестолковое сердце, бьющееся в грудной клетке с такой силой, будто хотело проломить ребра, никак не добавляло трезвости мышлению.
На кончике пера собралась крупная черная клякса.
— Проклятье…
Разгладив линейкой чистый лист, я стала писать неровным беглым почерком, с прыгающими острыми буквами, отражавшими мой характер, колючий, стремительный и непостоянный.
«У меня заказ к ночному посыльному, но я не знаю, как правильно его разместить или сколько денег мне понадобится. Даже не знаю, это письмо… Доберется ли оно к тебе?
Я Катарина Войнич, и мне надо с тобой увидеться. Если скажешь снова не смотреть, то я завяжу глаза. Если прикажешь молчать, то не издам ни звука. Все, чего я хочу, чтобы ты пришел. Этого уже было бы вполне достаточно. Так что считай, что это приглашение на свидание вечером третьего дня. Ты его примешь?»
Перечитав письмо несколько раз, я свернула его, приложила восковую печать и поднялась из-за стола, пока меня не покинула смелость. Выйдя со двора, я оглянулась через плечо, чтобы проверить, не следит ли за мной из окна аптекарской лавки отец, а потом звонко свистнула, призывая соседского мальчишку-посыльного.
Он вынырнул из-за забора и вперил в меня выжидательный взгляд темных, как черные черешни, глаз. Я подкинула ему медяк и постреленок ловко поймал монетку на лету. Попробовал на зуб — не сунула ли пустышку.
— Отдашь ему? — Я показала запечатанное письмо и бусы из десяти медяков, нанизанных на холщовую веревочку.
— И кулек засахаренных орешков, — принялся торговаться он.
— Идет!
Мальчишка кивнул, спрятался за забором. Через некоторое время важной походкой он вышел из калитки и забрал письмо.
— Про орешки не забудь! — убегая, прикрикнул он и ловко перебежал дорогу перед почтовой каретой.
Увидев меня, почтальон, уже лет десять доставлявший письма и бандероли в Косой переулок, натянул поводья, заставляя медлительную кобылку остановиться.
— Катаринка, слышала небось уже?
— Что, дядюшка?
— Посла-то этого проклятущего, который девиц молодых поубивал, сегодня в ночь арестовали! Так что с тебя скоро браслеты снимут. Попомни мои слова, Катаринка! Как пить дать, снимут!
Он прикрикнул на старую кобылку, заставляя ту дернуть тяжелую почтовую повозку. Карета уже скрылась за крутым поворотом, а я по-прежнему стояла в воротах, боясь поверить, что снова стала свободной.
Вечером Гнездич заполнили листовки с горячей новостью. Чеслава Конопку арестовали, когда он пытался сбежать из города, прихватив с собой сундук с закладными на родовые земли, украшениями жены и десятью фунтами золота.
Контора Кастана Стоммы подавляла роскошью. С порога полы застилали ковры, на окнах висели тяжелые портьеры, шитые золотыми нитками. На ровных стенах в рамочках висели дипломы, благодарственные письма и большой портрет самого судебного заступника, выполненный масляными красками.
Секретарь, худенький очкарик в дорогущем костюме, сидел за таким шикарным столом, о каком шеф «Уличных хроник» мог разве что на ночь мечтать, да и то мечта эта была бы одной из самых смелых в его жизни.
При моем появлении юноша оторвался от чистописания и отложил золотое перо с эмблемой столичного торгового дома канцелярских товаров, где обычный лист писчей бумаги стоил в четверть газетного рулона.
— Добрый день, — поздоровалась я, хотя за окном шумело раннее утро.
Откровенно говоря, мне осталось неясным, какого беса Кастан пожелал встретиться ни свет ни заря, хотя знал, как сильно я любила поспать. Видимо, он мучился бессонницей и, чтобы клиенты не думали наслаждаться жизнью, заставлял их вставать с первыми петухами. А заодно и секретаря, выглядевшего на раздражение свеженьким и собранным.
— Здравствуйте, нима Войнич. Я предупрежу сунима Стомму, что вы уже здесь.
Он назвал меня по имени, хотя мы прежде не виделись. Видимо, в конторах дорогих судебных заступников хорошим тоном считалось знать внешность клиентов еще до первого официального знакомства.
Я кивнула и проследила, как он на короткое время скрылся за тяжелой дубовой дверью с бронзовыми ручками, но немедленно появился обратно и пригласил меня войти.
— Доброе утро, Катарина. — С короткой улыбкой судебный заступник поднялся из-за стола, машинально застегнул камзол и указал на кресло, предлагая присаживаться. — Чудесно выглядите.
— Я вчера легла гораздо позже полуночи, поэтому, откровенно говоря, мое утро не настолько доброе, насколько ваше. Тем более что перед уходом из дома я сделала глупость и посмотрела в зеркало.
Я с комфортом устроилась в кресле перед антикварным столиком с резными ножками и танцующими цаплями, нарисованными на круглой столешнице. Невольно захотелось закрыть глаза и сладко задремать.
— Почему вы никогда не принимаете моих комплиментов? — с искренним любопытством поинтересовался Кастан и уселся напротив.
— Не люблю, когда мне лгут в лицо.
— Я полагал, что все газетчики — любители приврать, — с иронией парировал собеседник, похоже, получавший искреннее удовольствие от наших бесконечных пикировок.
— Как и судебные заступники, — не осталась я в долгу.
Наверное, мы бы пол-утра препирались, не уступая друг другу ни одной словесной пяди, но дверь в кабинет отворилась, и секретарь Кастана тихонечко ввез тележку с тарелками, накрытыми серебряными колпаками. Сильно запахло едой и кофеем.
— Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать со мной? — предупреждая вопросы, пояснил Кастан.
Помощник заступника с видом фокусника открыл колпаки. На фарфоровых тарелках подрагивали желтые кругляши идеально круглой глазуньи, исходила дымком обваренная зеленая спаржа и масляно поблескивали ломтики поджаренной булки.
— Завтрак специально для вас готовил шеф-повар «Грант Отеля», — с многозначительной интонацией пояснил парень, видимо, надеясь меня удивить.
— Он использует для глазуньи какие-то особенные яйца? Может, петушиные? — фыркнула я, когда передо мной на столик была поставлена тарелка.
Секретарь растерялся, а Кастан любезно уточнил:
— Вы предпочитаете на завтрак что-то другое? Я могу немедленно отослать…
— Откровенно говоря, на завтрак я предпочитаю спать, — грубовато перебила я внимательного хозяина, — так что надеюсь, Кастан, вы меня заставили подняться на рассвете не для того, чтобы просто накормить яичницей, неважно, из чьих яиц.
Судебный заступник подавил улыбку и, взявшись за приборы, кивнул помощнику:
— Передайте ниме Войнич письмо, которое мы вчера ночью получили из мирового суда.
Передо мной лег конверт со вскрытой сургучной печатью. Дрожащими руками я развернула послание и пробежала быстрым взглядом по написанным каллиграфическим почерком строкам.
«В связи с отставкой сунима Чеслава Конопки и его арестом по подозрению в убийстве шестнадцати человек, пятнадцать из которых девицы, не достигшие возраста двадцати одного года, обвинения с нимы Катарины Войнич, приемной дочери владельца аптекарского двора Бориса Войнича, сняты. Дело закрыто».
— Вы это сделали! — задохнувшись от радости, воскликнула я.
— Нет, Катарина. — Улыбнувшись, он помахал вилкой. — Это сделали вы. Оказались настолько бесстрашной, что мне оставалось лишь наблюдать со стороны. Вы были великолепны.
— Спасибо, — не стала скромничать я и, вдруг почувствовав зверский голод, с аппетитом накинулась на яичницу, которую ненавидела всю свою сознательную жизнь.
— Еда приличная? — усмехнулся Кастан, наблюдая, как с моей тарелки исчезает завтрак.
— Довольно сносно, — небрежным тоном отозвалась я и тут же спросила: — А шеф-повар «Грант Отеля» не передал никакого сладкого комплимента?
Когда с едой было покончено, помощник Кастана, выступавший в роли предупредительного официанта, подал кофе и изящные кринки с шоколадно-мятным муссом. Мы говорили на незначительные темы: о газетных листах, странностях мировых судей и непостоянности весенней погоды.
— Катарина, как давно вы знаете того парня? — вдруг спросил хозяин кабинета. Удивительно, но оба моих новых знакомых старательно избегали называть друг друга по имени.
— Вы о Яне? — уточнила я из чистой вредности.
— О нем.
— Дайте подумать… — Облизав перепачканную десертом ложку, я постаралась припомнить события последних недель, превративших мою спокойную жизнь в приключенческий роман. — Он появился в «Уличных хрониках» на следующий день после покушения на Жулиту. Почему вы спрашиваете?
— Если я вам дам совет держаться от того парня подальше, вы сможете его принять?
— От Яна? — удивилась я. — Он же безобиден, как ребенок. К тому же, положа руку на сердце, только ему удается мириться с моим паршивым характером.
— Разве вы не знаете, что дети бывают испорченными, а друзья — предают? — вдруг тихо произнес Кастан. Мы встретились глазами, и у меня вдруг испортился аппетит.
— Не понимаю, к чему вы ведете.
— Я неплохо разбираюсь в людях, и у меня есть ощущение, что ему нельзя доверять. Он сложнее, чем хочет казаться.
Я невесело улыбнулась и произнесла:
— Удивительно, Кастан, но он не сказал о вас ни одного плохого слова, хотя я лично считаю, что вам тоже нельзя доверять. — Я отложила ложку, сняла с колен салфетку и поднялась. — Счет за услуги передайте с посыльным. Не думаю, что теперь у нас есть причины встречаться.
Я повесила на плечо холщовую торбу, поклонилась, как того требовали приличия, и решительным шагом направилась к двери.
— Катарина, — донеслось вдогонку, и мне пришлось помедлить. — И все-таки примите мой совет, тем более что он совершенно бесплатный, а я исключительно редко делаю что-то бесплатно…
— Спасибо за завтрак. — Я оглянулась через плечо и с наигранной улыбкой предложила: — Его тоже включите в счет, потому что мне не нужны чужие советы, даже бесплатные.
Я повернула ручку и вышла из кабинета в шикарную приемную, пахнущую хвойным благовонием. Теперь мне стало понятно, что Кастан пригласил меня разделить трапезу ради вот этого, короткого и неприятного, разговора о моем единственном друге. Сам того не подозревая, судебный заступник неловко наступил мне на больную мозоль, ведь вчера Ян не появился, точно подчеркнул, как сильно его задел отказ.