— Так что там, как сержант перенес операцию? — он поспешил перевести разговор на другую тему, в то же время не желая отпускать меня.
— Капитан! — возразила я.
— Что?
— Нет, я не к вам! Харрис — капитан. По документам.
— А, это… Да просто он во время спецоперации командовал ротой. Арабы разнесли их на кусочки. Прежний командир был убит. Судя по всему, Харрис успел принять командование. А раз принял — значит, автоматически стал на то время капитаном. Поправится — вернется к сержантским обязанностям, если не повысят. У нас так, мэм! А что вы делаете в Египте, мэм? Вы изменили свое отношение к войне?
— Нет, войну я как ненавидела, так и ненавижу, капитан… Но… кому-то суждено убивать, а кому-то — лечить… Нужно разграничивать «призвания»…
— Как поживает наш заброшенный замок? Это была незабываемая экскурсия!
Мысли Чейфера скакали кузнечиками. Пресвятые угодники, до чего же он легкомыслен и хохотлив!
— Ну уж вы скажете — замок! Несчастные развалины…
Мне показалось, что капитан скрыл усмешку.
Перед глазами возник тот вечер…
…Тропинка вывела нас с Луисом к небольшому пруду со старым мостом, примыкающим к площадке у полуразрушенного здания. В стоячей воде отражалось звездное небо и почти полная луна. И мне почудилось тогда, что отовсюду — из кустов, из травы, из маленьких обросших мхом островков посреди водоема, из-под прогнивших подпорок ветхого мостика — готовы возникнуть невероятные сказочные фигурки, одновременно уродливые и привлекательные, непостижимые и желанные, как на полотнах Иеронима ван Босха.
Я взглянула на лейтенанта (тогда еще лейтенанта) Чейфера. Он стоял притихший и озирался.
— Рискнете пройти по этому мосточку, лейтенант? — подзадорила я.
Чейфер очнулся, и мы пошли по шатающимся скрипучим доскам. Его так легко спровоцировать!
— Мисс Макроу, вы когда-нибудь тут были?
— Была. Но внутрь никогда не заходила. Осторожничала. Местные мальчишки болтают, что если зайти под эту арку в замок, на тебя накатывает неизъяснимый ужас. Врут, конечно, но у нас сейчас есть шанс это проверить, ведь нас двое. Смелее!
— Постойте.
Я оглянулась в двух шагах от арки, и Чейфер приблизился ко мне.
— Мне сначала хотелось бросить в воду по монетке, есть такая старая примета. Но как назло, у меня с собой ни цента…
— У меня есть. Правда, не центы, но сгодится…
— Нет, — он отстранил мою руку с мелочью. — Сделаем так.
Он поднял с земли отсыревший кусок кирпича и нацарапал на зеленоватом камне здания: «Луис и Кейт, август 2028». Затем, отряхивая руки, добавил:
— Сейчас мы не станем входить туда. Неразгаданная тайна будет тянуть нас обоих на это место, а однажды мы все-таки вернемся сюда, и все будет уже по-другому…
Большой ребенок. Том Сойер в военном мундире.
Я улыбнулась и качнула головой. Обещания так редко выполняются!.. Ведь действительно: прошло всего полгода после того случая — и старые развалины снесли, пруд осушили, а я вышла замуж за доктора Бергера…
…Мы расстались с капитаном Чейфером, которому нужно было спешить по служебным делам. Да и меня сегодня, 17 августа 2031 года, ждало беспокойное дежурство. Правда, во второй половине дня поток нуждающихся в неотложном хирургическом вмешательстве схлынул. Бог ты мой, прошло ровно три года с того дня… И уже два года я здесь, в Порт-Саиде, нейтральной зоне между войной и миром, островом меж двух измерений, своего рода Сайгоне XXI века.
Как же много произошло за тридцать лет нового тысячелетия! Отмеченное террором, ненавистью и религиозным фанатизмом, проклятое людьми и богами время… Вспыхнувшее двумя небоскребами-близнецами Нью-Йорка, заставившее всколыхнуться весь мир иракской кампанией, которая постепенно переросла в бойню Запада со всем арабским миром. А затем — беспрерывная борьба за топливо, за кормушку. Миру нужна была война, как бы парадоксально это ни звучало. И мир, пресытившись ею, никак не мог остановиться, словно больной булимией…
Уже покидая клинику, я зашла в палату прооперированного несколько часов назад Александра-Кристиана Харриса. Было уже темно, палату очень тускло освещал ночник, приглушенный незатейливым плафоном. Я проверила состояние пациента по приборам. Неплохо для человека, у которого из легкого удалена пуля, а селезенка и кишечник задеты прошедшими насквозь осколками… И чудом не повреждено сердце. Всего лишь дюйм отвратил Харриса от могилы…
Раненый начал приходить в себя и открыл глаза. Конечно, он не мог еще увидеть меня, а если даже и различил смутный силуэт, то наверняка не понял, кто перед ним. Но я рассмотрела его лицо.
На подоконнике лежал запечатанный сургучом конверт. Давно не приходилось иметь дело с бумажной почтой…
— Прочтите… мне! — тихонько попросил Харрис, указывая глазами на письмо. — Что-то… важное.
Я распечатала упаковку и села к изголовью. Вероятно, Кристиан даже в лучшие времена не отличался полнокровным румянцем, а сейчас он и подавно выглядел, как потусторонний посланец.
Пришлось зачитывать чужое письмо. Утешало одно: это был официальный документ, доставленный авиапочтой из Германии. В нем сообщалось, что родители Харриса погибли сегодня днем в автокатастрофе. В смысле — это у нас был день. А в Европе — уже вечер.
Получается, что пока я делала операцию их приемному сыну, они на другом полушарии неслись навстречу своей гибели. Вспышка, удар!..
Я отряхнулась от ненужной информации. Воображение у меня богато не в меру, но к чему это?
Раненый закрыл глаза, а на его беломраморном лбу пролегла четкая вертикальная морщина. Я удержалась от самого идиотского вопроса, который только можно себе представить: «Вы в порядке?»
— Не надо было мне зачитывать вам это сейчас…
— Они не были моими настоящими родителями, — донесся в ответ его загробный голос.
— Лучше не говорите. Я понимаю вас, но сейчас не нужно.
Он сглотнул и все-таки продолжил, едва шевеля растрескавшимися губами:
— Я их очень любил. Никогда не признавал за мать и отца… Они были мне как брат и сестра… старшие… Очень дружные… Эндрю дал мне это имя…
— Какое?
— Кристиан. Никогда не называл меня Крисом, только полностью — Кристианом… И первое имя не называл. Ему не нравилось… оно… почему-то…
— Вам надо поспать. Сейчас я введу вам снотворное и приглашу сиделку.
— У меня была сводная сестра… Младшая… Ей теперь уже двадцать семь…
Его речь становилась лихорадочной. Он хотел выговориться. Я знала: сейчас ему это нужно. И в то же время он перенапрягался. Что-то не позволяло мне оборвать его словопоток и поставить усыпляющий укол.
— Мне казалось, смерть снова придет за ним внезапно… и уже не упустит… Но Хельга?.. Я не ждал такого… Они были очень дружными…
— У них русская фамилия…
— Да. Я сменил. Я много чего сменил… Зато, кажется, теперь нашел, что искал…
И Харрис потерял сознание…
…Сопение Снапа под дверью я услышала, ступив на первую же ступеньку крыльца. Мой пес радостно чихнул и заскреб обшивку изнутри. Он практикует это изо дня в день вот уже два года, поэтому наша дверь со стороны прихожей выглядит совсем не презентабельно. Зато никто не сравнится со Снаппи в роли охранника.
Проводив Кларенса на дежурство и попросив его приглядывать за этим странным пациентом, А.-К. Харрисом, я легла спать.
Да, так мы и жили: я приходила — он уходил, он возвращался — наступала моя смена. Мужем и женой мы являлись только в согласии со свидетельством о браке…
2. Арест
…Начало зимы 2033 года. Я встаю спозаранку и убегаю в клинику… Кларенс недавно лег спать.
Мало что изменилось за этот промежуток времени. Разве что в Порт-Саиде стало еще опаснее, ввели комендантский час, по ночам в городе постреливали. В связи с этим я принялась настаивать на отъезде в Берлин, на родину мужа. Кларенс начал склоняться к положительному решению, и я уже почти летала от счастья, предвкушая, что скоро все это закончится и мы будем жить в нормальном городе, где не стреляют, не приводят свои планы в соответствие с комендантским часом и не просыпаются под заунывное: «Алла-а-а-а-а-уакбар!»
День прошел относительно тихо. Почему-то зимой всегда спокойнее, даже здесь. Хотя назвать этот сезон зимой было сложно: просто становилось не так жарко, и еще противный ветер со стороны моря. Мне, выросшей и довольно долго прожившей в Буэнос-Айресе, было не привыкать к такому климату. Гораздо сильнее угнетала обстановка. Ты должен быть готов к проверке документов, тебя могут остановить и обыскать, если ты женщина, но не в парандже. И я до сих пор не переставала удивляться двуличности местных. Казалось, для них по нашим, цивилизованным, меркам не существует ничего святого. Сегодня ты спасаешь его от гибели, завтра он улыбается тебе в глаза при выписке, а послезавтра может выстрелить в спину, перешагнуть через труп «неверного» и пойти своей дорогой.
День прошел относительно тихо. Почему-то зимой всегда спокойнее, даже здесь. Хотя назвать этот сезон зимой было сложно: просто становилось не так жарко, и еще противный ветер со стороны моря. Мне, выросшей и довольно долго прожившей в Буэнос-Айресе, было не привыкать к такому климату. Гораздо сильнее угнетала обстановка. Ты должен быть готов к проверке документов, тебя могут остановить и обыскать, если ты женщина, но не в парандже. И я до сих пор не переставала удивляться двуличности местных. Казалось, для них по нашим, цивилизованным, меркам не существует ничего святого. Сегодня ты спасаешь его от гибели, завтра он улыбается тебе в глаза при выписке, а послезавтра может выстрелить в спину, перешагнуть через труп «неверного» и пойти своей дорогой.
Мы покидали клинику задолго до начала комендантского часа — чтобы успеть добраться домой. Обычно я дожидалась Кларенса, он сменял меня, мы успевали перекинуться несколькими фразами. Сегодня он запаздывал.
Я позвонила домой. К трубке никто не подошел. Мобильный телефон он тоже не взял. Я посмотрела на часы. Увы, если сейчас не убегу, то придется ночевать в больнице. Эта перспектива не радовала. Пусть лучше мы с ним разминемся, ничего страшного.
Мне было дурно, хотелось лечь дома на своей кровати, свернуться в клубок и выспаться. Вот что бывает, когда подводят контрацептивы. Уж не знаю, как это получилось, но защита не сработала — впервые в моей жизни. Если еще учесть то, как редко бывала у нас с супругом близость, «залет» казался настоящей подлостью судьбы. Гадкой издевкой, ухмылкой природы…
Оставлять это трижды никому не нужное существо не захотели ни я, ни Кларенс. Ханжески рассуждать о ценности жизни легко, но еще более гнусно приводить ее, эту жизнь, в такой мир, против своей воли. К счастью, узнать о беременности мне удалось вовремя. Моя подруга Джоан, гинеколог, пересыпая процедуру байками (на них она была мастерица, чем и отвлекла от тяжких раздумий), быстро избавила меня от проблемы посредством обычной инъекции. Но организм мой еще долго оправлялся от потрясения. Даже веселая историйка Джоан о том, как она отделывалась от назойливого ухажера, сказав ему, будто бы на самом деле является парнем-транссексуалом, не смогла до конца отогнать мою дурноту. Но когда она изображала эту сцену в лицах, я все же не могла удержаться от смеха.
Ч-черт, как все это гадко! Мне хотелось выть. Кого винить в беспросветности? Себя — за то, что не смогла организовать свою жизнь? А кто смог? Покажите мне этот уникум!
Я смотрела в зеркало. Небольшое, с трещинкой в углу, зеркало в ординаторской. Мне тридцать пять. Я выгляжу много моложе, но это ни о чем не говорит. Лучшее время — позади. А я так ничего и не решила для себя.
Вспомнился тот парень, Кристиан Харрис. Сейчас я завидовала ему, этой его почти звериной жажде жизни. Мы с ним немало общались, пока он выздоравливал в нашем госпитале. Харрис был так несовременен, так не походил на военного! В этом молодом человеке бурлил поистине творческий дух, и мне было жаль, что он столь бездарно расходует силы, идя по милитаристской стезе. В тупик…
Кристиан больше ничего не рассказывал о своей семье. Будто и не было той лихорадочной ночи. Наверное, тогдашние откровения, как я и подумала, являлись плодом бреда — верней, смесью наркотических галлюцинаций и реальных фактов.
Когда он уезжал в свой Хьюстон, я чувствовала, будто от моего сердца отрывают маленький кусочек. Это было очень больно. Самое странное, что между нами не появилось и намека на влюбленность. Мы стали друг для друга просто друзьями. Так, будто знакомы всю жизнь. Это очень необычное состояние…
…Снап встретил меня у двери, как всегда. Но вел он себя подозрительно: как-то нехорошо лаял, с подвыванием, с тревогой. Поджимал обрубленные уши и совсем не двигал коротким хвостиком, которым обычно так забавно крутил, когда видел меня или мужа.
Едва я ступила на первую ступеньку ведущей наверх лестницы, зазвонил телефон. Снап разразился бешеным лаем. Я махнула рукой, и он не мог не подчиниться и не замолчать.
— Да, я слушаю!..
— Доктор Бергер? — проговорил голос мужчины с сильным местным акцентом.
Я узнала коллегу, доктора Джафара.
— Слушаю вас, Джафар…
— Мэм, к нам в тяжелом состоянии сейчас привезли Кларенса. Он оказался… во время перестрелки на одной из улиц. Шальная пуля…
Меня затрясло. Трубка едва не выскочила из моей взмокшей ладони. Снап заскулил и виновато спрятался под стол, потому что всегда получал нагоняй за несдержанное поведение.
— Я сейчас приеду.
— Мэм! Доктор! Кейт! — он перебрал все возможные обращения. — Через десять минут комендантский час… Вам лучше оставаться дома. Мы будем оповещать вас обо всех…
— Я выезжаю.
Кларенс, потерпи! Дождись моего приезда! Я вытяну тебя…
Как же Снаппи рвался за мной! Он едва не разорвал на мне юбку, не давая уйти без него, он выл и бесновался, впервые в жизни не реагируя на команды. Но я не могла взять его с собой по многим причинам, и потому пришлось мне обмануть мою умницу:
— Ну, хорошо, — сказала я. — Неси намордник и поводок, Снаппи…
Вне себя от радости пес бросился в комнату, а я выскочила за дверь.
Улицы были пусты. Мою машину остановил патруль. Все закончилось тем, что я оказалась за решеткой как нарушитель комендантского часа. Я была вне себя от гнева и отчаяния. У меня отобрали все — от документов до мобильного телефона. Даже предупредить своих коллег о том, что произошло, возможности мне в участке не дали.
Бог ты мой, что будет с Кларенсом?..
Начальство появилось лишь под утро, и я стала требовать, чтобы мне разрешили позвонить. Позвонить мне разрешили, но разбираться не торопились. Будучи в полном изнеможении, я набрала номер своей клиники. Мне сказали, что мой муж умер в час ночи. Мне не удалось заплакать. Я опустила руки.
Так прошел еще один день и еще одна ночь. К чему я только ни прибегала — к угрозам, просьбам, уговорам. Глас вопиющего в пустыне — вот чем это было.
Утром третьего дня поднялась суета. Судя по всему, тут ждали какой-то инспекции. Только бы она появилась здесь! Только бы появилась!
И в кои-то веки судьба показала мне лицо вместо привычного тыла: дежурные рядовые открыли двери в наш короткий коридор, а мы, заключенные, прижавшись к решеткам, зашумели. Меня оттеснили было к стене, но я прорвалась вперед, чтобы из последних сил закричать:
— Офицеры! Я врач, хирург! Меня задержали из-за комендантского часа! Мне даже не дали договорить по телефону, и в больнице не знают, где я! Рассмотрите мое дело, прошу вас! У меня позавчера убили мужа! Помогите нам, здесь много арестованных ни за что!
— Да что ты орешь, истеричка? — прошипела у меня за плечом толстая дама в бордовом вязаном свитере.
От нее несло потом и ненавистью.
— Пока не заорешь — не услышат, — ответили ей по-французски, но я уже не знаю, кто.
…В полуобморочном состоянии успеваю заметить знакомую высокую фигуру в черном мундире. Боже! Со знаками отличия полковника…
Луис Чейфер!
— Мистер Чейфер! Полковник!
Он и без того смотрел на меня, отыскав по голосу в толпе. За ним следом шел Кристиан Харрис. И тоже, кажется, повышенный в звании — капитан. Было еще три офицера сопровождения…
— Миссис Бергер?! — Луис оглянулся на начальника участка (тот сжался). — Что вы здесь делаете, Кейт?!
— Полковник, я тоже хотела бы это узнать!
— Комендант, немедленно откройте камеру! — не глядя на начальника, бросил Чейфер. — И разберитесь с делами задержанных.
Кристиан Харрис проследил глазами за тем, как комендант собственноручно бросился исполнять приказ полковника. Я прижала к губам сжатую в кулак руку и расплакалась — впервые за все эти дни.
— Все, сэр! — начальник участка козырнул.
Я выскочила к своим избавителям.
— Нарушителей комендантского — отпустить! — отдав приказ, Чейфер круто развернулся и пошел обратно к двери.
Харрис посторонился, пропуская меня вперед. И позади нас хвостом затрусили подхалимы из местного заведения.
— Черт знает что делается! — услышала я, как распекает кого-то полковник. — Немедленно фамилии! Я подам на вас рапорт! Капитан! Доставьте доктора Бергер домой!
— Есть, сэр! — отозвался Кристиан Харрис и снова пропустил меня вперед.
Под мелким секущим дождиком мы подошли к их джипу «Мерседес», припаркованному у обочины узкой проезжей части. Огромный, черный, похожий на катафалк.
Кларенс, мой муж, мой бывший муж, очень любил эту марку… У меня снова навернулись на глаза слезы.
— Соболезную, мэм, — капитан, будто угадав ход моих мыслей, открыл дверцу автомобиля.
— Спасибо вам, мистер Харрис, — вместо того чтобы сесть, я бросилась к нему, вцепилась ему в плечи и, прижавшись лицом к мундиру, разрыдалась.