Однако вскоре, как назло, полиция произвела обыск в замке графа и нашла не только два документа, посланных Кристиной Пуарье, – телеграмму и письмо с угрозой разоблачения и требованием денег, – но и тайничок со шкатулкой, а в шкатулке этой дешевый медальончик, который носила Изабель Морван, колечко, снятое с пальца убитой Бланш Дре, и прочие мелочи, пропавшие с тел жертв «бретонского демона». И если до этого момента большие деньги семьи Кастель еще могли сделать чудо и как-то выгородить графа, то после того, как шкатулка была найдена, всем стало ясно, что песенка преступника спета, и допоет он ее, скорее всего, на гильотине.
– Но я ничего не понимаю! – жаловалась Кристина Антуану. – Я не посылала письма… и телеграмму тоже не отправляла… Клянусь вам, господин инспектор!
Антуан сочувственно кивал. Письмо вообще-то написал Фредерик Варен под диктовку Амалии, почерк Кристины был взят с ее счета, а телеграмму тоже отправила загримированная баронесса Корф, чтобы, как она выразилась, «расшевелить осиное гнездо».
– Конечно, мадемуазель Пуарье придется пережить несколько крайне неприятных минут, и если вы, инспектор, упустите ее из виду, граф ее убьет. Но, учитывая, что эта милая особа построила свое процветание фактически на убийстве Фредерика, я считаю, мы имеем право рискнуть. Нам, конечно, она нужна живая – от страха и ненависти она выложит все, что знает, а как раз этого мы и добиваемся.
Однако с юридической точки зрения процесс, который состоялся над Фредериком Вареном и признал его виновным в убийствах, которые он не совершал, все еще имел законную силу, равно как и приговор. Об этом, в частности, напомнил Лоран Бреваль, который дал журналистам большое интервью. Художник заявил, что никогда не верил в виновность Фредерика, что он пытался защищать своего ученика, но напоролся на недвусмысленные угрозы со стороны инспектора Кервелла, который вел следствие. Тут газеты слегка покусали президента (мог помиловать осужденного, но не сделал этого), Фемида потопталась на месте, почесала в затылке и стала искать в законах нужную закорючку, которая позволила бы аннулировать результаты процесса. Потому что система есть система, и просто так, из-за одного сбоя, никто не станет ее пересматривать. То, что человек едва не погиб из-за махинаций высокородной дамы, конечно, скверно, но это еще не значит, что ради него станут переписывать законы Третьей республики.
– По моим сведениям, – доложил Амалии Ломов, – наверху не получается пересмотреть результаты процесса, так что готовится бумажка о том, что будто бы апелляция о помиловании была подана не по форме.
– То есть апелляцию подадут вторично, и президент помилует Фредерика? Но тогда ему придется отправиться в тюрьму…
– На этот случай, наверное, заготовят еще одну бумажку – о досрочном освобождении в связи с исключительными обстоятельствами. Но вы сами понимаете, госпожа баронесса, что второпях такие дела не делаются, и это займет долгое время.
Амалия нахмурилась.
– Такое положение вещей меня не устраивает, – заявила она без всяких околичностей. – В тюрьму Фредерик не сядет, и я его не отдам.
– Потому что он нужен вам как свидетель? – спросил Ломов, кротко глядя на Амалию. Только очень внимательный человек мог заметить в его фразе иронический подтекст.
– Дорогой Сергей Васильевич, вы же сами все отлично понимаете, – усмехнулась Амалия. – Я не позволила бы посадить его в тюрьму, даже если бы он не слышал голос Мэтра и ничем не мог быть нам полезен. Считайте, это дело принципа.
По ее тону Сергей Васильевич понял, что обсуждать далее данный вопрос бесполезно.
Однажды вечером инспектор Молине явился к Амалии в гости. Вид у Антуана был мрачный.
– Боюсь, я не сумел выполнить условие нашего соглашения, – сказал он. – Вы помогли мне схватить графа, но я не могу сказать вам, как звали человека, который переправлялся поздно вечером в субботу на остров Дьявола. Поверьте, я был на побережье и опросил там всех, кого только мог, но мне в один голос твердили одно и то же: ни один человек не отплывал туда, тем более что надвигался шторм.
– Но тогда как он оказался на острове? – вырвалось у Амалии. – Он все равно должен был плыть… – Она подскочила на месте. – Боже мой, как я сразу не догадалась! У него есть своя яхта…
– Или лодка, – вставил Антуан.
– Яхта! Потому меня и отвезли на остров Дьявола, что Мэтр плыл на яхте и должен был проезжать мимо… Что сказал ему Щеголь в конце разговора? «Счастливого пути» – так не говорят, когда надо всего лишь плыть несколько минут до берега, так говорят, когда предстоит еще большой путь! И вовсе не случайность, что я оказалась на острове… То-то я ломала голову, к чему такие сложности, зачем уезжать так далеко от Парижа, и подручные Щеголя тоже были удивлены… Теперь понятно, кто открыл окно – возможно, произошла какая-то поломка, из-за шторма Мэтр вернулся на остров, отправился проведать Щеголя, понял, что его план сорвался, и открыл окно, чтобы уничтожить следы.
Инспектор нахмурился.
– Должен вам заметить, сударыня, – проворчал он, – я разговаривал с префектом полиции, и он дал мне понять, что считает все разговоры о каком-то короле европейского преступного синдиката глупостью. По его словам, никакого Мэтра не существует.
– Что ж, тем лучше для всех, – задорно парировала Амалия. – Раз я гоняюсь за тенью, то в конечном итоге поймаю только тень, а французская полиция останется при своем убеждении, что она умнее меня. – Антуан хотел возразить, но Амалия не дала ему вставить и слова. – Раз вы не выполнили мое условие, инспектор, то по справедливости должны мне помочь еще раз. Коротко говоря, мне нужен список всех владельцев яхт, которые в это время курсировали вдоль бретонского побережья. Не знаю, где и как вы его достанете, но у вас большие возможности, тем более что вас наверняка произведут в комиссары, и…
– Не факт, – усмехнулся Антуан. – Наверху считают, что я зря затеял эту историю и поссорил их с представителями одной из старейших аристократических фамилий. Один господин так вообще сказал мне, что я ищу дешевой популярности.
– А вы бы ему сказали, что популярность не бывает дешевой, и вообще это дурной тон – судить о людях по себе, – заметила его собеседница. – Да, да, большинство людей сразу же торопится расписаться во всех своих недостатках. Но у вас мрачный вид, инспектор, и я начинаю думать, уж не жалеете ли вы о том, что я побудила вас довести расследование до конца. – Последние слова баронесса Корф произнесла вполголоса и как бы про себя, но Антуан все равно обиделся.
– Когда я выполнял ваше поручение, мне пришлось заодно заехать в Кемпер, – сказал он. – К вдове Жерара. Я обещал ей сказать, если он окажется замешан в чем-то… в чем-то скверном, и не сдержал своего слова, потому что находился в Париже.
– Разговор вышел нелегким?
– Да, мадам Кервелла сказала, что я опорочил честное имя ее мужа… и еще много всякого в том же духе.
– Это было как раз то, чего она хотела, – пожала плечами Амалия. – Вам не стоит воспринимать ее упреки всерьез.
– Простите? – изумился Антуан.
– Вы все время говорили мне, что Луиза произвела на вас впечатление умной и волевой женщины. Скажите-ка мне, инспектор, как она тогда не догадалась, что ее муж занимается чем-то противозаконным? А если так, почему она просто не уничтожила записную книжку?
– Может быть, она все же надеялась, что я рассею ее сомнения…
– Дочь ростовщика? О нет, инспектор. Среди сентенций, которые она усвоила от своего папаши, должна быть еще одна: о том, что заработать большие деньги честным путем крайне затруднительно. – Амалия вздохнула. – Но довольно о ней. Она, как и многие богачи, полагала, что достаточно купить человека, чтобы он стал твоим, – так вот это большая ошибка. Теперь она утешается тем, что Жерар оказался негодяем, а ей все же достанутся деньги, которые при другом раскладе он бы потратил на любовницу. Однако меня интересует не мадам Кервелла, а то, удалось ли определить причину, по которой высокородный граф де Кастель жестоко убивал женщин. Судя по газетным намекам, там вскрылась довольно неприглядная история.
– Да, – кивнул Антуан. – У графа в молодости была любовница, цветочница. Очень красивая девушка, блондинка. Как выяснилось потом, она заразила его неизлечимой венерической болезнью, которую он потом передал своей жене. Из-за этого отношения между графом и его женой ухудшились, и из-за этого же у них нет детей.
– Первая жертва была цветочницей, – напомнила Амалия.
– Нет, это не она, просто, к несчастью, первая жертва оказалась похожа на ту, другую. Любовница графа сейчас находится в лечебнице для умалишенных.
– Нет, это не она, просто, к несчастью, первая жертва оказалась похожа на ту, другую. Любовница графа сейчас находится в лечебнице для умалишенных.
– А потом он стал убивать всех подряд, кто хоть немного напоминал о его любовнице. Ездил в гости к родным, друзьям, на курорты – высматривал жертв, а безнаказанность подстегивала его продолжать убийства.
– Да, но после убийства Изабель Морван графиня не выдержала. Она поговорила с сыном и заставила его поклясться, что он больше никого пальцем не тронет. Ей казалось, что теперь-то опасаться нечего, но тут к ней пришел Жерар, который рассказал ей о своих подозрениях и одновременно намекнул на то, что только в ее силах сделать так, чтобы он о них забыл. На этом можно было бы и остановиться, но графиню мучила мысль, что о том, о чем уже догадался один, может догадаться и другой, а за ними и остальные. Она сказала Жерару, что согласна на его условия, но он должен найти человека, на которого можно свалить все убийства. В конце концов выбор пал на Фредерика Варена, но, как всегда бывает в жизни, начались непредвиденные сложности. Кристина Пуарье настаивала на его алиби, но ей заткнули рот деньгами. Доктор Ривоаль видел кучера графини возле дома последней жертвы, но его убедили изменить показания. Потом у доктора сдали нервы. Его брат – редактор кемперской газеты, и доктор прислал ему телеграмму, что хочет рассказать нечто сенсационное. Об этом стало известно, и графиня потребовала, чтобы Жерар устранил угрозу, именно он, потому что она не знала, приставлена ли к доктору охрана, и боялась, что ее кучер может попасться.
– Тем более что он и до того вел себя неосторожно и позволил свидетелю увидеть себя, – заметила Амалия. – Конечно, вашему другу пообещали еще денег, но после убийства Ривоалей он стал вести себя подозрительно, сделался нервозен, и решено было покончить и с ним тоже.
– Ну, видите, я не могу сообщить вам ничего нового… Хотя нет, насчет сообщника, которого я смертельно ранил, я выяснил одну вещь, которую рассказал мне дворецкий графини. Когда он понял, что его внучку убил граф, то решил, что хранить преданность семье больше не имеет смысла, и раскрыл тайну графини. На самом деле граф де Кастель – сын не старого графа, а кучера. Когда тот убил Жанну Массон, отрубил ей голову и подбросил Варену, а потом подстерег в безлюдном месте Жерара, завел с ним разговор и убил его, он старался не только ради графини, но и ради собственного сына. – Амалия молчала. – Знаете, когда я вспоминаю графиню молодой – я же говорил вам, что весь Кемпер был в нее влюблен, – меня охватывает оторопь при мысли о том, как с ней обошлась жизнь. Я знаю, что должен быть на стороне жертв, иначе в полиции нечего делать; но все же… все же…
– Вы чувствуете себя обманутым, – сказала Амалия, – но давайте все же договорим до конца. Вы были влюблены не в графиню, а в образ, который она старательно создавала. Это все равно что влюбиться в актера, который играет положительного персонажа, а потом выяснить: в жизни он полон недостатков.
– Нет, – упрямо покачал головой Антуан.
– Да, да, – настаивала Амалия. – И чем раньше вы это поймете, тем лучше будет для вас и вообще для всех. – Она прищурилась. – Кстати, что сказала ваша тетушка, когда обо всем узнала?
– Вы никогда не угадаете, – проворчал Антуан, насупившись. – Она сказала, что в какой-то степени понимает графиню – ведь та хотела защитить своего единственного родственника, а потом добавила, что людей все равно убивать нельзя. Даже Жерара, который ей никогда не нравился.
– Ваша тетушка – замечательная женщина, – серьезно сказала Амалия. – Надеюсь, вы будете навещать ее почаще.
– Это вы к чему? – подозрительно спросил Антуан.
– Так, к слову пришлось, – пожала плечами баронесса Корф. – Не забудьте, что я жду от вас список владельцев яхт.
Глава 12 Имя с секретом
– Значит, Мэтр приплыл на остров Дьявола на яхте? – спросил Фредерик.
– Да, и раз уж вы находились на маяке, может быть, вы сумели что-нибудь заметить? Какую-нибудь яхту, которая шла к острову, например… Лично я ничего подобного не запомнила.
Но Фредерик сконфуженно признался, что просто-напросто заснул и все проспал, а пробудился только тогда, когда Мэтр и его сообщник уже беседовали внизу.
– Потом, когда я побежал вас спасать, мне было уже не до того, чтобы смотреть на море… И погода в тот вечер была просто отвратительная!
– Ну, ничего, – сказала Амалия, успокаивая улыбкой своего собеседника. – Так или иначе, Мэтра я найду, потому что не думаю, что много яхт курсировало в это время вдоль бретонского побережья.
Сидя за столом, Фредерик сжимал и разжимал свои длинные пальцы, машинально передвигая чашку. Наконец он не выдержал.
– А когда вы наконец его найдете, что вы с ним сделаете? – скороговоркой выпалил он.
Он боялся, что его собеседница рассердится, но ничего подобного не произошло.
– Ничего, – ответила Амалия на вопрос Фредерика. – Ничего хорошего, – безмятежно уточнила она.
И так как ей все же не хотелось обсуждать этот вопрос, она перевела разговор на другую тему.
– Вы видели статью в «Утре» о том, что президент вас помиловал? Но это означает только, что смертный приговор будет заменен на пожизненное заключение, если вас найдут.
– В той же статье я прочитал, что мое местонахождение до сих пор неизвестно, – улыбнулся Фредерик, и Амалия впервые заметила, что на щеках у него ямочки. На ее памяти он впервые улыбался так беспечно, так широко. – Некоторые, кстати, считают, что я утонул в шторм, когда пытался уплыть с острова Дьявола.
– Пусть считают, – сказала Амалия. – Бреваль, конечно, понял, что вы живы, и инспектор Молине тоже отлично осведомлен об истинном положении вещей, но посторонним знать правду уже не обязательно. Не обессудьте, Фредерик, но, пока я не отыщу Мэтра, вам придется сидеть в особняке и скучать в моем обществе…
Путаясь в словах и по десять раз повторяя одно и то же, художник заверил свою собеседницу, что он никогда не скучает в ее обществе, а совсем наоборот, и вообще… Видя, что он запутался и покраснел, Амалия сжалилась над собеседником и перевела разговор на достоинства пирожных с лимоном, которые им доставили на обед в этот день.
Вообще-то Фредерик сказал истинную правду – он никогда не скучал, если Амалия была рядом, пусть даже в соседней комнате или на другом этаже особняка на Анжуйской улице. Эта женщина завораживала его – читала ли она роман или просто сидела у камина, глядя на золотистые блики своими странными золотистыми глазами, говорила ли о каких-то повседневных мелочах или обсуждала с Ломовым какие-то свои дела, в которые не посвящала художника, душу Фредерика грел сам факт ее присутствия. Она поверила ему тогда, когда ни одна живая душа не сомневалась в его виновности, она помогала ему, поддерживала и более того – это ее усилиями была разорвана страшная паутина лжи, которая едва не привела его к гибели. Наверное, Фредерик давно бы бросился к ее ногам и признался в своей любви, но Амалия поставила себя так, что он даже не смел заговорить о своих чувствах. Она вела себя как рассудительная старшая сестра, которая опекает хлебнувшего бед брата, – и среди прочего это позволяло ей удерживать между собой и Фредериком известную дистанцию. Само собой, она не могла помешать художнику мечтать, что он однажды все же преодолеет эту дистанцию, но пока он согласен был довольствоваться тем, что рисовал ее и всегда был под рукой, когда ей что-либо было нужно – книга, чашка кофе, недавняя газета. В доме, где из соображений секретности не держали прислуги, он мало-помалу стал играть ее роль. Мать Фредерика была горничной, и от нее он наслышался историй о том, как хозяева унижают и оскорбляют тех, кто у них работает; до недавнего времени он и подумать не мог о том, что сам станет кем-то вроде слуги, но с Амалией это вышло как-то само собой, и он ни разу не ощутил себя задетым своим положением. Все равно она поправлялась после серьезного ранения, а кто-то же должен был накрывать на стол, зажигать огонь в камине и следить за порядком. Он был рад услужить Амалии, именно ей, а она, хоть и внешне уделяла ему ровно столько внимания, сколько принято уделять человеку, с которым живешь в одном доме, тем не менее не переставала внимательно и настойчиво наблюдать за Фредериком.
Его состояние беспокоило ее с первых дней пребывания на Анжуйской улице, когда она ночью просыпалась от его криков в спальне этажом ниже, вызванных кошмарами. Ничего другого, в сущности, нельзя было ожидать от человека, который был приговорен к казни, бежал с эшафота и пережил сильнейшее нервное потрясение. Но Амалия считала глупым и недопустимым разговоры с Фредериком о его кошмарах, равно как и советы подумать о чем-то приятном. Она поставила себе другую задачу – делать все, чтобы он пришел в себя и сумел перевернуть самую тяжелую страницу в своей жизни. Амалия говорила с ним о живописи, о художниках, о его прошлом, несколько раз просила нарисовать для нее веер, позировала для портретов. Она добивалась, чтобы он был в хорошем расположении духа, и шутила, иногда весьма колко. Кроме того, она показывала всем своим примером, что можно пройти сквозь тяжелые испытания, собраться и идти дальше, ни на что не оглядываясь и ни о чем не жалея. Она видела, что избрала правильную тактику, потому что кошмары стали сниться Фредерику гораздо реже, а сам он все чаще улыбался и казался куда более уравновешенным и счастливым, чем в первые дни, когда он мог по любому поводу разразиться слезами.