Часть пятая
Нарушенное равновесие
Период Копрулу дал необыкновенное распространение османской силы в Центральной и Восточной Европе, и это стало следствием хорошей экономики. Империя не расстраивала свои финансовые дела, за исключением краткосрочных акций, которые имели долговременные серьезные воздействия: конфискаций и увеличения налогов. И еще одна причина заключалась в стабильности доходов от военной силы: если вы контролировали узкое место на торговых путях, у вас должны появляться деньги. Черное море все еще оставалось Османским озером, ни российские, ни западноевропейские корабли еще не появлялись тут. Северное побережье моря и Крым управлялись татарским государством под властью семьи Гиреев, которые ставили себя очень высоко, а их кавалерия могла быстро передвигаться по украинской степи, как когда-то передвигались турки. Но тут имелись и сложности. Польша, исторически доминировавшее в этом регионе государство, начинала распадаться, то же происходило и с Венгрией. Кроме того, здесь существовали романтические разбойники – казаки (слово это по происхождению татарское), которые, ускользая от власти любого правительства, совершали грозные конные рейды во всех направлениях: иногда они разбивали поляков, а иногда договаривались с ними, то же самое происходило в отношении турок и России. Украина оставалась расколотой страной без законов, а с юга и юго-запада (из Молдавии и Трансильвании) на нее целились османские вассалы.
Ситуация еще более усложнилась из-за действий Швеции на севере: хорошо организованная и агрессивная, она в то время управлялась хорошим полководцем Карлом XII. Ко всему этому добавлялось соперничество Франции и Австрии: Людовик XIV пытался установить контроль над Австрийской империей в союзе с англичанами и голландцами. Элементарные соображения должны были бы подсказать туркам, что надо соблюдать осторожность, предостеречь их от любого продвижения вперед, пока шведы бездействовуют, а западноевропейцы сохраняют мир друг с другом.
Но в том состоянии мировой мечты, в котором жили османы, эти соображения не имели значения. В это время в Константинополе никто из мусульман не говорил на иностранных языках, а знавшие их люди, обычно христиане, презирались и не внушали доверия. Турецкие войска успешно действовали против поляков, заключили союз с частью казаков и даже осадили большой город в юго-восточной Польше – Львов. Существовали предположения, что венгерские протестанты призвали на помощь французов – турки не понимали, что в этот самый момент Людовик XIV изгонял собственных протестантов-гугенотов.
Во всяком случае, это показалось удачным моментом для приложения военной силы. Кара Мустафа, вступивший на должность после Фазиля Ахмеда, лелеял мечты о величии и в итоге решил осадить Вену. Еще в 1664 году австрийская армия продемонстрировала превосходство своей военной организации в битве у Сен-Готарда, после чего был заключен Васварский договор, давший австрийцам возможность сосредоточиться против Германии и французских сил в Италии. Теперь, в 1683 году, турки денонсировали договор, окрыленные манией величия. Шейх уль-ислам предупреждал, что реальной проблемой является Россия, но его отодвинули в сторону: империя должна была разыграть свою козырную масть, старшую карту.
Последовал необычайный поход, когда 200 000 человек двинулись маршем, преодолевая расстояние со скоростью, примерно равной скорости передвижения пушек. Армия переправлялась через реки, возводя импровизированные мосты или перетаскивая орудия прямо через ил, в среднем делая примерно четыре мили в день. Следом двигалось все снаряжение, и серебряный экипаж визиря отчаянно продирался сквозь грязь. Чтобы добраться из Эдирне через Белград до Буды, потребовалось три месяца, здесь же появились татарская кавалерия и вассальные войска из румынских земель.
В июле 1683 года вся эта невероятная армия с огромными шатрами, казной и всем остальным собрались перед Веной. Началась бомбардировка города. Однако пушечные ядра доставлялись на верблюдах, а препятствия на пути оказались такими, что самые тяжелые ядра верблюды пронести не смогли. Стены Вены были мощными, и имеющиеся ядра оказались слишком слабы, отскакивая от них.
Австрийский император Леопольд благоразумно покинул столицу, но смог заручиться поддержкой других стран – и не только союзников, но почти всех христианских государств, имевших интересы в этом регионе, включая Россию. Кара Мустафа чрезвычайно плохо выбрал момент для войны – в то самое время, когда традиционные войны Франции против Австрии были приостановлены. В итоге он умудрился объединить против себя поляков с русскими; венецианцы все еще обладали некоторой силой, присоединились и они; венгерские же диссиденты, оставшиеся на стороне турок, оказались беззубыми.
В сентябре 1683 года к Вене прибыла польская кавалерия и войска немецких княжеств, атаковав осаждающую армию сзади. То был полный разгром османов – их армия, теряя свои шатры и казну, в беспорядке отступила в Венгрию, где вскоре пала Буда. Поражение у Вены стоило Кара Мустафе жизни: его удавили в Белграде шелковым шнурком.
Теперь последовало мощное христианское контрнаступление. Белград пал в 1688 году, а очень скоро в войну вступили и персы. Османская империя страдала от своей чрезмерной протяженности и оказалась на пороге разгрома, когда венецианцы вернулись в Грецию (именно венецианская бомбардировка Афин разрушила Пантеон), а австрийцы – в Болгарию. Русские продвинулись к Черному морю, хотя собственные сложности со снабжением заставили их прекратить наступление.
В 1687 году, когда бедствия захлестнули страну, вспыхнул очередной мятеж. Мехмет IV был свергнут и заменен своим братом Сулейманом II, правившим с 1687 по 1691 год. Сбитый с толку, новый султан, трясясь, появился из мрачных задворков дворца Топкапи, ожидая, что его казнят – но ему сообщили, что он восходит на престол, как один из потомков Пророка, и глава бекташей произнес над ним текст посвящения. Мятежные войска успокоились, когда их лидеру дали поместье и должность губернатора Румелии. Но единственным реальным способом остановить внешних врагов было отвлечение внимания австрийцев на запад, и это стало тем самым долговременным фактором, который спасал империю снова и снова.
В 1699 году был заключен Карловицкий договор, по которому турки теряли Венгрию. Они, вероятно, отдали бы и больше, но в 1701 году Габсбурги втянулись в крупный конфликт с Людовиком XIV – в войну за Испанское наследство. Битва при Зенте на сербско-венгерской границе в 1697 году показала, насколько отсталыми стали османские силы, и отсталость эта усиливалась заблуждением, вызванным манией величия: повсюду развивались штандарты Пророка, вдохновляя на самоубийственные атаки, одну за другой. Тактика османов везде терпела неудачу, и все-таки в настоящий момент никакой иной у них не существовало. Империя обязана была расширяться, раз приходилось чем-то занимать янычар, которые иначе создавали политические проблемы.
В прежние дни плата янычарам формировалась из доходов с завоеванных мест. Теперь же империя перешла к обороне, снова и снова. Если бы она оставалась такой, как была, или если бы столкнулась с одним конкретным противником, она вполне могла бы выжить старым способом. Поэтому единственная реальная надежда на спасение заключалась в соперничестве возможных противников между собой.
Учитывая, что война за Испанское наследство длилась до 1713–1714 годов, время от времени противникам приходилось перебрасывать войска на другие театры, и это позволяло туркам возвращать некоторые из потерянных территорий. Но когда война закончилась, австрийская армия под командованием принца Евгения Савойского вернулась на Балканы и разгромила османскую армию при Петервардейне в 1716 году, хотя присоединившиеся к ней венецианцы действовали менее удачно. Они потеряли часть Греции, но Пожаревацкий договор 1718 года отдал австрийцам Белград, и мусульманское население стало уходить из Венгрии. Некоторые поражения случились на добрые двадцать лет позднее, чем должны были произойти – в основном потому, что австрийцы оказались втянуты в войну с поднимающейся Пруссией. В течение удивительно долгого времени продержался мир: период до 1730 получил известность как «эпоха тюльпанов».
Тюльпан появился из Центральной Азии, его название происходит от персидского слова «turban»; он был привезен из Турции, и в Голландии в 1630-х годах началась знаменитая тюльпанная мания с невероятной спекуляцией даже будущими ценами на луковицы. Теперь тюльпанное сумасшествие возникло в Турции, оно раздувалось Ахмедом III (правил с 1703 по 1730 год), и этот цветок дал свое имя яркому, хоть и короткому периоду.
Ахмед III был мирным человеком и, в отличие от большинства султанов, получил относительно свободное воспитание вне «клетки» Топкапи. Ему повезло в том, что был открыт новый источник годового дохода от налоговых пошлин на Дунае, и он эффектно тратил появившиеся средства. То был момент, когда западные, и особенно французские моды начали проникать в Османскую империю, и Ахмед организовал их импорт или же копирование. Он имел во дворце свой киоск, украшенный панелями с цветными рисунками в европейском стиле. Его посол во Франции вернулся с восторженными описаниями парков и дворцов французского короля, и Ахмед выбрал место Кагитхан, известное как «сладкие воды Европы» – здесь в Золотой Рог впадали два потока. Тут он возвел дворец Садабад с распланированными садами, засаженными в основном тюльпанами, здесь проходили невероятные церемонии с участием черепах, на спинах которых закреплялись свечи, чтобы освещать цветы.
Большую часть этого периода сохранялся мир, и «эпоха тюльпанов» с любовью отражена на миниатюрах придворного художника Левни (его рисунки в Сюрнамэ-и Вехби 1720 года изображают праздник обрезания сыновей Ахмеда, сопровождавшийся «танцующими мальчиками», что было характерно для традиций османского двора).
Но это оказалось последними днями империи, созданной великими султанами. Османы завершали свой путь. Время от времени еще появлялись талантливые великие визири, такие, как Ибрагим-паша из Невшехира в Каппадокии. Управление особенно улучшилось при Ахмеде III, который понимал, что в Европе и России происходит что-то грозное.
В первой половине XVIII века османские послы впервые появились за границей, в первую очередь в Париже, и некоторые из них предпринимали серьезные попытки, чтобы понять происходящее. Увы, другие оказывались ленивыми и не уделяли внимания тому, что видели, расценивая это как не заслуживающие внимания действия иноверцев. Иностранная торговля росла, а с нею увеличивалось и число иноземных купцов, особенно в Смирне и Салониках. В свою очередь, Запад был очарован турецкими модами и узорами, и отношения людей на личном уровне часто становились очень хорошими.
Леди Мэри Уортли Монтегю (она была дочерью графа и имела очень обширные связи, в том числе с папой Александром) дал одно из классических описаний Турции в этот период в своих письмах домой. Она описывает, как в 1716 году пересекла границу Османской империи по пути в Константинополь, куда ее мужа назначили британским послом. В Белграде она встречается с наместником, человеком огромной энергии и обаяния, который пьет и рассказывает смешные истории; но в стране полно разбойников, и ей требуется целая кавалькада янычар для обеспечения безопасности в путешествии. Янычары жестоко обращаются с местным населением, не видя в этом ничего особо предосудительного. В Константинополе удивительная женщина подмечает различные детали и учит язык, у нее появляется много знакомых среди турецких женщин, они рассказывают ей о различных деталях турецкого быта. Вне дома женщины обязательно находятся под вуалями, и никто не может узнать их в лицо, поэтому они могут позволить себе тайные встречи с мужчинами без лишних вопросов.
Тем не менее XVIII век является одним из самых трудных для понимания периодов османской истории, потому что снова и снова отбрасывает вас к западным оценкам, иногда обманчиво высокого литературного качества, но всегда основанным на наблюдениях извне. Если же вы попадали внутрь этого мира, оценить его оказывалось чрезвычайно трудно, так как этот век был религиозным, и османская элита воспринимала себя в религиозных терминах, с использованием мистического словаря.
Тем временем султаны наследовали друг другу, ни один не был особенно интересным, и даже крайне набожный Осман III (правил с 1754 по 1757 год) оказался скучным человеком. На представительском уровне все было великолепно, и каждый мемуарист отмечает необыкновенные празднества, иногда длительностью в две недели – например, в честь обрезания юных сыновей султана. Но глубинные проблемы никуда не делись, и иногда ситуация оканчивалась взрывом. Ахмед III был свергнут в 1730 году мятежом янычар, возглавлявшимся албанцем по имени Патрона Халил, которого удовлетворила только казнь Ибрагима-паши и других близких сподвижников султана. В результате преемнику Ахмеда, Махмуду I (правил с 1730 по 1754 год), пришлось сыграть долгую и вероломную игру, пригласив Патрону Халила и его друзей на пир, предположительно в честь их назначения на высокие посты, где их всех зарезали. Это стало концом «времени тюльпанов».
Улема продолжали интерпретировать законы шариата, давая должные комментарии к непредвиденным обстоятельствам, не предусмотренным арабским пророком VII века, но в целом показная пышность уже отживала свое время. Под всем этим ощущалось изменение менталитета. Судя по всему, уже в первой половине XVIII века очень многие люди воспринимали религию несерьезно, и никто не знает, что говорилось и делалось за закрытыми дверями. Даже архитектура мечетей – лучший ее образец это Нуру Османия на Великом Базаре, начатая постройкой при Махмуде I в 1748 году – демонстрирует влияние рококо. Его преемник, Осман III, попытался восстановить религиозные нормы – никакого алкоголя, ношение не-мусульманами отличительной одежды и так далее, – но эти правила повсеместно игнорировалось и продержались недолго. Взошедший на престол следующим Мустафа III (правил с 1757 по 1774 год) также ничем не проявил себя, кроме, быть может, того, что в его царствование империя влезла в долги. Ислам осуждал ростовщичество, но к 1768 году, когда мощь России уже продемонстрировала себя, особого выбора не оставалось.
Факты говорят, что в это время имперская система уже разваливалась. Янычары занимались чем угодно: кто был более способен, вел торговлю, менее способные промышляли вымогательством. Константинополь регулярно страдал от обширных пожаров, которые быстро распространялись по тесной деревянной застройке. Парадоксально, но теоретически всемогущий режим не смог организовать плановую застройку столицы – скажем, в стиле Вены с ее широкими улицами и просторными площадями, с архитектурными доминантами в виде прекрасных дворцов или хорошо продуманных соборов.
Невозможность отвести большие пространства на постройку общественных зданий, как в западных столицах, происходила из-за законов шариата. Во всех странах существует связь между правом собственности и правом ее пользователя, но по законам шариата пользователи имеют приоритет. Если владелец земли перекрыл улицу и построил дом, то это его право, в то время как на Западе, по римской традиции, общественные власти могут ограничить права собственника – или, как в Англии, поставить аристократическую роскошь под контроль законов, единых для всех. Совсем по-другому дело обстояло в Константинополе и в других мусульманских городах. В этих населенных пунктах застройка шла как попало, контролируемая только пожарами. Болезни при таких условиях распространялись тоже очень быстро.
Константинополь был известен своей нездоровой обстановкой, иностранные послы каждое лето спасались на побережье Черного моря, где они имели свои летние виллы, обычно в районе Тарабье – это турецкая форма греческого слова «Терапейя», означающего здоровое место. Султаны тоже часто спасались от болезней вне города – в их случае в Эдирне, где были хорошие охотничьи угодья.
На османских Балканах распад происходил очень быстро. В прошлые дни за крестьянами тщательно следили имперские чиновники, защищавшие их от возможного произвола крупных землевладельцев. В свою очередь коррумпированных или некомпетентных чиновников могли даже казнить, а их имущество конфисковать. Вся эта система опиралась на особый тип землевладения, тимар, внешне напоминающий феодальный, однако не переходящий по наследству. В итоге он в чем-то напоминал сельский капитализм. Землевладелец мог быть даже лишен земли, если не выполнял свою сторону договора. В XVIII, с ростом торговли и повышением товарности сельского хозяйства, некоторые из держателей тимаров начали расширять свои земли, подкупать местных чиновников и превращать владения в некое подобие латифундий – чифтлик[23]. Это означало шаг назад для крестьян. Дело осложнялось тем, что крупные фермеры были мусульманами, а крестьяне-арендаторы (райя, то есть «пасомые») обычно являлись христианами. Кроме того, заметная часть земли принадлежала православной церкви и управлялась очень плохо, в результате у крестьян оставалось все меньше и меньше земли, и та часто скалистая и бедная.
В результате все Балканы кишели разбойниками, особенно горные области. В Греции такие разбойники были известны как клефты, их часто прославляли народные песни и сказания как местных Робин Гудов. Что было делать хозяевам поместий? Они нанимали других отчаянных парней и создавали из них нечто вроде полиции, такие отряды назывались арматолес. Блестящий французский историк Жиль Вайнштайн описывает это явление как движение «от бандита-героя к бандиту-жандарму», и это соответствует действительности. Балканы становились неуправляемыми, и время от времени там предпринимались жестокие карательные акции – вы могли двигаться по какой-нибудь ужасающе трудной, чавкающей грязью дороге и наткнуться на высокие шесты, наверху которых в муках корчились насаженные на них люди. И все-таки уже к 1770 году на Балканах стали появляться яркие искры прогресса, который шел с Запада.
Однако при дворе Мустафы III этого не понимали. Никто не осознавал смысла ни глубинных, ни даже поверхностных событий, таких, как появление огромной силы, какой становилась Россия при Екатерине Великой. У Османской империи существовали старые связи с Польшей, значение которой очень переоценивали, и со Швецией. Венеция теперь стала совсем беззубой, а Австрия развернулась лицом к Германии. Лишь Франция оставалась надежным союзником.