Расставшись с Мар-Маром, мы отметили: чем дальше на север, тем хуже состояние кораллов. Это бедствие буквально бросалось в глаза. Ведь Суэцкий залив — тупик, и хотя ветер и течение непрерывно колышат воду, они не уносят мусора. Его прибивает к Фарасанским островам вместе с мазутом. Кораллы купаются в мутной воде, на них откладывается отвратительная зеленоватая слизь. Их полная гибель только вопрос времени.
Хуже всего пострадали воды у Джидды, служащей портом для Мекки. Тогда Суэцкий канал еще действовал, и через Красное море шло множество пароходов и танкеров. Теперь танкеры вынуждены делать круг, огибать мыс Доброй Надежды, и, возможно, в другой раз мы увидим воды здесь очистившимися, кораллы — возрожденными, хотя бы на время. Весь вопрос в том, способны ли кораллы к обновлению и возрождению. Существование их зыбко, зависит от благоприятного стечения обстоятельств. Многие годы наблюдения и изучения кораллов научили меня быть скептиком.
Царство кораллов с его вычурными башенками и лабиринтами, с гротами и лепными стенами — обитель несметного множества «оседлых» рыб. Коллективное бытие этих рыб определяет законы рифовых джунглей, с ним связаны торжества и трагедии. Это словно замысловатый балет, где исполнители на каждом пируэте смотрят смерти в глаза.
Вот как Делуар рассказал об одном из своих погружений:
— Уступ высотой около двадцати пяти метров опирался на ровную площадку. Стенка представляла собой волшебное зрелище, а над площадкой скопилось множество всяких рыб — рыбы-бабочки, занклы, скары… Откуда ни возьмись справа появилась акула и с разинутой пастью буквально вонзилась в стаю скумбрии. Я в жизни не видел ничего подобного. И акула двигалась так стремительно, что я даже не успел рассмотреть, поймала она что-нибудь или нет.
Многие рифовые рыбы ходят стаями — это способ самозащиты, И неплохой способ, ведь обычно хищнику надо отбить жертву от стаи, чтобы схватить ее. Большое скопление сбивает его с толку.
Коралловые массивы — надежный бастион для самых разных рыб, которые больше нигде не водятся. Они специально приспособлены для жизни среди рифов. Тело плоское, нередко круглое, очень подвижные плавники, позволяющие быстро повернуть в любом направлении и тотчас скрыться в кораллах. От маневренности зависит их существование.
Яркие краски и чудесные узоры делают коралловых рыб самыми поразительными среди обитателей моря. Многие из них меняют окраску с возрастом и по временам года. Пол тоже влияет на окраску. Рыба-попугай может трижды изменить расцветку за свою жизнь, причем самец и самка часто отличаются друг от друга. Понятно, это затрудняет ихтиологу определение вида, и часто одну и ту же рыбу принимали за разные виды. Так, еще недавно список видов скара насчитывал около трехсот наименований — теперь он сокращен втрое.
Яркие краски и узоры не случайны. Окраска тоже играет защитную роль, полосы и пятна озадачивают хищника и позволяют рыбке «раствориться» среди кораллов. Впрочем, такое объяснение не всегда кажется вполне удовлетворительным. Возьмите императорскую рыбу-ангела — синие и золотые полосы делают ее очень заметной, и такая окраска даже в красочном мире коралла не может служить камуфляжем.
Словом, на мой взгляд, яркие краски и узоры в царстве коралловой фауны служат разным целям. Несомненно, есть рыбы, окраска которых призвана отпугнуть агрессора. Скажем, крылатка при угрозе расправляет плавники и выставляет шипы. Надо думать, это производит впечатление на других рыб…
Назовем окраску, узоры и другие приметы «сигналами», обращенными к представителям своего и других видов. Они призваны привлечь рыбу другого пола, но в то же время отвратить соперника, дать ему понять, что данная территория — или самка — уже занята.
Общественная жизнь в царстве кораллов мало изучена, и понять ее можно, только изучая весь комплекс в целом. Окраска, территория, иерархия, соперничество — все это подчинено и вплетено в систему очень зыбкого равновесия, выработанную за миллионы лет.
Особый вид рыбы-звезды Самка рыбы-попугая среди кораллов. Маленькие цветные рыбки среди морских зарослей. Одна из наиболее опасных коралловых рыб — рыба-еж. Морская анемона. Встреча на дне: «Морское блюдце» для исследования подводных глубин.Именно большая сложность делает ее такой увлекательной. Но человек только-только начинает постигать тонкости этой системы.
1 июня мы пришли в Порт-Судан, который вполне можно назвать африканской столицей коралловых вод.
А 2 июня в четыре утра взяли курс на Шаб-Руми, к огромной прекрасной лагуне, где проходил наш эксперимент с подводными домами станции «Коншельф-II». В 6.45 мы были на месте. В толще этих голубых вод ребята жили полтора месяца. Я вспоминал наши рабочие будни, наши достижения, наши схватки с огромными свинцовыми чушками, которые служили балластом для подводных конструкций. Здесь был снят фильм «Мир без солнца». Коралловый риф Шаб-Руми со всех сторон окружен морем и лишь местами выступает над водой.
На этот раз мы пришли сюда одни, кроме нас — ни одного судна. И на первый взгляд никаких следов нашего предыдущего визита. Сооруженный нами на рифе металлический мостик (мы, конечно, назвали его «Мост через реку Квай») исчез. Почему-то меня ничуть не огорчала мысль о том, что море стерло следы нашего пребывания.
Впрочем, не совсем стерло. Вместе с Фалько и Делуаром я погрузился на дно там, где в 1963 году размещался наш подводный поселок, и хотя он теперь отнюдь не был пригоден для обитания, кое-какие конструкции сохранились. Вот ангар для «ныряющего блюдца» в полном порядке, даже желтая краска держится. Вот инструментальный сарай. Жилой дом океанавтов мы, разумеется, демонтировали и подняли, когда кончился эксперимент.
Но что за печальное зрелище на грунте… Всюду валяется мусор — провода, железные балки, куски железного листа, ловушки для рыб. Будто свалка на окраине города. И рыб, естественно, стало куда меньше. Только стайка спинорогов невозмутимо созерцала нас. Куда подевались окуни, груперы, луцианы? Очевидно, сюда наведываются аквалангисты из Порт-Судана. И, очевидно, они берут с собой ружья для подводной охоты…
Кораллы — кораллы на всем. На проводах, на балках, на ловушках — наросты розового коралла с кулак величиной, образовавшиеся всего за четыре года. (Скары особенно любят этот розовый коралл.) Все железные предметы преобразились до неузнаваемости, больше всего кораллов наросло вокруг иллюминаторов, из которых мы вынули стекла. Наши ангары стали обителью морских вееров, мабрепор и альционарий разных расцветок.
Подходящий случай собрать данные к вопросу, вызывающему немало разнотолков: скорость роста кораллов. На одной цепи, сброшенной с «Росальдо», Гастон нашел акропору, которая за четыре года достигла в толщину почти двадцати сантиметров.
У Шаб-Руми мы сняли лучшие кадры о рифах Красного моря. Я начертил для операторов карту-схему и показал места, где мы будем погружаться. В южном секторе рыбы было нисколько не меньше, чем во время наших предыдущих визитов. На редкость плотными косячками кружили барракуды и скумбрии; барракуды ходили буквально стеной, и торчащие острые зубы придавали им сходство с войском, ощетинившимся пиками. Не помню, чтобы я когда-либо прежде наблюдал такое скопление барракуд. Стена за стеной, стена за стеной… А иногда две такие стены встречались, что называется, нос к носу — и расходились, не обращая внимания друг на друга. В одном месте я в самой гуще такого косячка увидел полутораметровую акулу, которая словно и не замечала своего окружения.
Всюду нам попадались небольшие груперы, а ночью, откуда ни возьмись, вдруг явились шеренги рыб-хирургов, с белым пятнышком вблизи хвоста, где находится их «скальпель» — защитный шип.
«Калипсо» стояла на якоре в защищенном месте, внутри атолла, и мы могли одновременно выполнять несколько задач. Так, группа, в которую вошли Фалько, Делуар и Коль, оборудовала подводную киностудию, чтобы снимать крабов-«бульдозеров». Нам хотелось снять их в действии, а также внутри логова. Мы попробовали отсасывать песок над норами, но убедились, что речь идет не просто о норах или туннелях, а о бесконечном лабиринте переходов — нечто вроде римских катакомб. С нашими приспособлениями обнажить всю эту систему было невозможно.
«Бульдозерами» мы называем этих крабов потому, что они неустанно расчищают подходы к своим логовам, выкладывая бордюры из коралловой крошки и ракушек.
Я могу без конца смотреть на их работу. Такое усердие, такое терпение и упорство на суше редко увидишь.
Интересна семейная жизнь этих крабов. Самец и самка всегда селятся вместе. Каждую нору охраняет сторожевая собачка — маленький пескарик, который предупреждает крабов об опасности. Пескарик торчит у входа в логово и при малейшей угрозе укрывается в нем. И крабы не выйдут наружу, пока собачка не вернется на свой пост, давая понять, что опасность миновала.
Я могу без конца смотреть на их работу. Такое усердие, такое терпение и упорство на суше редко увидишь.
Интересна семейная жизнь этих крабов. Самец и самка всегда селятся вместе. Каждую нору охраняет сторожевая собачка — маленький пескарик, который предупреждает крабов об опасности. Пескарик торчит у входа в логово и при малейшей угрозе укрывается в нем. И крабы не выйдут наружу, пока собачка не вернется на свой пост, давая понять, что опасность миновала.
Обычно крабы-«бульдозеры» водятся на глубинах до семи метров, но нам случалось находить их норы гораздо глубже — до пятнадцати метров.
Одно ночное погружение у Шаб-Руми мы посвятили наблюдению за рыбами, И убедились, что ночью яркий свет ошеломляет, даже на мгновение парализует рыб. Так нам удалось снять среди жгучих кораллов спящих рыб-ангелов и скаров.
Одни рыбы спят ночью, другие нет. Некоторые цепенеют настолько, что их можно поймать осторожным движением руки. Но поди угадай, спит ли данная рыба по-настоящему, ведь в рыбьем царстве есть разные степени сна. У одних сон очень чуткий, как ни старайся двигаться осторожно — все равно разбудишь. Во время описанного ночного погружения рыбы-ангелы и рыбы-бабочки тотчас начинали медленно плавать вокруг фонарей аквалангистов.
Ночью особенно остро ощущение, что мы проникаем в тайны неизведанного, загадочного мира, который темнота делает беззащитным. Беззащитным? Не совсем. Акулы почти не спят, большинство из них, насколько нам известно, вообще не засыпает. Вот несколько крупных хищниц, привлеченных светом, подплывает к нам из тьмы. И никак от них не избавишься. Благодаря чувствительным клеткам на поверхности тела (больше всего их на голове) акула лучше аквалангистов приспособлена к ориентировке в темноте. Это не значит, что акула «видит» ночью. Тут у нее перед нами нет никаких преимуществ. Но она наделена другими органами чувств, которых мы лишены, они-то и позволяют ей знать, что происходит кругом ночью. Мы не установили еще точно, как действуют эти органы, хотя и представляем себе количество и род информации, воспринимаемой ими: колебания воды, гидростатическое давление, вкус, запах, звук, состав волы. Словом, речь идет об устройстве гораздо более совершенном, чем наше. Акулы улавливают малейшие изменения в среде. А мы еще порой называем их «примитивными» животными…
В стороне от рифа уже через десять — двенадцать метров глубина очень сильно возрастает. Там, в голубой пучине; ходили крупные рыбы. Вообще, Шаб-Руми были идеальным местом Для съемок кинофильмов. Очень прозрачная вода и обилие всевозможных рыб — скумбрии, губанов, хирургов. 3 июня наши аквалангисты пошли под воду в новом, снаряжении. Мы снимали, как они идут веером навстречу косячку скумбрии. Встретились, разошлись — и повернули те и другие, чтобы встретиться снова. Так повторилось несколько раз, получился не то экзотический ритуальный танец, не то веселая игра. Можно подумать, что море пробуждает общие инстинкты у гостей и постоянных обитателей, у людей и рыб. Кадры получились великолепные.
На следующий день, в воскресенье, мы завершили съемки и подняли якорь, чтобы идти в Порт-Судан. Однако конфликт между Израилем и Египтом внес поправки в наш график, и 24 июля мы находились еще в ста километрах к северу от Порт-Судана, у рифа Эбингтон.
Эбингтон — кольцевой риф, вздымается к поверхности отвесно с большой глубины. Под водой он напоминал шпили высоченного готического собора. По соседству с Эбингтоном нам встретился скрытый под водой риф, который спадал вниз десятиметровыми ступенями и терялся где-то в пучине. Там, в глубине, смутно различались силуэты акул… Ступени были совершенно вертикальными, с кустиками черного коралла. Странное чувство испытываешь, когда плывешь над пустотой вдоль конструкции, сооруженной живыми организмами. К тому же начали сказываться признаки «глубинного опьянения», и я решил вовремя прекратить погружение.
Во второй половине дня 3 августа «Калипсо» пришла в Массаву. Стояла невыносимая жара — около 50 градусов. Больше всех страдал от нее наш корабельный пес Зум. Он так жалобно скулил, ступая по раскаленной палубе, что двуногие друзья поминутно брали его на руки…
Жизнь Коралловых Рифов
Групер надул щеки, выпятил нижнюю губу и сделал недовольную физиономию. Жаберные крышки медленно вздымались и опадали. Но вот его бронированная голова двинулась мне навстречу из сумеречной глубины грота. Он явно был любопытен и не испытывал страха: Может быть, сердился. Знакомые симптомы: спинной плавник торчком, голова опущена, словно у быка, готовящегося атаковать. Грозная голова гладкий, выпуклый костистый череп, похожий на щит, напряженные маленькие глаза.
Я спрашивал себя, что происходит в этой голове. Каким представляется груперу человек? Этот вопрос занимает меня много лет, с тех самых пор, как я начал погружаться в глубины моря, когда мы с Филиппом Тайе и Фредериком Дюма кормили груперов в Средиземном море; теперь там этих рыб давно разогнали или убили любители подводной охоты.
Уже тогда мы пытались наладить дружбу с груперами, но наши попытки почти всегда встречали отпор. Наверно, мы оказались жертвами сентиментального недоразумения. Аквалангисты всегда гордятся, если им удается приблизиться к груперу, не отпугнув его. Покормят рыбинку из рук, погладят ее, и уже им кажется, что возникли какие-то нежные взаимные чувства.
В Красном море нам встретились очень красивые груперы — розовые в голубую крапинку, представители того же вида, что герой фильма «Мир тишины» Ю-ю.
На «Калипсо» часто возникали дискуссии о том, есть ли разум у групера. Мнения резко разделились. Некоторые аквалангисты, в том числе Делемотт и Бонничи, хорошо знающие и любящие груперов, считают, что этим рыбам не чуждо чувство привязанности к человеку. Другие — Фалько, Коль, Каноэ — настроены более скептически. Они убеждены, что никакой привязанности нет, есть только прожорливость. Другими словами, групер любит корм, предлагаемый ему человеком, а не самого человека…
Дискуссия вспыхнула с новой силой во время стоянки у Коэтиви, где кораллов оказалось мало, зато было много груперов.
Был октябрь, стояла чудесная погода, когда мы подошли к маленькому островку Коэтиви, лежащему к северо-востоку от Мадагаскара. Островок этот такой низкий и плоский, что издали видно только торчащие из воды кокосовые пальмы. А вообще-то уголок прелестный, пляжи сверкают белым песком. Жителей всего около ста, занимаются они заготовкой копры. Единственное селение расположено в западной части острова, где сосредоточены кокосовые плантации. Хотя Коэтиви — британское владение, большая часть плантаций принадлежит французу, консулу Дельомму.
Каждый месяц с Цейлона на Коэтиви заходит судно за копрой. Это — большое событие для островитян, единственная ниточка, связывающая их с внешним миром.
Один из мысов острова образован чудесным коралловым рифом, который соединяет Коэтиви с соседним островком Лис. И оба эти острова, как и Сейшелы, опираются основанием на ровное, почти безжизненное плато. Относительная бедность морской фауны побудила нас сократить свое пребывание здесь, и мы пошли на Мадагаскар. С 9 до 11 ноября мы стояли в гавани Диего-Суареса, ремонтировали корпус «Калипсо». Когда осушили док, на дне его обнаружили рыбу-ежа. Мы взяли ее себе, и ребята попытались приручить «ежа», но ни лакомые кусочки, ни ласковое обращение не помогали. Малейшее движение, малейший звук поблизости, и рыба-еж вздувалась, будто шар, растопыривая иглы для защиты.
Закончив ремонт, мы взяли курс на острова Глорьез, лежащие к северо-западу от Мадагаскара. Два острова, объединенных под столь громким названием, принадлежат Франции, на них помещается метеорологическая станция.
Придя на место рано утром, мы бросили якорь у более крупного из двух островов. Наши люди тотчас отправились на берег и познакомились с тремя работниками метеостанции — единственными местными жителями.
Этот клочок земли вполне заслуживает названия «райского уголка», как любят говорить путеводители. Вдоль широких, ослепительно белых пляжей выстроились кокосовые пальмы. Есть тут и рощи филао, а гладкие участки чередуются с дюнами. Для зоолога остров тоже чрезвычайно интересен: здесь птицы вьют гнезда на земле, а грызуны живут на деревьях.
Естественно, были попытки найти хозяйственное применение островам Глорьез; в частности, для кокосовых плантаций. Мы обнаружили остатки лагеря сельскохозяйственных рабочих. И как всегда, под пальмами приютились небольшие запущенные кладбища.
Рай на суше — рай под водой. Погода была преотличная, вода прозрачная. И множество всяких рыб, особенно скумбрии и губанов. На дне, выстланном белейшим песком, раскинулись великолепные коралловые заросли. Изучая их, мы заметили, что нас самих изучает огромная морская черепаха, укрывшаяся под мабрепоровым образованием. Мы хотели погладить ее по шее, но черепахе этот странный человеческий жест явно показался отвратительным, потому что она повернулась и недовольно поплыла прочь.