– Знаете, тут такое дело... – Саша слегка замялся, но все же продолжил: – В общем, среди капитанов Суэц называется «Каналом Мальборо». В Порт-Саиде обычно возникает столько проблем, что только одна мысль всех и свербит – проскочить канал и забыть о нем, как о страшном сне. Даже в странах экваториальной Африки нет таких вымогателей! Когда я ходил на российском судне, мы однажды поставили печальный рекорд – пятьдесят блоков сигарет «Мальборо» пришлось выложить за здорово живешь!
– Значит, взяточничество там процветает вовсю?
– Не то слово, и не всегда «Мальборо» удается отделаться, иногда и другой «бакшиш» приходится выкладывать, в долларовом эквиваленте! Но вы не волнуйтесь, Агния: «Панацея» в полной безопасности!
– Почему?
– Корабль-то арабский, просекаете? У них в этих местах все схвачено, так что мы пройдем Суэц без сучка без задоринки!
И отчего это Еленин так волновался? Тем не менее слова кока не слишком-то меня успокоили. Кроме всего прочего, начальник НЦБ предупредил меня не делать кое-чего, что я давно спланировала, а именно – сойти в Шарме на берег и попытаться выяснить, что там за любовница была у Ван Хасселя в отеле «Хайят» – возможно, она знает, куда подевалось наше медицинское «светило»? Я не люблю бездействия, а пока что у меня сложилось такое впечатление, что Еленин не получил от меня никаких ценных сведений, ради которых, собственно, и «подсадил» меня на корабль! Конечно, я предоставила ему информацию обо всех, кого успела узнать, пересказала ему кое-какие слухи и местные «легенды»... Опять же, он приказал мне не пытаться прояснить все о связях между шефом службы безопасности и таинственным ночным грузом. Так чем же я здесь занимаюсь?! Работать анестезиологом я вполне могла бы и в родимой больнице, возвращаться домой и видеть Шилова каждый день, ложиться с ним в одну постель... Черт, а ведь Люсиль права – мне так этого не хватает!
* * *В полдень оперировали Надиру. Мне очень хотелось, чтобы у нее все прошло удачно – эта женщина вызывала у меня симпатию. Монтанья, вопреки своему обыкновению, не шутил и не балагурил. Когда в операционную внесли сердце в спецконтейнере, у меня, признаюсь, мурашки забегали по спине. Как врачу, мне известно, что сердце – всего лишь мышца, мощный мотор, перегоняющий кровь по организму и обеспечивающий его механическое функционирование. Тем не менее я никак не могла отделаться от мысли, что оно представляет собою нечто гораздо большее. Если верить поэтам и писателям, именно в сердце, а не в мозге, «живут» любовь, ненависть, доброта, именно оно болит, когда происходит что-то плохое, и буквально выпрыгивает из груди, если человек счастлив. Как-то раз я видела передачу, где приводились факты в защиту того, что сердце является носителем человеческого «я». Показывали интервью с людьми, которым пересадили чужое сердце, и они, придя в себя после операции, обнаружили в недрах собственной памяти некие странные воспоминания, явно им не принадлежавшие. Неужели это правда и у сердца есть собственная память? Я знаю, что ученые-медики активно опровергают эту теорию как антинаучную... но вдруг и Надира, вместе с новым сердцем, как бы обретет часть личности кого-то, ей неизвестного, погибшего, чтобы дать ей вторую жизнь? И если это правда, очень важно – был ли он хорошим или плохим человеком?
Операция длилась семь часов с копейками, а это очень долго – даже не припомню, присутствовала ли я когда-нибудь при более длительной хирургии за всю свою жизнь! Таким образом, обед мы пропустили, но этот этап приема пищи не считался на «Панацее» обязательным, арабы вообще обычно едят лишь дважды в день – утром и вечером. Я всегда поражалась огромному количеству пищи, которое способен проглотить среднестатистический араб, при этом оставаясь достаточно стройным. Начать с того, что в арабском ужине просто дикое количество блюд. Начинают они, как правило, с овощных салатов, бастурмы и гебны – блюда, похожего на жареные пельмени с сыром. В качестве основного блюда они обычно едят мясо. Затем приходит черед чечевичного супа, эстакузы из лобстера, и так далее, и так далее – до полного изнеможения, пока у вас глаза не полезут из орбит. И словно бы для того, чтобы обнародовать скромные возможности европейских желудков, за всем этим еще и следует десерт – паспуса или пахлава: приторная выпечка, посыпанная орехами и пропитанная медом. Когда мне доводилось ужинать в обществе арабов, до десерта дело даже и не доходило: я «ломалась» где-то на третьем блюде, после чего могла только пить чай или кофе. Однако сегодня вечером я ощутила поистине зверский голод.
Нур уже заняла для меня место, но ни Сарики, ни Люсиль я рядом не заметила – возможно, им пришлось работать вечером.
– Ну где вы ходите, абла, операция закончилась уже сорок минут назад!
«Загрузив» тарелку до краев, я уселась за столик и поинтересовалась у своей молодой подруги:
– Как там дела в Египте?
– Паршиво! – ответила она кисло. – Слышала, как Хусейн обсуждал с помощником капитана, безопасно ли высаживаться в Шарме, и тот сказал, что теперь уже ни в чем не уверен. Похоже, революция продвигается в курортную зону!
– Слушай, Нур... – начала я, перестав жевать. – Мне нужно в Шарм!
– Что?! Вы с ума сошли, абла!
– У меня там дело.
– Агния, вы не можете сойти на берег одна – это неприемлемо!
– Что значит «неприемлемо»? – не поняла я.
– В арабской стране женщина не может появляться без сопровождения мужчины или нескольких женщин, иначе ее автоматически принимают... принимают...
– За шлюху?
Нур покрылась красными пятнами от стыда и кивнула.
– Но там же полно туристок, верно?
– Вы не понимаете – к ним так и относятся... ко всем европейским женщинам!
– Но ведь Египет живет за счет туризма!
– Правильно, однако это ничуть не мешает мужчинам презирать вас... в смысле, европейских женщин.
И все же я вовсе не собиралась отказываться от своего намерения – ведь нужно как-то оправдать мое пребывание на «Панацее»!
– Тогда я иду с вами! – в отчаянии воскликнула Нур.
– Об этом не может быть и речи! – перебила я девушку. – Ты – арабская женщина, и тебе не все равно, что о тебе подумают. А вот мне, честно говоря, плевать, что скажет кучка бородатых мужиков в шароварах о моем поведении.
Ночью мне вновь не спалось – не знаю, был ли виною тому разговор с Нур, моя усталость, мысли о предстоящих поисках таинственной любовницы доктора Ван Хасселя, тоска по дому или банальная духота? Как бы то ни было, потеряв надежду заснуть, я встала и принялась расхаживать по каюте. Что же не дает мне покоя? Размышляя над этим вопросом, я постепенно пришла к выводу, что все дело в операции Надиры Усмани. Что-то с этим обстояло не так, но никак не желавшая оформляться мысль все время ускользала от меня, и я не могла понять, в чем же дело. Без сомнения, не в трансплантологе – Монтанья, как всегда, оказался выше всяких похвал. Тогда что же?.. И тут меня внезапно осенило – ну прямо как Менделеева с его пресловутой таблицей! Вот уже несколько дней «Панацея» не принимала «вертушек», и ни одно другое судно не подходило к ней на достаточно близкое расстояние – Нур недавно обронила, что на судне стало очень скучно! Тогда, простите, откуда же взялось сердце для пересадки?! Органы имеют строго ограниченный срок хранения... Не будучи в силах сдержать свой порыв и понимая, что мне необходим немедленный ответ на этот вопрос, я вызвала по скайпу Никиту. Конечно, в Питере сейчас ночь, но вдруг мне повезет и он тоже не спит?
Никита был пасынком бывшей жены Лицкявичуса от второго брака. Мой бывший начальник и его жена Алина развелись много лет тому назад. Причиной развода послужили постоянные разъезды Лицкявичуса по «горячим точкам», а также то, что, возвращаясь, он обычно уходил в запой. Спустя несколько лет Алина от такой жизни устала и, забрав их общую дочь Ларису, ушла от мужа к его другу-врачу, у которого был маленький сын по имени Никита. Новый ее брак оказался вполне счастливым. Несмотря на сложные отношения с бывшей женой, Лицкявичус зла на друга не держал и к его сыну относился как к собственному. После того как ему удалось спасти Никиту в Южной Осетии, когда парня завалило камнями в здании госпиталя после обстрела, думаю, Никита почитал бывшего главу ОМР больше, чем родного отца, и был готов отправиться за ним даже в адское пекло, если потребуется. У нас с ним сложились дружеские отношения с первого же дня знакомства, поэтому именно к Никите я решила обратиться.
К сожалению, оказалось, что врачи-трансплантологи бессонницей не страдают, поэтому я оставила ему сообщение с просьбой – ответить как можно скорее.
* * *Порт в Шарм-эль-Шейхе, или Шарм-эш-Шейхе, как его называют сами египтяне, расположен в бухте Наама Бей, на южной оконечности Синайского полуострова. Российские туристы давно облюбовали это место на побережье Красного моря, но сейчас его вид плохо соответствовал фотографиям из брошюр турбюро и красивым картинкам из передач о путешествиях. На причале, куда привез нас катер, было пустынно. В отличие от прошлой высадки в Гоа, сегодня меня сопровождали всего несколько человек – никто не горел особым желанием посетить курорт в самый разгар революции. Я знала, что утром с «Панацеи» забрали капитана и нескольких членов команды: они должны были обеспечить пополнение запасов воды и провизии. В моем распоряжении имелось около пяти часов, затем катер отплывал в обратном направлении.
На первый взгляд пейзаж выглядел вполне мирным, ничто вокруг не напоминало о революционной ситуации. Вооруженная картой и адресом отеля «Хайят Ридженси», я двинулась в глубь города. По мере моего продвижения вперед на улицах понемножку появлялся народ. Туристы медленно бороздили шоссе и тротуары, словно лодки и яхты – морские просторы. В моей памяти всплыли кадры телерепортажей из Александрии и Каира – Шарм не имел с ними ничего общего. Никакой суеты, никаких разгневанных толп и плакатов с требованиями отставки правительства, закрытых лавок и кинотеатров – все работает, везде тишь да гладь. Однако я очень сильно сомневалась, что такая идиллия продлится долго, ведь по телевизору сообщали, что вал революции продвигается все дальше, распространяясь вширь от главных городов страны. Это означало, что и Шарм-эль-Шейх вскоре захлестнет гигантская волна народного возмущения, и тогда всем придется лишь надеяться, что решение проблемы оставят за самим Египтом, а не начнут бомбить его, как когда-то бомбили Югославию, Ирак и Афганистан!
«Хайят Ридженси», белокаменный пятизвездочный отель, находился на побережье, но, к несчастью, довольно далеко от места моей высадки. Пришлось взять такси. Мне повезло, водитель сравнительно неплохо говорил по-русски. Всю дорогу до места назначения он сокрушался о том, что туристы бегут из Шарма, хотя лично он абсолютно уверен в том, что революция сюда не докатится, потому что Мубарак вот-вот сбежит и оставит Египет в руках восставших.
– Жалко, жалко! – цокая языком, говорил Халид, так звали моего таксиста. – Немцы уезжать, итальянцы уезжать, англичане... Русские еще оставаться, но мало – убытки много! А в «Хайят» сейчас почти никто не ездить...
– Почему? – спросила я.
– Дорогой отель, богатый туристы жить. Богатый туристы не хотеть неприятности, уезжать домой, только бедные оставаться!
Да, Халид прав: богачи быстрее всех реагируют на подобные «происшествия» и обычно не желают рисковать, ведь они всегда могут поехать отдыхать в Куршавель или на Мальдивы, поэтому потеря нескольких оплаченных дней отпуска их не очень-то беспокоит. Другое дело – те, кому пришлось на этот отпуск копить целый год, во всем себе отказывая в предвкушении долгожданной поездки. Возможно, наше консульство право, возмущаясь позицией россиян, не желающих эвакуироваться, но как же трудно отказаться от того, во что вложены твои последние деньги!
Кроме того, здесь, в Шарме, военные действия представлялись такими далекими, почти нереальными.
Территория отеля выглядела столь же пустынной, как и причал. Прощаясь, Халид оставил мне номер своего мобильного и попросил позвонить, когда я соберусь ехать обратно: сейчас с клиентами туго, и он не теряет надежды подзаработать, ведь никто не знает, что будет завтра – сможет ли он и дальше кормить семью? И тут мне пришла в голову мудрая мысль.
– Слушай, Халид, – сказала я, – мне может понадобиться помощь человека, знающего язык и местность. Я заплачу. Я кое-кого ищу...
– Я могу! – обрадованно воскликнул египтянин, даже не дослушав. – Халид помочь найти «кое-кого»! Кто ты искать?
Я в двух словах рассказала ему про доктора Ван Хасселя и объяснила, что пытаюсь найти либо его, либо его даму.
– Даму? – удивленно переспросил Халид.
– У этого человека, – я указала на фото врача, – была любовница из местных.
– Из местных?
Мне показалось, что на самом-то деле Халид по-русски не понимает.
– Не бывает! – развел руками водитель. – Женщина – нет, никогда!
– То есть?
– Если египетский женщина поймать с иностранный мужчина, ее сразу арестовать! Египетский мужчина с женщина, который не жена, – тоже арестовать, понимаешь? Полиция проверять, ходить по апартамент и отели...
– Даже в такие отели, как «Хайят»?
– В «Хайят» не пускать местный женщин с иностранный мужчина – никогда!
– Что ж, – вздохнула я, – значит, я неправильно поняла Люсиль и пассия Ван Хасселя была иностранкой!
– Что ты сказать? – озадаченно спросил Халид.
– Неважно. Мне нужно узнать, когда этого человека видели в «Хайяте» в последний раз и кем была его... подруга.
Вокруг бассейна сиротливо стояли пустые шезлонги. Вода, голубая, прозрачная, отражала безоблачное небо, белые стены гостиницы и ярко-зеленые кусты, но любоваться всем этим великолепием было практически некому. Холл отеля поражал своими размерами и великолепием отделки. Одна из стен представляла собою огромный, от пола до потолка, аквариум, где лениво плавали крупные, хорошо откормленные рыбы разнообразных форм и красок. Я заметила также два фонтанчика и маленький, приятно журчавший искусственный водопад, и этот звук был единственным, нарушавшим общую тишину.
– Нет люди, – сокрушенно покачал головой Халид. – Плохой бизнес!
В самом деле, в фойе я не увидела ни одного туриста, хотя мягкие, со светло-розовой обивкой диваны, по-восточному щедро заваленные подушками, так и приглашали опуститься на них и отдохнуть. За стойкой администрации стоял молодой мужчина в униформе и тоскливо глядел в окно, из которого открывался вид на пустынный бассейн. Он даже не заметил нашего появления, но Халид быстро исправил ситуацию, бесцеремонно ударив по звонку со всей дури. Египтянин даже подпрыгнул от неожиданности.
– Чем могу служить? – спросил он по-английски у меня, словно не замечая стоявшего рядом таксиста, – очевидно, я, как представительница «белой» расы, заслуживала внимания, а Халид, местный, да и к тому же явно небогатый житель, – нет. Моего «сопровождающего» такое положение дел явно не устроило, и он с бешеной скоростью затараторил по-арабски. По мере того как он говорил, выражение лица администратора постепенно изменялось.
– Что ты ему сказал? – полюбопытствовала я, когда таксист закончил свою тираду и с торжествующей улыбкой на губах повернулся ко мне.
– Я сказал, что ты – частный сыщик и разыскиваешь один человек по поручению еще один очень богатый человек. А я тебе помогать!
Выражение уважения и интереса, возникшее на лице парня в униформе, демонстрировало, что Халид избрал верную тактику для общения с персоналом отеля.
– Как звучит имя человека, которого вы разыскиваете, мэм? – спросил прекрасно обученный администратор.
– Доктор Ван Хассель, – ответила я.
– Когда он у нас останавливался? В этом месяце?
– Нет-нет, гораздо раньше, несколько месяцев тому назад.
– О-о, это действительно давно! – озадаченно воскликнул администратор. – Но в компьютере все равно должна иметься информация.
Его пальцы быстро забегали по клавиатуре. Я с надеждой ждала результатов поиска, однако, к моему разочарованию, они ничего не дали.
– А вы уверены, что он останавливался именно у нас?
– Уверена...
Что еще я могла сказать, если Люсиль упоминала именно эту гостиницу? Может, конечно, она ошиблась? В этот момент в наш разговор опять вмешался Халид:
– А если он другой имя? Если не хотеть, чтобы другие знать?
Это была по-настоящему хорошая мысль, и я мысленно дала себе пинка под зад за то, что сама о таком не догадалась. Какое счастье, что я захватила с собой снимок Ван Хасселя, скачанный из Интернета и распечатанный мною в собственной каюте на портативном цветном принтере! Во время разговора с Елениным, еще на берегу, я видела снимок врача, как и других пропавших, но он не отдал мне его, так как вообще запретил заниматься расследованием за пределами корабля.
– Вот этот человек, – сказала я, протягивая фотографию администратору. – Может, помните его?
Парень повертел снимок в руках и покачал головой:
– Извините, я недавно здесь работаю.
Халид снова забросал парня быстрыми, словно автоматная очередь, фразами, и лицо его прояснилось.
– Я сейчас! – сказал он и испарился, едва лишь я успела открыть рот, чтобы выяснить, что происходит.
– Пойти спрашивать другие, – пояснил Халид, сияя от гордости за свою смекалку. – Кто работать давно.
Отсутствовал администратор минут пять, затем вернулся в сопровождении пожилого импозантного мужчины с очень темной кожей и роскошными белыми усами, кончики которых были по-буденновски лихо закручены вверх. Парень представил его как старшего менеджера «Хайята». По-английски старший менеджер не говорил, он быстро залопотал что-то по-арабски, тыкая пальцем в снимок Ван Хасселя. Халид и администратор наперебой принялись переводить – один по-русски, другой по-английски, будто пытаясь перещеголять друг друга, а я из-за этого общего гама вообще почти перестала что-либо понимать. Тем не менее через некоторое время выяснилось следующее: Ван Хасселя менеджер прекрасно помнил, так как тот несколько раз останавливался в «Хайяте» и всегда раздавал щедрые чаевые. Нет, менеджер никогда не видел с ним никаких женщин – доктор всегда был один.
Халид посмотрел на меня и виновато развел руками. Действительно, я была разочарована, ведь все шло так хорошо, казалось, что разгадка исчезновения кардиохирурга уже практически у меня в руках! Кисло поблагодарив персонал, мы с водителем несолоно хлебавши поплелись к выходу. Уже у самой двери кто-то схватил меня за локоть. Обернувшись, я увидела молодую женщину в такой же униформе, как и у администратора. Она заговорила по-арабски, глядя на Халида.