-И почему-то в мечтах твоих полностью отсутствуют дети. Где-то должны быть, но потом, - завершил свою речь Ангел.
Мое лицо пылает от стыда. Да, в глубине души мне хотелось выздороветь. Когда я думала о выздоровлении, или слушала разговоры о великих врачах, блестящих операциях и заграничных клиниках, где таких, как я ставят на ноги. Когда загорался хоть отдаленный лучик надежды, мечты уносили меня именно туда, в веселый мир, который так неприкрыто описал мне мой Хранитель. Теперь я вижу, как это было глупо и стыдно, и какая я пустышка, а воображала себя, чуть ли не святой!
-Беда в том, что ты, несмотря на травму, совсем не изменилась, и не справишься без моей помощи. Ты согласна со мной, каешься и готова трудиться? Если нет, то я могу избавить тебя от этих страданий, как ты их называешь, и забрать с земли. Кто знает, может, Господь и помилует тебя.
-Нет, - говорю решительно, - не хочу уходить не из-за страха ада. Хочу уйти достойным человеком. Если ты считаешь, что это возможно, то я с удовольствием. Научи меня своему служению любви.
-Хорошо, - ответил Ангел,- попроси маму, сходить к соседке Тонечке, извиниться, что была груба с ней, и пригласить навещать тебя, как можно чаще. Вспыхнул золотой крест, означающий благословление, и растаял в воздухе вместе с Хранителем.
4
-Мама, кто такая Тонечка? - спрашиваю я, как только она открывает глаза.
-Не знаю, - пожимает плечами.
-Тонечка, у которой тебе нужно попросить прощения.
-Не у кого мне не нужно просить прощения, что за глупости.
Я решаю пойти ва-банк:
-Мама, послушай меня внимательно. Сейчас я расскажу одну вещь, и если тебе и тогда нечего будет сказать, то ты воспримешь ее как шутку и не станешь вызывать скорую психиатрическую. Лады?
-Лады, - неуверенно отвечает родительница и смотрит так, будто уже подумывает бежать к телефону.
- В общем так. Меня посетил Ангел и сказал, что ты должна сходить к соседке Тонечке, извиниться, что была с ней груба, и пригласить приходить ко мне как можно чаще.
-Аааа! Отвечает мама, тогда понятно!
Тут уж я смотрю на нее с подозрением. Как-то слишком просто она восприняла эту новость. Может, ей понятно, что я свихнулась? А так спокойно она реагирует, чтобы не тревожить душевнобольную. Вот сейчас успокоит меня, вызовет неотложку и отправит в интернат. Но я недооценивала собственную мать. Она оказалась не такой уж материалисткой.
-Мне понятно теперь о чем речь! - продолжает мама с энтузиазмом,- Тоня, наша соседка из третьей квартиры, подходила ко мне пару раз и предлагала помощь, но я сказала, что мы справляемся и у тебя все есть. Тогда она стала на меня нажимать по поводу священника, которого хорошо бы к тебе пригласить. Я, понятно, возмутилась. Что это она, хоронит тебя уже? А она говорит, если Лиля не захочет, то ничего батюшка делать не будет. Тут я и нагрубила Тонечке немного, потому что нечего пугать тебя всякими черными рясами и похоронными ритуалами. Но, видишь, если Ангел сказал, значит надо, конечно.
-Ой, мама - вздыхаю, какие же это похоронные ритуалы? Темнота! Впрочем, я и сама знаю не больше твоего. Иди, зови соседку!
-А как выглядел Ангел? - интересуется мама.
-Ну, как, как. Известно как. Белый, светящийся с локонами и крыльями.
Тонечка сидит в мамином кресле и читает «Закон Божий для детей». Это женщина, еще молодая и очень симпатичная, невысокая, худенькая, длинные русые косы скручивает в корзиночку и прячет под косынку. Глаза у нее светлые и прозрачные, взгляд детский, робкий какой-то. Как Тонечка вступила к нам на порог, все в нее влюбились и мама и сестра и Егорка, а я до сих пор смотрю на Тоню, как завороженная, и внимаю каждому слову. На любой вопрос у нее по книжке, говорит, что сама не очень умеет рассказывать. Скромничает! Рассказывать умеет много и интересно, просто и с юмором. Но это касается только разговоров о бытовых вещах. А о вере, обмолвится парочкой слов, и спохватится: «Да я ж не богослов! Ляпну сейчас что-то не то. Лучше книжку принесу, там все умно написано». Но сейчас, отложив закон в блестящей обложке, она предлагает поговорить серьезно. Я только за.
-Лиля, ты не думаешь о том, что пора покаяться?- спрашивает она тихо, будто стесняясь.
-А что для этого нужно?
-Сначала раскаяться, вспомнить грехи, а потом рассказать их священнику. Я могу к тебе своего батюшку привести, мама уже согласна.
-Все мои грехи были от алкоголя…
Я принимаюсь исповедоваться ей, хоть и не просит. Язык незаметно находит проторенную дорожку. Снова старая история о бездушных родных, лишивших меня квартиры, о непутевом муже, о свекрови. И вот потому-то и случилось, что я пила. Из-за жизни моей неустроенной, из-за несправедливости человеческой. Любой бы запил в моем положении!
-Нет, так не пойдет!- спокойно констатирует Тоня, выслушав мою историю, - это не исповедь, а список претензий к родным. А они у тебя хорошие, а главное, они у тебя есть.
-А что мне с этого?- я обижаюсь на непонимание подруги,- сейчас, понятно, возятся как с младенцем! Рады, наверное. Они и раньше-то вздохнуть свободно не давали.
Тонечка улыбается:
-Ты говоришь, как дитя неразумное. Тяжело на свете без родителей, и я знаю это из собственного опыта. Когда я потеряла и папу, и маму, у меня уже был муж, хороший человек, ответственный. Кирилл был особенный. «Такие не от мира сего и рано помирают», - говорили на его похоронах какие-то старушки. Но обо всем по порядку.
5
Мужа моего нельзя было назвать красивым мужчиной, хотя молоденьким девушкам он нравился своей похожестью на популярного певца из мальчишеской группы. На этом сходство с плейбоем заканчивалось. Щупленький с виду, он первым брался за мужскую работу. Молча решал все проблемы. Работал наладчиком линий на заводе «Арсенал». За прожитые годы, я так и не поняла до конца, что производил завод, кажется, детали какие-то. Он много читал, и все духовное. Поначалу эзотерику, потом библию и святых. В то время я в этих вещах была полным профаном. Считала, что духовные интересы мужа меня не касаются. Сначала спрашивала из вежливости, но скоро поняла, что все это скучно. Как-то на новый год подарила ему книгу о Дао, и нашла свой подарок, завернутый для конспирации, в мусорном баке. Конечно, обиделась, и спросила, как же так, в прошлом году он читал именно этого автора. Кирилл объяснил, что с ним, автором, уже все ясно, а литературу, особенно духовную, он лучше будет покупать себе сам.
Книг мы покупали много. Я детективы и романы, а он свое, как я называла, занудство. Моя лучшая и единственная подруга Маринка больше разбиралась в духовности, она сразу обратила внимание на его полку с книгами, и стала задавать вопросы:
-А он не постится? - спросила она, листая брошюрку с крестом на обложке.
-Не знаю, - отвечала я.
-А кто же должен знать, как не жена,- удивлялась Марина, - заставляет тебя готовить растительную пищу?
-Нет. Ничего особенного я не готовлю, все как всегда: супы, каши и мясное что-то или рыбное. Он сам выбирает что хочет. Берет в холодильнике и ест с книжкой. А я беру и ем перед теликом. Как-то у нас не принято вместе столоваться.
-А по воскресеньям утром он уходит в церковь? - продолжала допрос Маринка.
-По воскресеньям утром он уходит,- под напором подруги, я начинала уже оправдываться,- Но он всегда уходил, как Сережка родился. Я сама его и выгоняю. Воскресенье мой день отдыха, а мужчины до обеда гуляют, а после кушают, и спят.
Гуляют, наверное, в монастыре, где ж у нас еще гулять? Многоэтажки да трасса. А там тихо, деревья, розы. Кирилл не курящий и не пьет пиво на улице, как остальные папаши, поэтому ребенок может хоть воздуха дохнуть.
-Да, подытожила Марина, - видно он у тебя верующий.
-Что? - испугалась я, - фанатик что ли?
- Типа того.
Я даже присела от неожиданности.
-Что же теперь, он все деньги вынесет, а потом квартиру продаст?
-Не думаю, успокоила меня Маринка. Она ткнула в книжки пальцем и объявила свой вердикт:
-Это не опасно!
Затем, подумав, добавила:
-Может, изменять не будет.
Я успокоилась и не стала ничего выяснять. Не лезть же в душу к человеку, если не приглашают. Вопрос веры я считала интимным.
Сама верила, что «что-то есть», и если будешь жить по совести, так чтобы не делать зла людям, то все будет хорошо. Откуда такая уверенность и что именно будет хорошо, на этих вопросах мысль пока не останавливалась. Не до того было. Растили меня обычные советские люди, правда, не верующие в коммунизм, но верующие в Человека. Вернее в то, что надо жить так, чтобы быть Человеком и умереть достойно. Умерли они вполне достойно: мама от диабета, а папа от сердечной недостаточности. Семья мужа была аналогичной, только с небольшим налетом мещанства. После смерти папы Кирилла, свекровь окончательно осовременилась. Завела любимые поговорки вроде: «Не в деньгах счастье, а в их количестве», стала ругать правительство и читать гороскопы.
Я же в эти бредни не верила. Не в гороскопы, не в светлое будущее, ожидающее всех нас после победы некого члена оппозиции. Я верила в моего Кирилла, самого теплого, спокойного, любящего, верного и мудрого мужа на земле. Чувствовала себя за его хрупкими плечами, как за каменной стеной. И вот в один день эта стена рухнула.
Рухнула конструкция, установленная для ремонта цеха, и погребла под собой двух человек: моего мужа и его лучшего друга.
Я получила от завода компенсацию, которой даже не хватило на приличные похороны, пришлось снять со счета деньги на черный день. А день был чернее некуда. Свекровь организовала пышные похороны. С отпеванием, транспортом из похоронного бюро и поминками в кафе. За все пришлось платить мне, так как его мама жила от зарплаты до зарплаты, работая вахтером в студенческом общежитии. Спасибо ей, а то я бы просто не справилась. Хотелось целиком погрузиться в собственное горе, но один взгляд на маму покойного приводил в чувство. Она держалась прекрасно, не раскисала, а ведь что может быть глубже, чем горе матери, потерявшего единственного сына.
- В госклинику не ходи, - советовала свекровь по телефону,- зарплаты там мизерные, дежурства ночные. Что с Сережкой делать будешь? Подруга вечно помогать не станет, я работаю, тоже некому содержать, на няню получки не хватит. Не хватит, даже на кормежку. Какое пособие матерям-одиночкам сейчас дают? Можешь не отвечать, знаю. Хоть подыхай тут, никто не поможет.
-Дожили! - не умолкала она.- Молодая девушка с одним только ребенком, но без мужа и без мамы в таком положении, что хоть на паперть иди. Вот если бы все проголосовали за Агафонова, он бы навел в стране порядок. А ты, наверное, совсем не голосовала, и теперь расхлебываешь результат своей безответственности.
- Может, поискать работу в частной клинике? - перебила я свекровь, присевшую уже на своего любимого конька, политику.
- А то, как же! - взвилась она еще больше, - так тебя и взяли без опыта работы и без блата. Я смотрела объявления, не много их, и все требуют опыт минимум два три года. А у тебя сколько?
-Ммм...
-Правильно, ноль!- подытожила свекровь, - Все! Подыхай теперь!
Я обещала перезвонить, отключилась, и заплакала. Нет, подыхать не собиралась, и на свекровь не обиделась. Это была ее обычная манера разговора. Она всегда пророчила худшее и норовила прихлопнуть собеседника словами, как таракана тапком. Резанули слова «одинокая девушка с ребенком без мужа и мамы». Как же без мамы? А свекровь уже не мама, отрезанный ломоть? По крайней мере, стало ясно, что с этой стороны реальной помощи ждать не приходится.
Оформила все справки, набегалась по ЖЭКам и Собесам, привела дела в порядок, и задумалась. Что делать-то теперь? Например, как семью прокормить? По образованию я медсестра. Жаль, ни дня не работала по специальности. В 18 лет замуж выскочила, через год дитя родила, а сейчас в 22 сирота - сиротой, ни отца, ни матери, ни мужа, ни родственников.
«Я, Антонина Михайловна Луговая, окончила 9 классов общеобразовательной школу, Энское медицинское училище, желаю трудоустроиться.…» Нет, резюме выходило не очень, и здесь нужна была помощь. Сейчас все можно в Интернете найти, в начале века не все имели доступ к Сети - это было роскошью. Отложенные мужем деньги норовили испариться со дня на день.
Нужно идти к Маринке! - решила я. Хоть она тоже не семи пядей во лбу, зато Интернет в доме имеется. И резюме свое удобней прямо через Сеть разослать.
Маринка жила в девятиэтажке, соседней с нашей. И окна у нас выходили на общий двор, так, что я могла в случае чего поглядывать за ее девятилетним сыном Лешкой, когда та работала. Подруга шила на дому, чему я сильно завидовала. Мои старания научится шитью, предпринятые во время беременности, закончились пшиком. Я не могла сшить даже распашонку. Как смеялся муж, когда я показала ему свое произведение! Ничего, пытался успокоить он, первый блин комом. Но комом пошел и второй и третий блин. Наконец, Маринка сдалась, заявив, что каждому свое, а мне надо развивать таланты в другой сфере. Мы подружились, когда я гуляла во дворе с коляской, а она, оккупировав лавочку, «дышала свежим воздухом», то есть курила и пила пиво.
Подруга с энтузиазмом принялась искать мне работу, выложила приличное резюме, где недостаток опыта компенсировался моей молодостью перспективностью, трудоспособностью, коммуникабельностью и легкообучаемостью. Она летала по страницам «Предлагаю работу» и «Требуются специалисты», и чувствовала там себя дома. Я даже удивилась, что с такими талантами она трудится в своих четырех стенах, а не покоряет какой-нибудь карьерный Эверест. Мое резюме рассылалось на множество вакансий от курьера до руководителя офиса и начальника отдела кадров. Менялся только заголовок и приписка о желании работать именно на данной ниве, судя по пафосу комментария, даже не желании - детской мечте.
Теперь оставалось только ждать. И я ждала, гуляя с маленьким Сергеем, занимаясь хозяйством, а по вечерам уставившись в телевизор, обкладывалась полотенцами и валерьянкой, для устранения зачастившихся в нашем регионе, слезных ливней и истерических ураганов.
Деньги растаяли, как лужа под июльским солнцем, приходили счета за квартиру, которые я оплачивать не спешила. Перебивалась Мариниными подачками в виде десяток, двадцаток и обещаний, что скоро работодатель увидит мое резюме.
Дело сдвинулось с мертвой точки, когда мы с подругой забрались в детский садик, чтобы выпить по бутылочке пива, угощала, понятно она. Расположились на скамейке, недалеко от группы малышей трехлетнего возраста. Мой Сережка тут же заметил детей и громко скандировал: Ляля, ляля! Так нас застукала воспитательница. Пришлось срочно удалиться. По дороге домой я ныла:
-Какая может быть работа? Я ведь даже не смогу ребенка в ясли отдать. Слышала, без взноса везде «нет мест»...
-Иди работать в ясли - просто ответила Марина, и хлебнула из бутылки.
В ясли меня взяли. Только не медсестрой, как я надеялась, а нянечкой. Заведующая приняла очень благожелательно, и расписала все удовольствия и выгоды, ожидающие на новом месте.
-Пусть зарплата и маленькая, но дите при тебе, всегда тепло и сытно. За питание ребенка будешь вносить сумму, но фонды сада и группы наших работников не касаются. И сама питаться будешь бесплатно. Не работа-мечта!
Я была безмерно благодарна, даже слезы выступили. Утром собрала Сережу и потопала на работу, которая к прочим плюсам находилась недалеко от дома.
Пришла в восемь утра, нашла помещение ясельной группы. Мамы раздевали малышей. Я вежливо поздоровалась, и стала переодевать сыну сандалики с уличных на домашние. Так научила Мариша, имеющая понятие о садиковских обычаях.
- Здравствуйте. У нас новый малыш?- улыбаясь, спросила, возникшая со спины воспитательница.
-Здравствуйте, Галина Владимировна,- я попыталась ответить на улыбку со всей возможной искренностью.
И тут она меня узнала. Вчера заведующая познакомила. Благожелательной улыбки не стало, в голосе появились нотки раздражения:
-Тоня, что ты тут копаешься, быстро за завтраком!
И закружилось. Когда я, наконец, разложила завтрак и стала кормить детей, то вспомнила о Сережке. Нашла его в раздевалке, сидящего на скамеечке в одном сандалике.
С тех пор, как я начала работать в яслях, уделять внимание сыну почти не удавалось. Ну, посуди сама.
В 8 приходишь, бежишь за завтраком, кормишь детей, моешь посуду, раздевалку. Когда дети уходят гулять, надо помыть спальню, все проветрить до их прихода. Потом бежать за обедом. Накрыть, накормить, посуду помыть, детей спать уложить. Пока спят помыть помещение группы, стереть пыль, почистить туалет и раковины. Бежать за полдником, поднять детей, помочь заправить постели, и одеться. Опять помыть посуду, собрать на прогулку, помыть раздевалку перед уходом. Когда после пяти вечера, мы с Сережей доползали домой, вид у обоих был жалкий. Сын все время хныкал, а я в ответ либо молчала, либо раздраженно отмахивалась. Денег не было. Бесплатная кормежка, состоящая из круп и супов с «запахом мяса», позволила мне здорово похудеть, к сожалению, не только мне, но и Сереже.
Никогда раньше я столько не работала, и это быстро подорвало здоровье.
Через две недели заболела ангиной, но стоически молчала. Хотелось протянуть до первой зарплаты, потому что дома по-прежнему шаром покати, а на работе, хоть покушать можно и ребенка покормить. Ангина перешла в гнойную, поднялась температура, но по утрам я плелась в сад. Там Сережа накормлен и под присмотром. Уйду на больничный, и его придется забрать. Если в доме больные, ребенка у нас в садик не пускали.
Продолжала работать в горячечном бреду, совершая одну ошибку за другой и вызывая гнев начальства, в лице Галины Владимировны. Как хоть и не опытный, но медицинский работник, понимала, что болезнь сама собой не рассосется. Горячее молоко, чай и парацетамол это не все, что необходимо в моем положении, но все равно, надеялась на авось. Еще надеялась, что болезнь не заметят. И действительно, на меня так мало обращали внимание, что в первое время мой пылающий вид, и севший голос сошли за признаки усталости. Трудно сказать, к чему бы привел этот «от небольшого ума подвиг», если бы воспитательница не нажаловалась заведующей, и та не пожелала «поговорить». Заведующая с первого взгляда определила мое состояние, обозвала детоубийцей, и погнала в три шеи домой.