– Нет. Я займу у вас всего минуту, мистер Лузак. Прошу прощения, что побеспокоил вас в этот вечер.
Амрита понесла Викторию к лифту, а я тем временем осмотрелся. За нами с любопытством наблюдали помощник управляющего и несколько портье.
– Не возражаете, инспектор, если мы пройдем в лицензионное помещение? – Этим эвфемизмом в индийских отелях называли бар.
– Очень хорошо.
В баре было темнее, но, заказав джин с тоником, в то время как инспектор попросил принести чистый тоник, я смог как следует рассмотреть рослого сикха.
Инспектор Сингх держался с беззастенчивой властностью человека, привыкшего повелевать. Его голос носил отпечаток лет, проведенных в Англии: не «оксбриджскую» тягучесть, но отрывистую точность Сэнд-херста или какой-нибудь другой военной академии. На нем был хорошо подогнанный светло-коричневый костюм, которому не хватало самой малости, чтобы стать униформой. Тюрбан был цвета красного вина.
Глядя на инспектора, я вспоминал то немногое, что знал о сикхах. Будучи религиозным меньшинством, они составляют наиболее активную и производительную часть индийского общества. Как народ в целом они лучше разбираются в технике, и, хоть большинство сикхов населяет Пенджаб, их можно увидеть водителями такси и операторами тяжелого оборудования по всей стране. Отец Амриты однажды сказал, что девяносто процентов работающих у него бульдозеристов – сикхи. Кроме того, именно сикхи составляют верхние эшелоны армии и полиции. Судя по тому, что мне говорила Амрита, лишь сикхи смогли извлечь выгоду из Зеленой революции и совершить прорыв в своих обширных кооперативных хозяйствах на севере Индии.
Но именно сикхи несли ответственность за многие массовые убийства мусульман во время волнений, связанных с разделом страны.
– Ваше здоровье,– сказал инспектор Сингх и отхлебнул тоника.
О массивные наручные часы звякнул стальной браслет. Браслет служит неизменным символом его веры, равно как борода и небольшой традиционный кинжал, который он должен носить. В четверг в бомбейском аэропорту охранник спросил у сикха, стоявшего в очереди перед нами: «У вас есть другое оружие, кроме вашего клинка?» Мы все прошли личный досмотр, но сикх прошествовал дальше, лишь буркнув на ходу отрицательный ответ.
– Чем могу помочь, инспектор?
– Вы можете поделиться любой имеющейся у вас информацией о местонахождении поэта М. Даса.
– Дас пропал уже очень давно, инспектор. Удивлен, что вас до сих пор интересует его исчезновение.
– Дело М. Даса все еще не закрыто, сэр. Расследование в 1969 году пришло к выводу, что он, скорее всего, стал жертвой какой-то грязной игры. А у вас в стране действует срок давности по отношению к убийствам?
– Нет… кажется, нет,– ответил я.– Но в Штатах, чтобы завести дело об убийстве, необходимо предъявить тело.
– Совершенно верно. Поэтому для нас весьма ценна любая информация, которой вы можете поделиться. У М. Даса осталось много влиятельных друзей, мистер Лузак. С тех пор – а с момента исчезновения поэта прошло уже восемь лет – многие из этих людей заняли еще более высокое положение. Для всех нас было бы большим облегчением завершить наконец это расследование.
– Хорошо,– сказал я и поведал ему о своих делах с «Харперс» и о договоренности с Бенгальским союзом писателей. Прикинув, стоит ли рассказывать о Кришне и Муктанандаджи, я решил, что столь фантастическая история способна вызвать лишь осложнения с полицией.
– Значит, вы не имеете доказательств того, что М. Дас жив, если не считать поэмы, которую вы то ли получите, то ли нет от Союза писателей? – спросил Сингх.
– Да, это и еще письмо, которое мне прочитал Майкл Леонард Чаттерджи на встрече с исполнительным советом.
Сингх кивнул, словно был хорошо осведомлен о переписке, и задал следующий вопрос:
– Так вы собираетесь забрать рукопись завтра?
– Да.
– Где это будет?
– Не знаю. Мне еще не сказали.
– В котором часу?
– И это мне пока неизвестно.
– Вы встретитесь с Дасом в это время?
– Нет. Во всяком случае, не думаю. Нет, уверен, что не встречусь.
– Почему же?
– Понимаете, все мои просьбы о том, чтобы встретиться с великим человеком и воочию убедиться в его существовании, натыкались на каменную стену.
– Каменную стену?
– Отрицательный ответ. Решительный отказ.
– Ага. И вы не планируете встретиться с ним позже?
– Нет. Я надеялся на личную встречу. Для моей статьи совсем не помешало бы интервью. Но, по правде говоря, инспектор, я буду просто счастлив получить эту проклятую рукопись, улететь завтра утром из Калькутты вместе с женой и ребенком и предоставить литературоведам решать, действительно ли эту поэму написал М. Дас.
Сингх кивнул, словно счел мой подход вполне разумным. Затем он сделал пометки в своем маленьком блокноте на спирали и допил тоник.
– Благодарю вас, мистер Лузак. Вы оказали нам большую услугу. Еще раз прошу прощения за то, что отнял у вас время в субботний вечер.
– Ничего страшного.
– Ах да,– сказал он.– Чуть не забыл.
– Слушаю вас?
– Завтра, когда вы отправитесь за упомянутой рукописью Даса, будете ли вы возражать, если за вами скрытно последуют офицеры полиции? Это могло бы помочь нам в расследовании.
– Хвост? – поинтересовался я, допивая свой джин.
Если откажусь, то могу навлечь на себя неприятности, а полицейские все равно наверняка будут следить за нами. Кроме того, наличие поблизости полиции значительно ослабит некоторую тревогу, которую я ощущал в связи с предстоящей встречей.
– Ваши партнеры ни о чем не узнают,– добавил Сингх.
Я кивнул. Плевать я хотел, даже если Чаттерджи, Гупта и весь Союз будут вовлечены в это дело.
– Хорошо,– сказал я.– Мысль неплохая. Если это поможет вашему расследованию. Лично я не имею ни малейшего представления, жив ли Дас на самом деле. Буду рад помочь.
– Ага, отлично.– Инспектор Сингх поднялся, и мы в конце концов обменялись рукопожатием.– Хорошей поездки, мистер Лузак. Желаю удачи в ваших трудах.
– Благодарю, инспектор.
Дождь продолжался. Остатки нашего с Амритой желания провести субботний вечер где-нибудь в городе, исчезли при виде грязи, муссонного ливня и вопиющей нищеты, когда мы открыли шторы. Тропические сумерки стали кратковременным переходом от серого дождливого дня к черной дождливой ночи. На другой стороне залитой водой площади под навесами горели несколько фонарей.
Уставшая Виктория раскапризничалась, и поэтому мы рано уложили ее спать. Затем мы сделали по телефону заказ и примерно час дожидались его доставки. Появившийся наконец ужин послужил мне уроком, лишний раз продемонстрировав, до какой степени неразумно заказывать сандвичи с холодным ростбифом в стране индусов. Я выпросил у Амриты часть ее отличного китайского ужина.
В девять вечера, когда Амрита принимала душ перед сном, раздался стук в дверь. Из лавки прибежал мальчик с тканью для сари. Подросток промок до нитки, но материал был надежно упакован в пластиковый пакет. Я дал ему на чай десять рупий, но он настоял, чтобы я разменял на две бумажки по пять. Десятирупиевая банкнота была слегка разорвана, а при повреждении индийские деньги, очевидно, выходят из обращения. Этот обмен подпортил мне настроение, а когда появилась Амрита в шелковом халате, ей было достаточно одного взгляда на пакет, чтобы заявить о досадной ошибке. В лавке перепутали ее рулон с тканью Камахьи. Потом мы потратили двадцать минут на поиски нужного номера Бхарати в телефонной книге, но, как выяснилось, эта фамилия была не менее распространенной, чем Джонс в нью-йоркском телефонном справочнике. В конце концов Амрита высказала мысль, что семья Камахьи, возможно, вообще не имеет телефона.
– Черт с ней, с этой тканью,– сказал я.
– Легко тебе говорить. Попробовал бы ты целый час выбирать материал.
– Камахья, наверное, принесет твою покупку.
– Тогда лучше бы завтра, если в понедельник утром мы улетаем.
Мы улеглись рано. Один раз Виктория проснулась, слегка всхлипывая из-за какого-то детского сна, заставлявшего ее испуганно подергивать ручками и ножками. Я поносил ее по комнате, пока она крепко не заснула, довольно пустив слюни мне на плечо. В течение следующих двух часов в комнате становилось то жарче, то холоднее. Стены дребезжали от разнообразных механических шумов. Звуки были таковы, что казалось, будто все здание набито лифтами, которые поднимаются при помощи цепей и лебедок. Через пару номеров по коридору шумно развлекалась компания арабов, у которых и в мыслях не было перенести свое веселье в комнату и закрыть дверь.
Примерно в половине двенадцатого я поднялся с влажных простыней и подошел к окну. Дождь продолжался. На улице не было ни одной машины.
Я открыл свой чемодан. С собой я взял лишь две книги: свою последнюю – в твердом переплете и купленное в лондонском книжном магазине пингвиновское издание поэзии Даса в мягкой обложке. Усевшись на стул возле двери, я включил торшер.
Признаюсь, что первой я взял в руки собственную книгу. Она раскрылась на заглавной поэме «Зимние настроения». Я попытался читать, но казавшийся раньше очень тонким образ старухи, бродящей по своему дому на ферме в Вермонте и общающейся с мирными привидениями, в то время как снег засыпает поля, совсем не стыковался с жаркой калькуттской ночью и завываниями безжалостного муссона, сотрясающего оконные стекла. Я взялся за другую книгу.
Поэзия Даса сразу же увлекла меня. Из коротких вещей в начале самое большое удовольствие я получил от «Семейного пикника» с его юмористическим, но ничуть не снисходительным взглядом на необходимость терпеливо сносить чудачества родных. Лишь беглая ссылка на «голубые, насыщенные акулами воды Бенгальского залива/Не затмеваемые парусом или дымом далекого парохода» и краткое описание «храма Махабалипурам/песчаника, истертого морем, возрастом и молитвой/ставшего теперь игрушкой со сглаженными углами/для карабкающихся детских коленок и фотографий дядюшки Нани» определяли местом действия Восточную Индию.
На «Песнь матери Терезы» я смотрел уже другими глазами. Теперь я меньше внимания обращал на академичное влияние Тагора в разработке этой многообещающей темы, и гораздо очевиднее казались мне прямые указания на «смерть на улице, смерть на обочине,/безнадежные одиночества, среди которых она шла,/теплый детский плач о помощи/на холодной груди не имеющего молока города». И тогда я попытался представить, будет ли когда-нибудь признано эталоном сострадания, каковым, как я чувствовал, оно и является, это эпическое произведение Даса о юной монахине, услышавшей зов во время переезда в другую миссию и отправившейся в Калькутту, чтобы помочь бесчисленным страждущим, хотя бы предоставив им место, где бы они могли упокоиться в мире.
Я повернул книгу, чтобы взглянуть на фотографию М. Даса. Она успокоила меня. Высокий лоб и печальные, чистые глаза напомнили мне фотографии Джавахарлала Неру. В лице Даса было то же аристократическое изящество и достоинство. Лишь очертания рта – полноватые губы с приподнятыми уголками – наводили на мысль о чувственности и некотором эгоцентризме, столь необходимых поэту. Я вообразил, что понимаю, откуда у Камахьи Бхарати такая чувственная красота.
Выключив свет и пристроившись рядом с Амритой, я уже с гораздо большим оптимизмом ожидал наступления грядущего дня. А дождь на улице продолжал поливать перенаселенный город.
10
Воскресным утром на встречу в связи с передачей рукописи собралась пестрая компания. Гупта позвонил без пятнадцати девять. К тому времени мы уже два часа были на ногах. За завтраком в открытом кафе Амрита объявила о своем решении на этот раз поехать со мной, и я не мог ее отговорить. В сущности, эта идея вызвала у меня облегчение.
Разговор по телефону Гупта начал в неподражаемом стиле, присущем всем телефонным разговорам в Индии.
– Алло,– сказал я.
– Алло, алло, алло.
Звук был такой, словно мы использовали для связи две консервные банки и несколько миль бечевки. Сплошной скрежет и пощелкивание.
– Мистер Гупта?
– Алло, алло.
– Как поживаете, мистер Гупта?
– Замечательно. Алло, мистер Лузак? Алло!
– Да, слушаю.
– Алло. Все приготовления… алло! Мистер Лузак! Вы слышите?
– Да, я слушаю.
– Алло! Все приготовления закончены. Вы будете один, когда мы заедем за вами в ваш отель сегодня в десять тридцать утра.
– Прошу прощения, мистер Гупта. Моя жена поедет со мной. Мы решили, что…
– Что? Что? Алло!
– Я говорю, со мной поедут мои жена и ребенок. Куда мы собираемся?
– Нет-нет. Обо всем уже условились. Вы должны быть один.
– Ничего подобного,– возразил я.– Или моя семья будет сегодня вместе со мной, или я вообще не поеду. Честно говоря, мистер Гупта, я немного устал от всего этого шпионского дерьма. Я преодолел двенадцать тысяч миль для того, чтобы получить литературное произведение, а не красться по Калькутте в одиночку. Где должна состояться встреча?
– Нет-нет. Будет лучше, если вы поедете один, мистер Лузак.
– Почему? Если это опасно, я хочу знать…
– Нет! Конечно, это не опасно.
– Где состоится встреча, мистер Гупта? У меня действительно нет времени для этой чепухи. Уехав с пустыми руками, я все равно напишу какую-то статью, но вы, вероятно, получите весточку от юристов журнала.
Это было пустой угрозой, но в результате наступила тишина, прерываемая лишь шуршанием, потрескиванием, глухими щелчками, обычными для здешней связи.
– Алло! Алло, мистер Лузак! Вы слушаете?
– Да.
– Очень хорошо. Мы, конечно, будем весьма рады видеть вашу супругу. Мы встретимся с представителем М Даса в доме Тагора…
– В доме Тагора?
– Да-да Это музей, как вы знаете.
– Превосходно! – сказал я.– Я надеялся посетить дом Тагора. Отлично.
– Тогда мы с мистером Чаттерджи будем ждать вас в отеле в десять тридцать. Алло, мистер Лузак, вы слушаете?
– Да.
– Всего доброго, мистер Лузак.
Гупта и Чаттерджи не появились до одиннадцати, но зато, когда мы спустились в вестибюль, там уже крутился Кришна. На нем были все те же мятые брюки и грязная рубашка. При нашем появлении он выразил величайшую радость: поклонился Амрите, потрепал волосенки Виктории и дважды пожал мне руку. По его словам, он пришел, чтобы сообщить мне, что «наш общий друг Муктанандаджи» воспользовался моим в высшей степени великодушным даром, чтобы вернуться в свою деревню – в Ангуду.
– По-моему, он говорил, что никогда не вернется домой.
– А-а-а,– произнес Кришна и пожал плечами.
– Что ж, тогда, как мне кажется, и он, и Томас Вулф ошиблись,– сказал я.
Кришна непонимающе смотрел на меня примерно секунду, после чего расхохотался так громко, что Виктория заплакала.
– Вы получили рукопись Даса? – поинтересовался он, когда и его смех, и плач Виктории стихли.
– Нет, мы собираемся получить ее прямо сейчас,– опередила меня с ответом Амрита.
– Ага.– Кришна улыбнулся, и я заметил блеск в его глазах.
Под воздействием безотчетного импульса я спросил:
– Не хотели бы проехаться с нами? Возможно, вам будет интересно узнать, что за рукопись способен произвести на свет труп утопленника.
– Бобби! – предостерегающе воскликнула Амрита.
Кришна лишь кивнул, но его улыбка в этот момент еще больше, чем когда-либо, напоминала акулий оскал.
Гупта и Чаттерджи испытали легкое потрясение при виде нашей многочисленной делегации. У меня не было желания говорить им, что за нами последует еще и неизвестное количество калькуттских шпиков.
– Мистер Гупта,– представил я,– моя жена, Амрита.
Последовал обмен любезностями на хинди.
– Джентльмены, это наш… гид, мистер М. Т. Кришна. Он также будет нас сопровождать.
Джентльмены сухо кивнули, но Кришна просиял.
– Мы уже знакомы! Мистер Чаттерджи, вы меня не помните?
Майкл Леонард Чаттерджи нахмурился и поправил очки.
– А, не помните. А вы, мистер Гупта? Ну хорошо, это было несколько лет тому назад, когда я вернулся из прекрасной страны мистера Лузака. Я тогда подавал заявление о вступлении в Союз писателей.
– Ах да,– сказал Чаттерджи, хотя явно ничего не вспомнил.
– Да-да,– улыбнулся Кришна.– Мне тогда сказали, что моей прозе «недостает зрелости, стиля и строгости». Стоит ли говорить, что я не удостоился приема в Союз.
Все почувствовали себя в высшей степени неловко, кроме Кришны. И меня. Я начинал получать от этого удовольствие. И уже радовался тому, что взял с собой Кришну.
Мы поехали от отеля в восточном направлении в небольшом, битком набитом «„премьере“. На переднее сиденье втиснулись Гупта, Чаттерджи и водитель Чаттерджи в униформе. Насколько я мог видеть, одну руку водитель высунул из окна, другой все время поправлял фуражку, а рулил коленями. Результат не отличался от обычного.
Я сидел сзади, зажатый между Кришной и Амритой, державшей на коленях Викторию. Все мы обильно потели, но Кришна, по-моему, начал раньше, чем остальные. Стояла невероятная жара. После того как мы покинули отель с кондиционером, в фотоаппарате Амриты и очках Чаттерджи успели запотеть стекла. Было не меньше ста десяти градусов, и моя рубашка почти сразу же прилипла к спине. На захламленной площади напротив отеля сидели на корточках, задрав колени выше подбородка, сорок или пятьдесят мужчин. Перед ними на мостовой были разложены мастерки, доски для замеса извести, отвесы. Картина напоминала очередь безработных. Я спросил у Кришны, что они здесь делают, но он только пожал плечами и изрек «„Воскресное утро“. Такое высказывание, достойное дельфийского оракула, судя по всему, удовлетворило всех, так что я промолчал.