Вдруг задняя дверь с грохотом распахнулась. Коренастый получил мощный толчок в бок и завалился на пол. Чья-то рука схватила меня за локоть и грубо подняла в сидячее положение. Мои ноги вывалились наружу, я зажмурился от боли, и корочка запекшейся крови на правом глазу лопнула.
– Пошли! Вставайте! Быстро!
Голос принадлежал Кришне. Это и был Кришна собственной персоной – с растрепанными волосами, с острыми зубами, оскаленными в веселой, маниакальной ухмылке. И именно худая правая рука Кришны заставила меня выпрямиться и поддержала, когда я чуть не грохнулся лицом вперед.
– Нахин! – заорал капалика и выпрыгнул из фургончика. Он был раза в два шире Кришны, и лицо его перекосилось от ярости.– Муте!
Жестом регулировщика, останавливающего поток машин, Кришна выбросил вверх выпрямленную левую руку. Твердое, как кирпич, основание ладони пошло навстречу лицу приближающегося капалики. Нос коренастого сплющился, как раздавленный банан. Он вскрикнул и, отброшенный назад, врезался головой в заднюю дверцу фургона, рухнул на колени и стал заваливаться вперед. Так и поддерживая меня правой рукой, Кришна стремительно поднял левую ногу по крутой траектории, закончившейся, когда его голень столкнулась с горлом коренастого в районе кадыка.
Раздался звук, похожий на треск лопнувшей пластмассы, и крик капалики резко оборвался.
– Пошли! Быстрее!
Кришна поволок меня за собой, рывками заставляя держаться прямо, едва я начинал заваливаться набок. Я ковылял со всей возможной быстротой, пытаясь обрести равновесие, однако ног своих совершенно не ощущал. Я оглянулся через плечо на поверженного капалику, на фургон с распахнутыми словно крылья дверцами, на запряженную быками повозку, перегородившую перекресток и узкую улочку. Рядом с повозкой стояли, застыв на месте, трое капаликов. Несколько секунд они ошарашенно смотрели нам вслед, а потом бросились в погоню, что-то крича и жестикулируя. У одного из них в руке уже виднелось нечто напоминающее длинный нож. Быки вместе со скрипучей повозкой исчезли в темноте.
– Бежим! – закричал Кришна.
Он так резко потянул меня за собой, что треснула рубашка. Размахивая руками, я полетел головой вперед и чуть не упал, но Кришна успел ухватиться за разорванную ткань и дернул меня вверх.
Мы побежали налево, в совершенно темный переулок, потом снова повернули налево, в залитый светом фонарей двор. Когда мы вошли в открытую дверь, на нас изумленно уставилась какая-то старуха. Кришна отвел в сторону занавеску из бус, и мы побежали к заднему ходу, перепрыгивая через фигуры спящих людей, лежавших на полу темной комнаты.
Когда мы выскочили в очередной двор, позади нас послышались крики и вопли. Как только мы нырнули еще в один узкий проход между зданиями, в темном дверном проеме появились трое капаликов. Отбросов здесь было по щиколотку, и нам пришлось бежать, оскальзываясь, подпрыгивая и разбрызгивая жижу. Даже тут сидели на корточках завернувшиеся в простыни молчаливые фигуры. Они сбились в кучу, пытаясь укрыться от воды, все еще стекавшей с крыши и скапливавшейся в углублениях почвы. Кришна буквально перепрыгнул через костлявые колени скрюченной фигуры, больше напоминавшей труп, чем живого человека.
Я не мог угнаться за Кришной и, когда мы пробежали два пролета деревянной лестницы, упал на колени прямо на неосвещенной площадке, хватая ртом воздух. Во дворе внизу перекрикивались капалики.
Кришна втолкнул меня в распахнутую дверь. В комнате сидели на корточках с десяток людей. Одни устроились у открытого огня, другие прислонились спинами к потрескавшимся доскам стены. В центре помещения обвалилась часть потолка, и на образовавшейся куче штукатурки и камня они и разожгли свой костер. По стенам и просевшему потолку струился дым.
Кришна прошипел короткую фразу, и, как мне показалось, я разобрал слово «Кали». Никто не поднял на нас взгляд – все продолжали смотреть на невысокие языки пламени.
На лестнице послышались шаги. Кто-то закричал. Крепко схватив за локоть, Кришна повел меня в маленькую комнатушку, в которой не было ничего, кроме нескольких бронзовых горшков и статуэтки Ганеши. Открытое окно выходило на узенькую улочку между зданиями.
Кришна шагнул к окну и прыгнул. Я встал на невысокий подоконник и застыл в замешательстве. Между зданиями было не больше пяти футов. До земли, невидимой в темноте, было по крайней мере футов двадцать. Я услышал хлюпающий звук в том месте, куда приземлился Кришна, и больше ничего. Я знал, что не смогу броситься в этот беспросветный провал.
И тут у входа в предыдущую комнату я услышал вопли капаликов. Взвизгнула женщина. Прижав к себе левую руку, я прыгнул.
Отбросов на месте моего приземления было футов на семь-восемь. Я вошел туда по бедра и завалился набок во что-то мягкое и мерзкое. Вдоль стен с писком носились крысы. Я ничего не видел. По мере того как я пытался продвинуться вперед в этом узком пространстве, ноги мои с чавканьем увязали все глубже. Опустившись в податливую, зловонную массу по живот, я начал панически метаться в разные стороны.
– Тс-с-с.
Кришна схватил меня за плечи и придержал, чтобы я не дергался. В тусклом прямоугольнике света наверху возник силуэт мужчины, высунувшегося из окна. Потом он снова скрылся в комнате.
– Быстрее!
Кришна схватил меня за руку, и мы побрели по вонючей канаве. Оттолкнувшись от стены, я попытался плыть сквозь мягкие отбросы. В поисках опоры мы цеплялись друг за друга, но это было все равно что пробираться по пояс в иле.
Вдруг позади нас, из окна, откуда мы только что выпрыгнули, кто-то высунул горящую доску и бросил ее в грязь переулка. Доска разок подскочила, плюхнулась снова, и от нее начали тлеть какие-то засаленные тряпки. Мы с Кришной застыли. Хоть мы и не могли выглядеть иначе, чем пара теней среди окружавших нас груд отбросов, но один из капаликов показал в нашу сторону и что-то крикнул остальным.
Не знаю, прыгнул ли человек с ножом сам или его вытолкнули, но, как бы то ни было, он с криком упал неподалеку от нас. Факел уже начинал угасать среди жидкой грязи и человеческих нечистот, но света от него и горящих тряпок еще хватало, чтобы разглядеть сотни лохматых, извивающихся существ – некоторые размером с кошку,– спасающихся от дыма, переваливающих через кучи отбросов в нашу сторону.
По телу у меня пошли волны отвращения. Я не знал, что такая реакция физически возможна. Кришна прыгнул обратно в ту сторону, откуда мы пришли. Капалика поднимался, как ныряльщик на поверхность бассейна. Он размахивал руками, а в правой у него поблескивала сталь. Огонь уже полностью погас, и Кришна, приближавшийся к капалике, казался всего лишь тенью. Их хрипы были еле слышны на фоне нарастающего пронзительного визга разбегающихся крыс. Жирные, влажные тушки касались моих голых рук… В конце концов меня вырвало, вывернуло наизнанку в зловонную темноту.
Двое капаликов наверху перегнулись из окна, пытаясь что-нибудь разглядеть, но переулок снова погрузился в почти абсолютную тьму. Мне чудилось, что я вижу Кришну и того, другого, передвигающихся неловкими толчками, словно двое неуклюжих танцоров в замедленной съемке. Отлетели искры, когда рука капалики с ножом несколько раз ударилась о кирпичную стену. Потом мне показалось, что я вижу Кришну позади соперника, что он оттягивает его длинные волосы и вдавливает лицом в податливую массу. Я сощурился в темноту и уже решил, что вижу, как Кришна упирается коленом в изгибающуюся спину капалики, заставляя того погружаться все глубже, глубже… но тут Кришна появился рядом и поволок меня за собой, подальше от окна.
Двое капаликов исчезли из тусклого прямоугольника над нами. Наши движения были ужасно медленными, как в кошмарном сне. Как только один из нас увязал, так тут же использовал тело другого в качестве опоры, чтобы выбраться.
Я преодолел уже большую часть переулка. Впереди света не было. И вдруг меня снова затошнило от неожиданной мысли. «А что, если мы ошиблись и идем к какой-нибудь кирпичной стене, в тупик?»
Оказалось, что нет. Еще пять трудных шагов – и переулок резко повернул направо, и слой отбросов уменьшился. Еще пятнадцать шагов – и мы выбрались.
Пошатываясь, мы вышли на мокрую, пустую улицу. Разбегавшиеся в панике крысы касались наших ног, подскакивали, разбрызгивали воду в заполненных канавах. Я огляделся по сторонам, но не увидел ни малейших признаков двух оставшихся капаликов.
– Быстрее, мистер Лузак,– прошипел Кришна.
Мы перебежали улицу, торопливо пересекли тротуар с вывороченными плитами и растворились в густой тени под провисшими металлическими навесами. Мы бежали от лавки к лавке. Иногда в мокрых дверных проемах попадались фигуры спящих, но никто нас не окликнул, никто не пытался нас задержать.
Мы свернули на другую улицу, потом проскочили по короткому переулку и оказались на еще более широкой улице, по которой только что проехал грузовик. Здесь были фонари, а из многочисленных окон лился электрический свет. Над нами на ветру трепыхался красный флаг. До моего слуха доносился шум машин с близлежащих улиц.
Мы перебежали улицу, торопливо пересекли тротуар с вывороченными плитами и растворились в густой тени под провисшими металлическими навесами. Мы бежали от лавки к лавке. Иногда в мокрых дверных проемах попадались фигуры спящих, но никто нас не окликнул, никто не пытался нас задержать.
Мы свернули на другую улицу, потом проскочили по короткому переулку и оказались на еще более широкой улице, по которой только что проехал грузовик. Здесь были фонари, а из многочисленных окон лился электрический свет. Над нами на ветру трепыхался красный флаг. До моего слуха доносился шум машин с близлежащих улиц.
Мы остановились на минуту в темном дверном проеме забранной решетками и жалюзи лавки. Мы оба тяжело дышали, согнувшись от боли и изнеможения, но на узком лице Кришны я увидел все то же сияющее, кровожадно-радостное выражение, что и в автобусе в ночь прилета. Он прервал молчание, глубоко вдохнул и выпрямился.
– Теперь я вас покидаю, мистер Лузак,– сказал он.
Я смотрел на него. Сложив пальцы лодочкой, он слегка поклонился и, повернувшись, направился прочь. Его сандалии тихо чмокали по лужам.
– Подождите! – окликнул я его. Он не оглядывался.– Одну минуту. Эй!
Он уже почти скрылся в тени. Я шагнул в бледный круг света от фонаря.
– Остановитесь! Санджай, остановитесь!
Он застыл на месте. Потом повернулся и медленно сделал два шага в мою сторону. Его длинные пальцы, казалось, судорожно подергиваются.
– Что вы сказали, мистер Лузак?
– Санджай,– повторил я, но на этот раз почти шепотом.– Ведь я не ошибаюсь, да?
Он стоял словно некий василиск – со спутанным венцом темных волос, служивших обрамлением страшного взгляда. Потом на лице его появилась улыбка. Она становилась все шире, пока не переросла в нечто худшее, чем акулий оскал. Это была ухмылка голодного вурдалака.
– Я ведь не ошибся, Санджай? – Я замолчал, чтобы перевести дыхание, не зная, что сказать дальше. Но мне нужно было что-то сказать – хоть что-нибудь,– чтобы припугнуть его.– Какую игру вы ведете, Санджай? Что происходит, черт возьми?
Он не шевелился несколько секунд, и я почти ожидал безмолвного броска, тянущихся к моему горлу длинных пальцев. Вместо этого он откинул голову и рассмеялся.
– Да-да,– сказал он.– Есть много игр, мистер Лузак. Эта игра еще не закончена. До свидания, мистер Лузак.
Он повернулся и быстро зашагал в темноту.
14
Если бы я поймал такси раньше…
Если бы я поехал прямо в гостиницу…
До гостиницы я добирался около часа. Поначалу я брел от улицы к улице, стараясь держаться в тени, застывая на месте, как только видел, что ко мне кто-то приближается. В одном месте я пробежал через пустой двор, чтобы попасть на широкий проспект, с которого доносился шум машин.
Из темного прохода навстречу мне вышел человек. Я завопил, отскочил назад, инстинктивно подняв кулаки. И вскрикнул еще раз, попытавшись согнуть мизинец вместе с остальными пальцами левой руки. Человек – старик в лохмотьях, с красной банданой вокруг головы – отшатнулся, пробормотал нечто похожее на «баба» и сам завопил от страха. Двор мы покидали в противоположных направлениях.
Я вышел на проспект и увидел проезжающие грузовики, рыскающие среди велосипедистов легковушки и, что больше всего порадовало, автобус, медленно кативший по улице. Я забарабанил по борту машины, страстно желая в нее забраться. Водитель только часто заморгал, когда я вывалил ему полный карман монет. Кроме положенной платы за проезд там заключался, должно быть, его заработок за несколько дней в американских деньгах.
Автобус был битком набит, и я протиснулся между стоявшими пассажирами, чтобы подыскать местечко, не так заметное с улицы. Ремней не было. Вцепившись в металлическую штангу, я повис на ней, пока автобус, раскачиваясь и гремя коробкой передач, ехал от остановки к остановке.
На некоторое время я впал в полудрему. После сверхнапряжения последних нескольких часов во мне не осталось ничего, кроме желания стоять здесь и ощущать себя в безопасности. Мы миновали не один квартал, прежде чем я заметил, что вокруг меня образовалось широкое пустое пространство, а остальные пассажиры смотрят на меня во все глаза.
«Американца, что ли, никогда не видели?» – подумал я. И только потом взглянул на себя словно со стороны. Промокшая одежда неимоверно воняла отбросами, по которым пришлось пробираться. Рубашка была разорвана по меньшей мере в двух местах, и никто бы не догадался, что когда-то она отличалась белизной. На руках запеклась корка нечистот, а правое предплечье еще благоухало блевотиной. Мизинец на левой руке торчал под немыслимым углом. Судя по ощущениям в районе лба, у меня там начинал проявляться заметный синяк, а засохшая кровь по-прежнему украшала бровь, веко и щеку. Нет сомнений, что мои волосы и выражение лица являли собой куда более дикое зрелище, чем даже Кришна на пике своего безумия.
– Привет,– сказал я, неуклюже махнув пассажирам Женщины закрыли лица краями сари, а вся толпа отпрянула, пока водитель не заорал, чтобы на него не напирали.
Тут меня будто стукнуло. Где я оказался, черт возьми? Насколько я знал, это мог быть ночной экспресс на Нью-Дели. В любом случае очень велики были шансы, что я еду не туда, куда надо.
– Кто-нибудь говорит по-английски? – спросил я.
Глазеющие пассажиры отступили от меня еще дальше. Наклонившись, я стал всматриваться в зарешеченное окно. Через несколько кварталов я увидел залитый неоновым светом фасад гостиницы или кафе. Здесь же стояли несколько черно-желтых такси.
– Стой! – закричал я.– Я здесь выйду.
Я протиснулся сквозь быстро расступающуюся толпу. Водитель со скрежетом затормозил посреди улицы. Дверь отсутствовала. Толпа освободила мне проход.
Я несколько минут спорил с таксистами, прежде чем вспомнил, что бумажник остался при мне. Трое водителей лишь взглянули на меня и решили, что я не стою их времени. И только после этого я, спохватившись, достал бумажник и повертел двадцатидолларовой банкнотой. Все трое вдруг разулыбались, стали кланяться и открыли для меня дверцы своих машин. Забравшись в ту, что стояла первой, я произнес: «Отель „Оберой“» – и закрыл глаза. Мы помчались по лоснящимся от дождя улицам.
Через несколько минут я обнаружил, что часы все еще на мне. Циферблат было трудно разглядеть, но когда мы проезжали освещенный перекресток, я разобрал все-таки, который час. Одиннадцать двадцать восемь… Но это невозможно! Значит, с тех пор как меня привезли на машине к Дасу, прошло всего два часа? А кажется, миновала целая жизнь. Я постучал по стеклу, но секундная стрелка передвигалась исправно.
– Быстрее! – приказал я водителю.
– Атча! – радостно откликнулся он. Ни один из нас не понял другого.
Администратор увидел, как я вхожу в вестибюль, и уставился на меня с выражением ужаса. Он поднял руку.
– Мистер Лузак!
Я помахал ему и вошел в лифт. Мне не хотелось с ним разговаривать. Прилив энергии и бездумное возбуждение сменились тошнотой, усталостью и болью. Прислонившись к стенке кабины лифта, я придерживал левую руку. Что я скажу Амрите? Мозги ворочались с трудом, и я остановился на самом простом меня ограбили. Когда-нибудь я расскажу ей все остальное. Может быть.
Несмотря на полночный час, в коридоре толпились люди. Дверь нашего номера была открыта, словно там шла гулянка. Потом я увидел портупеи на двух полицейских и знакомые бороду и тюрбан инспектора Сингха. Амрита, наверное, позвонила в полицию. Ведь я сказал, что вернусь через полчаса.
Несколько человек повернули головы в мою сторону, а инспектор Сингх шагнул мне навстречу. Я начал придумывать детали ограбления – ничего настолько серьезного, чтобы продержать нас в Калькутте еще один день,– и помахал полицейскому почти беспечно.
– Инспектор! Кто сказал, что полицейского не сыскать, когда он нужен?
Сингх ничего не ответил. Затем представшая глазам сцена дошла до моего истощенного мозга. Другие постояльцы отеля толклись вокруг, глядя на открытую дверь нашего номера. Открытую дверь!
Я бросился мимо инспектора внутрь. Не знаю, что я ожидал увидеть, но мое бешено колотившееся сердце стало успокаиваться, когда я обнаружил, что Амрита сидит на кровати и беседует с полицейским, который что-то строчит в блокноте.
Напряжение отпустило меня, и я привалился спиной к двери. Все хорошо. Потом Амрита взглянула на меня, и по вымученному спокойствию ее бледного, абсолютно бесстрастного лица я понял, что все не хорошо. И, возможно, никогда хорошо не будет.
– Они забрали Викторию,– сказала Амрита.– Они украли нашего ребенка.
– Почему ты ее впустила? Я же просил тебя никого не впускать. Почему ты ее впустила?
Этот же вопрос я уже задавал три раза. Амрита трижды отвечала. Я сидел на полу, прислонившись спиной к стене, положив руки на поднятые колени. Белел торчавший сломанный палец. Амрита сидела очень прямо на краю кровати, чопорно накрыв ладонь ладонью: Инспектор Сингх устроился неподалеку на стуле и внимательно изучал нас обоих. Дверь в коридор закрыли.