– Ребята, моя сестра – скромная девушка из сельской местности, пощадите ее чувства, жизнь надо узнавать постепенно.
– Мне почему-то кажется, что Джейн очень много знает о жизни, – лукаво сказал сердечный друг Ирен и подарил мне скромную, джентльменскую улыбку.
– Возможно, месье, я хорошо училась.
– В Оксфорде?
– Нет, в школе. В институт я так и не поступила, моя старенькая мама заболела, а на ферме было столько дел, – я глубоко вздохнула.
– А каких дел? Расскажите нам, мы никогда не занимались сельским хозяйством, нам очень интересно. Какой у вас был скот – овцы, коровы, или лошади, или, может быть, курицы? – Эндрю изобразил глубокую и почтительную заинтересованность.
– Овцы и коровы.
Ирен громко расхохоталась:
– Овцы – это здорово. Это круто. А ты не пробовала с ними?
– Пробовала что? – с недоумением спросила я.
– Да что угодно, курить травку, например, – продолжала смеяться Ирен.
Я молча покачала головой. Неожиданно дочь Пьера помрачнела.
– Джейн, я заеду за тобой завтра днем, посмотрим Париж. А сейчас мы с Эндрю пойдем отсюда. Милый, посмотри на эти бессмысленные, обкуренные морды, на эти бездарные кривлянья на сцене. Мне здесь душно и плохо. Я не вижу смысла ни в чем происходящем. Я ищу смысл. Где же он? Неужели на дне артезианской скважины? Давай тогда спустимся туда, и достанем со дна моря этот чертов смысл. Меня съедает безжалостная тоска и скука, это такое мучение. Эндрю, меня эта травка ни хрена не вставила. Я хочу пойти на сцену и станцевать стриптиз. Может, мне станет немного веселее.
– Давай, девочка моя, я уверен, ты покажешь класс, – одобрительно улыбнулся Эндрю.
Ирен, слегка пошатываясь, вышла на сцену.
Танцоры расступились, и низкий мужской голос вкрадчиво произнес:
– Дамы и господа, это Ирен, наша несравненная и всеми любимая Ирен, она хочет показать нам танец, поприветствуем ее.
Зал взорвался аплодисментами и одобрительными выкриками. Громко заиграла известная песня Мадонны. Ирен очень красиво и плавно двигалась. Она несколько раз обошла вокруг шеста, высоко поднимая ноги. Потом элегантно сняла одну туфлю, затем вторую, под громкие аплодисменты зрителей. Ирен стала очень быстро кружиться на одной ноге, согнув другую и прижав ступню к колену, правой рукой она держалась за шест, а в левой держала туфли на высоченных шпильках. Потом она сняла платье и бросила его в зрительный зал. Какой-то парень поймал его и прижал к лицу. Ирен в красивой кружевной комбинации еще некоторое время продолжала танец, потом она крикнула: «Я люблю вас, ребята!», показала средним пальцем пошлый знак и ушла со сцены.
Зал кричал о том, что они надеются на продолжение, но дочь Пьера не вышла на бис. У меня было странное ощущение, что я наблюдаю за чужой жизнью со стороны, будто смотрю кинофильм, а мое собственное «я» растворилось и уже непонятно, кто я и что из себя представляю.
Ирен подошла к Эндрю и сказала:
– Мы сейчас пойдем в закрытый клуб для посвященных. Джейн, увидимся завтра.
– А может быть, Джейн хочет пойти с нами? – поинтересовался друг моей подопечной, открыто и искренне заглянув мне в глаза. – Ирен, не будь эгоисткой, надо показать сестре Родриго Париж и все стороны его жизни.
Я мельком бросила взгляд на часы «Ролекс», красовавшиеся на руке Эндрю, и ответила:
– Нет, ребята, у меня разболелась голова, хочу, чтобы на завтра остались силы ходить по музеям.
– Хорошо, я отвезу тебя домой, – сказал Родриго. – Я снял Джейн номер в отеле «Рицц», но я могу привезти ее к тебе завтра утром, – добавил он, обращаясь к Ирен.
– Я не знаю, где я буду завтра, – с легкой грустью ответила она. – Родриго, я никогда не забуду того, что ты для меня сделал.
Мы поехали в мою квартиру.
– Я действительно снял для тебя номер в отеле «Рицц», – сказал испанец, когда мы сели в машину, – тебе надо будет завтра с утра поехать туда. Может быть, и неплохо, что ты отказалась ехать в клуб, не надо переигрывать.
– А что ты сделал для Ирен?
– Я спас ей жизнь.
– Как это произошло?
– Сейчас не хочется об этом говорить, – нахмурился Родриго.
По дороге он еще кое-что рассказал о знойной Испании и ее горячих жителях, видимо, стараясь избегать животрепещущих тем. Прощаясь, агент обещал заехать за мной в двенадцать часов, чтобы к моменту пробуждения Ирен я уже шикарно проводила время в отеле «Рицц», оплаченном моим щедрым названым братцем. Я долго не могла прийти в себя, затея Пьера казалась мне совершенно бессмысленной. Вечером любимый пришел ко мне:
– Это ужасно, – сказала я, целуя его, – друг твоей дочери, Эндрю, старше тебя, но не в этом дело, он производит впечатление законченного мерзавца.
– Полиция уже работает, пока его не удается ни на чем поймать, – нахмурился он.
– Пьер, я правда боюсь влезать в эту историю, в моей жизни было слишком много неприятностей.
– Тебе нечего бояться, полиция и сотрудники частной охраны на самом деле все время следят за моей дочерью.
А потом мы занялись любовью. Я подумала, что Пьер похож на композитора, который все время мучительно ищет что-то настоящее, пытается подобрать верные ноты, будоражащие душу звуки, чтобы зрители плакали и рукоплескали. Чтобы почувствовать: вот она, та самая мелодия, от которой захватывает дух, и сердце сладко и мучительно замирает от красоты, боли и неотвратимости жизни. Но у него это не получается, и наша близость – это просто поиск, черновик, не очень удачный набросок будущей сонаты. Наконец Пьер ушел, он всегда уходил, привык ночевать в своей просторной квартире недалеко от главного офиса корпорации. Нам обоим все-таки было удобнее сохранять некоторую обособленность. Грустно. Со Славой мы не спали порознь ни одной ночи, я бы этого не пережила. Их маленький театр редко ездил на гастроли, и он всегда брал меня с собой. Впрочем, это, увы, не спасло наш брак.
На следующее утро я рано проснулась, возможно, от того, что предстоящая встреча с милыми Эндрю и Ирен меня сильно нервировала. Было жарко, началось парижское лето, и под палящим солнцем город становился еще более интересным, как обнаженная девушка, лежащая на горячем песке. Я зашла в готический собор недалеко от моего дома. Высокие стены, витражи, печальная статуя Мадонны, длинные ряды скамеек и огромный орган перед алтарем, символ обращения к непостижимому струн человеческой души. В соборе было почти пусто, лишь один мужчина в черном сидел на последнем ряду, обхватив голову руками. Я на мгновение увидела костры инквизиции, суровых епископов, пытавшихся вершить судьбы королевств, и крестоносцев, отчаянных, жаждущих славы, денег, подвига, крови, приложения своей неуемной энергии. Если верить теории Гумилева, я, наверно, не отношусь к пассионарным личностям, моей жизненной силы хватает в основном на самоедство и тоску о прошлом. Я подошла к исповедальне. И присела на черный деревянный стул.
– В чем вы хотите покаяться, дочь моя?
– В том, что я не знаю, существует ли Бог.
– Но это ведь не грех. Грех – когда вы поступаете против совести.
– Я живу с одним мужчиной, но не знаю, люблю ли я его. И я обманываю его насчет своего прошлого. И к тому же я не католичка.
Пастор вздохнул:
– Вы знаете, я думаю, что Господь нас не осуждает, когда мы что-то делаем не так. Он просто хочет, чтобы мы творили добро. Ведь главное – это любовь. Вы любите кого-нибудь?
– Да, человека, который давно уже не со мной.
– У вас действительно была к нему не только страсть? Попробуйте перенести эту любовь на окружающий мир, на грешных и страдающих людей, которые встречаются на вашем пути.
– Мне кажется, некоторые люди грешат и совсем не страдают.
– Это иллюзия.
– Возможно, спасибо вам, святой отец, я подумаю над вашими словами.
Я вышла из храма, пришла домой, выпила стакан красного вина и стала смотреть российский канал в ожидании приезда Родриго.
Наконец горячий испанский парень приехал, и мы отправились в отель «Рицц». Я прошла в свой шикарный номер и уныло оглядела картину «Гондола на канале в Венеции», плазменную панель и роскошную кровать. Меня снова навестил стилист. Вскоре раздался звонок по мобильному телефону. Я услышала радостный голос Ирен:
– Мы сегодня едем прогуляться на катере.
Через два часа мы уже сидели в лимузине и ехали по парижским улицам. Слава богу, у Эндрю оказались неотложные дела. Наверно, какой-нибудь очень большой бизнес. И мы с Ирен были одни. Она была в каком-то странном настроении и почти все время молчала.
– Тебе нравится Париж? – мрачно спросила она наконец.
– Да, очень нравится, ты уже задавала этот вопрос, – ответила я, стараясь придать голосу некоторую застенчивость.
– В столице есть все. Мы скоро поедем мимо площади Бастилии, там памятная стела, много старинных зданий, много закрытых клубов, вообще здесь можно очень хорошо проводить время, если знаешь места.
Наверно, эту краткую экскурсию по городу должен был компенсировать роскошный лимузин с бассейном, в котором мы ехали.
– Ирен, мне показалось, ты принимаешь наркотики? – осторожно спросила я. – Зачем? Что ты при этом чувствуешь?
– Я учусь в институте международных отношений, а наркотики – это так, ерунда. Я хочу почувствовать кайф, то, что за пределами обычного восприятия. Мы погружаемся в эту серую, пошлую жизнь, в обыденность, и не остается ничего – только скука и грусть.
– Неужели твоя жизнь серая? Ведь ты богата, Родриго сказал мне, что твой отец финансовый магнат.
– Да, ну и что. Ненавижу его. Родители давно развелись, он всегда думал, что мама вышла за него из-за денег, но на самом деле это не так. Неужели тебе было не скучно сидеть на твоей ферме?
– Нет, я очень люблю животных.
Ирен подозрительно посмотрела на меня.
– И природу. У меня там был возлюбленный, пастух, мы не могли расстаться ни на минуту.
– А почему ты сейчас не с ним?
– Он трагически погиб, поехал в Лондон, и его сбила машина, я два года носила по нему траур.
«Зачем я несу эту чушь? – подумала я. – Но больше ничего в голову не приходит».
– Ну, не беда, скоро я познакомлю тебя с классным парнем.
– А тебе нравятся мужчины постарше? – спросила я с почтительным интересом.
– Ах, ты про Эндрю? Да, он очень умен, это так возбуждает. Я влюбилась в него без памяти, мне кажется, ему известно о мире абсолютно все. Это иллюзия, конечно, но, тем не менее, он действительно разбирается в жизни и в людях.
– Мне показалось, что он бандит.
Ирен презрительно усмехнулась.
– Ты очень поверхностно судишь о людях. У него особый имидж, он очень сильный человек. Знаешь, чем сильный человек отличается от слабого? Сильный может изменить пространство вокруг себя, а слабого меняет мир.
– Да, интересная мысль. А какие наркотики ты принимаешь? Я тоже хочу попробовать.
– Я пробовала разные, – засмеялась Ирен. – Тебе не стоит этого делать, ты сломаешься.
– Ты так быстро разобралась в том, какой я человек?
– Ну да, некоторые вещи видно сразу.
– Я думаю, можно найти кайф в чем-то другом, в спорте, например.
– Спорт – бессмысленное изобретение человечества, способ почувствовать хоть какую-то общность в этом мире жесткого индивидуализма, болея за одну команду.
В таком ключе еще некоторое время продолжался наш содержательный разговор, но я ни на шаг не приблизилась к ответам на наболевшие вопросы: как давно и какие именно наркотики принимает Ирен и где она их берет.
Незаметно наступил теплый вечер. Сумерки постепенно сгущались, и город зажигался тысячами огней. Париж виделся мне по-настоящему волшебным, густая листва, светлые дома, проспекты и соборы казались мне совершенным воплощением человеческой мысли, за каждым углом таились чудеса и страшная манящая неизвестность.
Мы поехали к набережной Сены.
– Здесь стоит катер Эндрю, – сказала Ирен, – нас ждет классная прогулка.
Мы подошли к причалу и увидели большой ослепительно-белый вычурный плавучий транспорт. Эндрю в белом льняном костюме, белой рубашке в тонкую синюю полоску и в дорогих кожаных сандалиях встретил нас на берегу.
– Добро пожаловать на борт, – он поцеловал Ирен в губы, а меня в щеку, – на нижней палубе вас ждут напитки и закуски. Здесь никого нет, кроме меня и штурмана, а я капитан. – Эндрю отдал честь. – Итак, мы покидаем этот печальный берег, чтобы найти свою радость в открытом море.
Катер тронулся. Мы проезжали под мостами, где сидели бомжи и влюбленные. Старинные здания, неповторимые виды Парижа вызывали у меня в душе смутные мечты о полном и ничем не омрачаемом счастье, которое было когда-то очень давно, в другой жизни.
– Мне надо уединиться. Там, на нижней палубе, есть волшебный эликсир? – скучающим голосом спросила Ирен.
– Конечно, детка моя.
Они быстро поцеловались в губы.
– Милый, развлекай Джейн, но не слишком, – крикнула дочь магната и скрылась на нижней палубе. Катер ехал с большой скоростью. Эндрю пригласил меня присесть за столик на открытом воздухе, где стояли три бокала и шампанское.
Я вгляделась в его худое, морщинистое лицо с жестким, цепким взглядом глубоко посаженных глаз. И мне захотелось сказать «Не убивайте меня, пожалуйста». Но вслух я произнесла:
– Эндрю, спасибо вам большое за прекрасную прогулку.
Он молча налил себе вина и ответил после паузы:
– Не за что, всегда рад порадовать прекрасных женщин. Простите за тавтологию, но все в нашем мире повторяется. И посмотрел я на все дела под солнцем, и вот, все это уже было, и нет ничего нового.
– Эти слова из Библии?
– Да, я люблю читать Библию. Слушайся совета души своей, ибо она скажет больше, чем семь мудрецов, сидящих на высоком месте для наблюдения.
– Вы любите Ирен? Вам не кажется, что ей опасно принимать наркотики?
– Скажите, Джейн, а что в нашей жизни не опасно? – усмехнулся Эндрю, но его глаза не смеялись.
– Вы поняли, что я хотела сказать.
– Вы знаете, мне однажды пришлось посетить морг, и там был отвратительный запах, окоченевшие, неподвижные тела покрывались трупными пятнами, синими трупными пятнами. И я подумал, что скоро никого не будет интересовать, с кем эти бедняги трахались, на что жили, что пили и чем кололись. Все! Finita la comedia. Закончилась вечеринка. Возможно, вы скажете, что существует другая жизнь, о которой написано в Библии. Но подумайте, что когда к вашему мозгу перестанет поступать кислород, в его клетках перестанут образовываться за счет передачи электрических импульсов разные глупенькие мыслишки. И вас ждет просто пустота, пустота, которую невозможно описать, потому что она не представляет собой абсолютно ничего. Ну, ладно, не будем о грустном. Лучше расскажите, как вы жили на вашей ферме в Англии.
– Я не хочу об этом говорить, – я скорбно вздохнула и сделала маленький глоток шампанского, – это мое грустное прошлое, там, в долине, лежит моя дорогая мамочка, там я рассталась с любимым человеком. Я хочу думать о будущем, может быть, здесь во Франции я встречу того, с кем мне будет хорошо.
Эндрю внимательно посмотрел на меня:
– С людьми редко бывает хорошо, почти никогда. Самое страшное наказание, которое придумал Бог, – то, что он заставил нас жить рядом друг с другом. Ищите того, кто хорош в постели, и поменьше времени проводите вместе – вот секрет счастливой любви.
– Эндрю, вы кажетесь таким богатым и успешным. Как вам удалось заработать столько денег?
– Я вырос в бедном квартале в городке Мецц, мой отец не просыхал, а мать была шлюхой, царство ей небесное. Я просто боролся за жизнь и, похоже, у меня это получилось.
– Мне кажется, вы почему-то относитесь ко мне с подозрением, хотя Родриго ваш друг, насколько я поняла? – слегка обиженно спросила я.
– Нет-нет, что вы, подозревают полицейские, я просто делаю выводы. Например, не понимаю, зачем вы носите парик.
– Для уверенности в себе, – у меня по спине пробежал холодок.
Тут мы увидели, что к нам, слегка шатаясь, идет Ирен.
– Вот сейчас мне хорошо, – удовлетворенно выдохнула она, опускаясь на стул, – я чувствую необыкновенную ясность ума, все прекрасно, все проблемы бесконечно далеко, я попала в рай на земле. Джейн, ты хочешь отправиться в рай?
– Пожалуй, но не сейчас, несколько позже.
Мне стало жаль Ирен, она сидела отрешенная и задумчивая, с выражением полного счастья на лице. И ее не интересовали ни мосты, ни целующиеся влюбленные, ни вообще что-либо из реальной жизни.
– Я не понимаю, ты так богата, зачем ты употребляешь наркотики, чего тебе не хватает? – спросила я.
Ирен молча улыбалась.
– Как сказано в Библии, не хлебом единым жив человек, – серьезно сказал Эндрю, – богатство автоматически не делает человека счастливым.
– Оригинальная мысль, – не удержалась и съязвила я.
– Ребята, я не понимаю, о чем вы? Расслабьтесь, все хорошо, все прекрасно. Джейн, ты обязательно будешь счастлива, я в этом больше чем уверена. Ты тоже полетишь за облака в теплом, ватном безвоздушном пространстве, где ничего нет кроме счастья и покоя. Жизнь – это борьба, но однажды понимаешь, что можно просто остановиться и не бороться, никуда не спешить, просто смотреть на веселое безумие, которое мы называем миром, и это и есть счастье. Остановиться и смотреть, и разглядеть нечто ошеломляющее, и увидеть чудо в каждом облаке, пролетающем над головой, в этом ангелочке, который сейчас летит вон там, – она указала в направлении луны. – Вы видите его?
– Нет, – испуганно ответила я, – мне действительно стало не по себе.
– А я вижу, ангелов здесь – как звезд на небе, они все заботятся о моей девочке, – растроганно улыбнулся Эндрю. – У Джейн черная, лицемерная душа, и созерцание ангелов ей недоступно.
– Не знаю, я никого не убивала, не воровала, – простодушно ответила я.
– А если даже и убивала? Разве в конечном итоге это важно? Скажи, любимый, разве это важно? Я думаю, никакого значения не имеет! – убежденно прокричала Ирен и откинулась на спинку стула.
– Я не знаю, – друг моей подопечной обаятельно улыбнулся, – все поступки имеют свои последствия.