– Зар-р-раза! – кричит срывающимся голосом Миша и, отбросив автомат, бросается к умолкшей «Гадюке». После чего выпускает в багорщиков остаток магазина и, дабы не тратить время на перезарядку, хватается за второй пулемет.
Хакимов тоже едва не становится жертвой этого обстрела. Багор вонзается в шпалу аккурат в полушаге от Максуда, когда тот перезаряжает оружие. Впрочем, стрелять ему и нам уже не по кому. Предназначенный Хакимову снаряд еще находился в полете, когда швырнувший его последний молчун упал, щедро нашпигованный свинцом сразу из нескольких стволов.
Да, Душа Антея определенно набирается опыта в войне с нами – непокорными ей созданиями. Но прививать своим солдатам инстинкт самосохранения разумная мантия упорно не желает. Значит, либо у нее есть резервы, о которых нам пока неизвестно, либо она уверена, что ей гарантированно хватит бойцов до часа икс, после которого они Mantus sapiens уже не потребуются. И раз она позволяет себе терять в день по половине армии, значит, этот зловещий час наступит не сегодня-завтра. Что опять-таки косвенно подтверждается усилившейся активностью Бивня…
Но не думать, не думать о худшем! Только о чем-нибудь воодушевляющем. О своей реабилитации и геройской пенсии? Господи, какие смехотворные мысли мне до сих пор приходят на ум! Или, может, не стоит гадать, а просто начать усиленно мечтать о том же, о чем грезят все выжившие «фантомы»?
Солнце. Играющее лучами, теплое и яркое. Оно – вполне достаточный стимул, чтобы вырваться из «Кальдеры». Часок погреться под солнцем перед тем, как весь мир провалится в тартарары, – вот и все, что нам сегодня надо для счастья. И как всякий уважающий себя палач, Душа Антея просто обязана исполнить это наше коллективное последнее желание…
С Дросселем все в порядке. Он сидит на рельсе и посмеивается. Правый глаз байкера налит кровью, и без того наполовину парализованное лицо распухло, будто покусанное осами, но он не обращает внимания на подобные мелочи. Еще бы ему не радоваться, ведь любой другой на его месте давно был бы трупом. А Дросселю повезло отделаться лишь крепким ушибом, который не особо сказался на его привычных к встряске мозгах.
Срикошетивший багор двинул байкеру по той половине головы, которой однажды уже не повезло принять на себя удар о дорожный хардолит. Что является удивительным курьезом судьбы, которая, дабы спасти сегодня Дросселю жизнь, три года назад едва его не угробила. Оружие из закаленного базальта оставило на титановой пластине в байкерском черепе глубокую борозду, перечеркнув ею логотип «Harley-Davidson Motor Company», но тяжкого увечья здоровяку не причинило.
– А хирурги мне тогда хором пели: на хрена тебе, как гытца, эта титановая дрянь, ежели у нас полным-полно нормальных биопротезов! – хохочет Дроссель, ощупывая свой вживленный в голову талисман. – И ведь я, болван, едва их тогда не послушался! Можете в это поверить, а?
Пулеметчик еще толком не пришел в себя, и я хочу дать ему пять минут, чтобы он оклемался. Все равно, если сюда оперативно прибудут другие багорщики, лучшего места для боя нам не сыскать. Пользуясь передышкой, обожженный при обороне театра Максуд колет себе обезболивающее, бледный Ефремов глотает какие-то пилюли, Туков перезаряжает пулеметы, а Ольга и Сквайр спешат к Эдику, желая убедиться, цел ли он.
– Тихон! – обеспокоенно окликает меня Кленовская сразу, как только они с Сиднеем усаживаются возле мальчика.
Исполненный самых дурных предчувствий, я срываюсь с места и бегу к ним. Эдик невредим – это становится понятно сразу, иначе опекуны суетились бы возле него, а не рассматривали рисунок. Судя по всему, тот самый последний рисунок, который художник создал прямо во время стычки с молчунами.
– Ты понимаешь, что это, Тихон? – спрашивает Ольга, протягивая мне планшет, который Эдик безропотно ей отдал.
Я поворачиваю картинку к свету и первым делом вижу на ней человеческий силуэт с раскинутыми в стороны руками. Почти как на знаменитом анатомическом чертеже Леонардо да Винчи, только Эдиков графический человек не стоит на месте, а находится в движении. Судя по всему, куда-то падает или летит в ореоле бьющего у него из-за спины света. И этот персонаж мне определенно знаком: тощий, нескладный, взъерошенный… Ну прямо как… Яшка!
А что за странная уродливая тень загораживает наполовину источник озаряющего его света? Огромная, непропорциональная, простершая к Яшке длинные щупальца. Похоже на какой-то механический агрегат или крупный кибермодуль. У которого, если присмотреться, есть колеса, а под ними вроде как лежат еще два человека. Оба мертвы, поскольку растерзаны на части. Опознать их невозможно – картина явно не дописана. Или же я не узнаю этих людей, потому что так изначально задумано художником?
Ну да бог с ними, с незнакомцами. Главное, я опознаю Яшку и, пусть не сразу, но безошибочно – кибермодуль, что стоит на «Октябрьской». После чего едва не задыхаюсь от накатившей тревоги, ведь мой дозорный все еще несет вахту в тоннеле Сурка.
– Яшка, назад!!! – ору я что есть мочи и, всучив планшет Сквайру, бросаюсь к межтоннельному переходу. – Назад, парень! Это приказ!
Услыхав мой вопль, Лев Карлович, Максуд и Миша вскакивают и тоже начинают наперебой звать стоящего на посту Яшку. Они не догадываются, отчего я переполошился, но понимают, что это неспроста. А вслед за нашими криками под сводами тоннеля раздается еще один звук. Вполне обыденный для любого другого метро, но в этом он способен повергнуть в панику кого угодно.
Стук колес по рельсам и гул разгоняющегося киберлокомотива, что отошел от станции «Октябрьская» и движется к нам по параллельной магистрали. И разгоняется он, судя по нарастающему шуму, намного быстрее обычного метрополитенного поезда.
– Яшка, беги! – продолжаю я срывать голос, подбегая к переходу. Его протяженность чуть больше ширины станционного перрона и, если дозорный не удалился от коридора, он не может не услышать поднятый нами гвалт.
Я порываюсь было рвануть ему навстречу, но с облегчением вижу, что парень уже чешет по переходу обратно и мы зря за него волнуемся. Именно так, а не иначе он и должен поступить, когда завидит угрозу. Ведь это же Яшка – наш самый молодой, но вполне дисциплинированный боец.
– Тревога! – кричит он, размахивая на бегу руками. – «Бешеное железо»! Быстро едет! Уже близко! Тревога!..
Я отступаю в сторону, чтобы бегущий дозорный впопыхах не сбил меня с ног. А затем наблюдаю, пожалуй, самое душераздирающее дежа вю в своей жизни. Длится оно всего миг, но оклематься после него от шока я смогу не скоро…
Из тоннеля, откуда возвращается Яшка, бьет яркий термиксовый свет, и передо мной вдруг вырисовывается отчетливая картина, которую я только что рассматривал на планшете Эдика. Она все еще стоит у меня перед глазами, и сейчас реальность накладывается на свежие воспоминания, как два кинокадра, снятые с интервалом в секунду. Изображения на них не совпадают совсем чуть-чуть. Но интуиция подсказывает, что следующая смена одного из кадров – того, что новее, – устранит эту разницу, и они будут наложены друг на друга уже идеально. Я вновь ору «берегись!», но все дальнейшее происходит молниеносно и заканчивается еще до того, как мне удается выкрикнуть свое предупреждение.
Если бы я в этот момент моргнул, то вообще ничего не увидел бы. Был Яшка и исчез, как закрытая метким выстрелом биатлонная мишень. Но я не моргаю и потому успеваю заметить, куда он пропал. Окружающий его ореол света на миг заслоняет пронесшаяся по соседнему тоннелю тень, а затем слышатся короткий, режущий уши свист и глухой удар, словно кто-то стеганул бичом по земле. Яшка отрывается от пола и распахивает руки, будто крылья – очевидно, решает, что споткнулся, и хочет удержать равновесие.
Вот когда мои воспоминания и реальность достигают идентичности. Именно таким я видел Яшку на рисунке Эдика. И именно таким вижу его в последний раз живым. Вижу его изумленные глаза и открывающийся в предсмертном крике рот. Но голоса уже не слышу, хотя, уверен, юноша кричит громко и отчаянно. И очень недолго. Потому что рывок, с которым Сурок выдергивает его манипулятором из межтоннельного перехода, настолько силен, что у Яшки наверняка ломается шея еще до того, как он ударяется головой о рельс.
А в следующую секунду я стою один в озаренном светом коридоре и слушаю стук колес удаляющегося кибермодуля, чью опасность мы фатально недооценили…
Разумеется, я бросаюсь вдогонку. С яростным воплем выскакиваю на параллельную магистраль и, неизвестно на что надеясь, несусь по ней до тоннельного изгиба. Вижу разбрызганную по шпалам и рельсам кровь. Нахожу Яшкин ботинок с наполовину оторванной подошвой. Сам не знаю зачем подбираю его и бегу дальше, оглашая метро бессильной бранью.
За поворотом – кромешная тьма, и я в нерешительности останавливаюсь. Выплескиваю остаток ярости, крича во мрак угрозы и проклятья. А когда умолкаю, то вновь слышу стук колес. Только теперь он не удаляется, а неумолимо приближается. Распаленному погоней, мне кажется, что это вовсе не перестук, а учащающийся от злобы пульс монстра, которого разъярили мои проклятья. И сейчас я стою прямо у него на пути.
Скорости, с какой я драпаю назад, мог бы позавидовать сам древнегреческий бог Меркурий – носитель не менее легендарных крылатых сандалий. Благо, отбежал я совсем недалеко, поэтому успеваю шмыгнуть в межтоннельный переход и пересечь его до того, как Сурок проносится обратно по окропленному кровью Яшки пути. Краем глаза я замечаю, как в коридор вновь влетает длинное стальное щупальце с наконечником, похожим на зазубренный гарпун. Знакомое устройство. С помощью таких стреляющих лебедок кибермодули-проходчики тянут себя вверх по горным склонам, когда нуждаются в дополнительной подъемной мощности. Наконечник манипулятора вонзается в бетонную плиту и выдирает ее из стены с легкостью рыболова, подсекающего мелкую рыбешку. В переходе моментально образуется завал, но мне он не страшен. Я уже покинул коридор и вернулся к товарищам, которые, в отличие от меня, только теперь начинают осознавать, что стряслось.
Подобранный ботинок все еще находится у меня в руке. Я бережно ставлю его на бетонный выступ с таким видом, словно прошу прощения и у Яшки, и у тех, с кем он столько времени делил бок о бок все тяготы и лишения. Я не знаю, что нужно при этом сказать. Покаяться в том, что ошибся, послав парня в дозор, а в действительности – на верную погибель? Но командир не обязан оправдываться перед подчиненными в своих действиях, даже если они привели к столь трагическим последствиям. На войне всякое случается. А здесь – самая настоящая война, в которой мы ведем неравную схватку с многократно превосходящими нас силами противника. Однако мне, один черт, непросто смириться со смертью Яшки, тем более когда нет никакой уверенности, что его смерть завершит список павших «фантомов».
Впрочем, те, кто еще жив и готов бороться, не требуют от меня оправданий. Как наверняка не требовали их и от Папаши, которому тоже доводилось терять доверившихся ему людей. Полминуты мы в скорбном молчании смотрим на Яшкин ботинок, слушая удаляющийся стук колес Сурка. Даже Эдик, которому Сквайр вернул планшет, стоит, потупив голову, и не возобновляет рисование, хотя спокойная обстановка благоприятствует этому намного лучше, нежели летающие вокруг пули и копья.
– Надо уходить, Тихон, – Ольга первой нарушает гнетущую тишину. – Яшке уже не помочь, так давай попробуем вытащить отсюда хотя бы Эдика.
– Уходим, – соглашаюсь я, посмотрев на мальчика и вновь встретившись с его проницательным, не по годам мудрым взглядом. После чего добавляю: – Если не мы, так пусть хотя бы один из нас снова увидит солнце.
А у самого при этом не выходят из головы неопознанные силуэты, что лежат под колесами Сурка на незаконченном рисунке Эдика. Кому еще из нас не суждено дойти до «Речного вокзала»? И самое главное: не окажется ли тех жертв больше, если позволить мальчику дописать картину? Она – все равно что приговор, который вынесен мне до того, как я совершу преступление. И ничего с этим нельзя поделать. На нашем пути нет ни одной развилки, что позволила бы нам попытаться пусть не избежать предсказания, так хотя бы смягчить его последствия…
Глава 17
Приметы не лгали. Дорожное покрытие на Восходе и впрямь вздыбилось неспроста. Примерно на полпути между поворотом, где погиб Яшка, и «Речным вокзалом» мы начинаем ощущать себя букашками, ползущими внутри изрядно пожеванной соломинки из-под коктейля. Образование «Кальдеры» сильно повредило эту часть метро – очевидно, обские берега оказались слишком зыбкими для такого катаклизма. Колея здесь искорежена, шпалы – вырваны из нее, рельсы местами полопались, а завалы идут один за одним. Магистраль стала совершенно непроходимой для метрополитенного транспорта. Но не для нас. Мы перелезаем через груды осыпавшегося со стен и потолка бетона и грунта и молимся, чтобы не очутиться ненароком под таким курганом. И чтобы в последний момент нам не преградила путь какая-нибудь местная джомолунгма. В последнем случае придется возвращаться на «Октябрьскую», взламывая все попутные стальные двери в поисках обходных путей по подземным городским коммуникациям. Занятие не столько опасное, сколько муторное. Бывший коммунальщик Хакимов, и тот не сможет нам в этом помочь. Он и на аналогичном уровне своего района – Калининского, – прежде с трудом ориентировался без карты, а в Октябрьском – то есть здесь, – пасовал подавно.
Насколько поврежден соседний тоннель, выясняется, когда на подходе к станции оба они сливаются в один широкий, а магистрали начинают идти параллельно друг другу. К нашей радости, дорогу Сурку перекрывает высокий, до самых сводов, завал. Какова его протяженность, неведомо, но пробиться сквозь такую пробку «бешеное железо» вряд ли сумеет. Тем более что рельсы перед ней также наверняка повреждены, а на рельсоукладчик убийца Яшки не походит. Даже знай он способ перебраться на наш путь, на нем Сурка также ожидают горы обломков и разбитая колея.
Он вновь напоминает о себе, когда мы приближаемся к «Речному вокзалу». Из какого тоннеля доносится шум, определить уже нельзя. Магистральная развилка осталась далеко позади, а череда завалов приглушает буйство упустившего нас кибермодуля. Слышно, как он расшвыривает манипуляторами обломки, однако таким образом ему до нас не добраться. Все, чего он добьется, это лишь вызовет в тоннеле новый обвал и похоронит себя под ним. Иными словами, не причинит нам вред, а, напротив, окажет громадную услугу.
Платформы на станции располагаются справа и слева от проложенных рядом путей. Сами же они не расходятся, а идут дальше, на мост через Обь. Во времена моего детства он был полностью крытым и обнесен по всей длине глухими стенами. Пересекая по нему реку, я, тогда еще сопливый мальчишка, всякий раз жалел, что не могу смотреть на нее, проносясь над ней в вагоне на головокружительной высоте. На рубеже веков мое детское желание пусть с запозданием, но исполнилось. Вот уже больше двух десятков лет этот мост до недавних пор дарил каждому пассажиру метрополитена возможность любоваться захватывающим дух пейзажем. Защитные крыша и стены были демонтированы, а взамен последних появились низкие перильца, невидимые из окон вагонов. Отчего казалось, что их и самого моста вовсе нет, а поезд летит по воздуху, как стрела, выпущенная над Обью из гигантского лука.
Однако сегодня я впервые в жизни жалею о том, что метромост лишился стен. Добравшись до «Речного вокзала», мы могли бы не останавливаясь двинуть по этой переправе через реку, но топать два километра на виду у ошивающейся на берегах нечисти – заведомое самоубийство. Поэтому будет разумнее выйти из метро и спуститься к пересохшему руслу. Если оно и впрямь, как утверждает Ольга, загромождено всевозможным хламом, значит, у моста его скопилось видимо-невидимо. Там и пойдем, прячась за укрытиями и фундаментами мостовых опор. Или поползем. Короче, как повезет.
И все бы ничего, вот только покинуть метро оказывается намного сложнее, чем в него попасть. Оба выхода со станции напрочь завалены обломками высотного торгового центра, расположенного некогда по соседству с ней. Его рассыпавшаяся громада погребла под собой не только «Речной вокзал», но и внушительный участок набережной. Я убеждаюсь в этом, когда в поисках выхода дохожу по тоннелю до моста. Мне хорошо известно, что на нем есть служебная лестница. Узкая и крутая, прежде она частенько бросалась в глаза, когда я подъезжал на поезде к станции с левого берега Оби. И уж коли иного пути наружу нет, стало быть, придется воспользоваться этим.
Аккуратно, дабы не маячить на виду, я выглядываю из-под бетонной арки, которая стоит на выходе из тоннеля, и сразу понимаю, насколько все безнадежно. Лестница, конечно же, обнаруживается, но не там, где я видел ее в последний раз. И радости мне это открытие совершенно не приносит. Обломки торгового центра скатились по прибрежному склону аж до самой реки. Высокий арочный козырек не позволил им засыпать мост, но ведущую на него лестницу они смели как игрушечную. И теперь она, искореженная каменной лавиной, лежит у первой мостовой опоры и уже ничем не может нам помочь. Остается на выбор два варианта: сигать с десятиметровой высоты на россыпь утыканных арматурой обломков или все-таки взойти на мост, дружно скрестив на удачу пальцы.
Вконец обессиленный и опустошенный, я прислоняюсь к арке и гляжу на метромост. Начинаясь буквально у носков моих ботинок, он пересекает Обь, затем проходит над левобережным сквером и вонзается в склон, под идентичную арку. Два километра по открытой и прямой, как стрела, дороге, идущей на высоте примерно сорока метров над обнаженным речным дном… Гиблая затея. Хотя, если дождаться ночи…
Да, мысль здравая: темнота была бы нам в этом деле союзником. До ее наступления еще несколько часов, которые мы можем провести на «Речном вокзале». Тем более, всем нам давно нужна передышка. Никто не ворвется сверху на засыпанную курганом обломков станцию, никто не приблизится незаметно с противоположного берега по мосту и по освещенному термиксом тоннелю. И неизвестно, когда в следующий раз нам повезет выкроить время для отдыха. Так что надо пользоваться моментом и набираться сил, пока Душа Антея нам это разрешает.