– Верно, – заулыбалась Лаура Карловна. – Моя мама, светлая ей память, не уставала повторять: «Детка, приличный человек, придя в гости, сначала снимает ботинки, потом идет к гардеробу, где освобождается от пальто. А вот собираясь покинуть чужой дом, необходимо проделать обратные действия: надеть верхнюю одежду и лишь потом натянуть обувь».
Я чуть не воскликнула: «Зачем такие неудобства?», а Лаура спокойно завершила выступление:
– Ведь нельзя разносить грязь улицы по прихожей хозяев.
– Ерунда, – бормотнул мужчина, сидевший около меня.
– Ты что-то сказал, Миша? – поинтересовался Герман.
– Нет, – быстро ответил сосед.
Я скосила глаза влево. Значит, это Михаил, сын Кнабе. Интересно, сколько ему лет? Окладистая темно-русая борода мешает точно определить возраст отпрыска.
– Лучше сосредоточимся на мунсе, – предложила Лаура Карловна. – Танечка, вы любите мунс?
– Обожаю, – с хорошо разыгранным восхищением отозвалась я, понятия не имевшая, что такое мунс.
– Тогда начинайте! – велела Лаура Карловна.
Я растерялась. На тарелке покачивалось нечто темно-красное, отдаленно напоминающее желе. Трудно понять, из чего сварганили закусочку, но судя по цвету, из сырой говядины. И чем есть это яство? Около моей тарелки выложена шеренга столовых приборов!
Не следует думать, что я выросла в семье, где люди ели руками яичницу со сковородки. Нет, большую часть своего детства я слышала от отца поучения:
– Пользуйся ножом! Всегда! Этот прибор предназначен не только для нарезания мяса, но и для того, чтобы помогать нанизывать еду на вилку.
Когда папа уставал воспитывать дочь, выпавшие из его рук вожжи подхватывала мама:
– Вот не научишься красиво есть, никто тебя замуж не возьмет. Сядь прямо, прижми локти к телу, отрезай аккуратные кусочки.
Один раз за меня заступилась бабушка.
– Зачем муштруете ребенка? – остановила она родителей. – И рано ей о свадьбе думать. Главное, хорошо учиться, окончить школу, институт, найти удачную работу, лишь потом надо семьей обзаводиться. Ешь, Танюша, как тебе удобно. Если встретишь суженого, он тебя и с ложкой в руке полюбит.
Помнится, после этого выступления бабушки разразился скандал, в процессе которого над обеденным столом летали такие выражения, что любой ребенок на моем месте сделал бы вывод: основной признак интеллигентного человека – умение пользоваться ножом и вилкой, все остальное, вроде употребления нецензурной лексики, воплей и швыряния на пол тарелок, не имеет никакого значения. Если лупишь ногами жену, но правильно держишь столовые приборы – ты отлично воспитан.
Меня научили виртуозно владеть ножом и вилкой, но в нашем доме они всегда лежали на столе в единственном экземпляре. Приборы для рыбы, фруктов, стейков, овощей, жюльенов, заливного, сладкого, всякие прибамбасы, вроде ложечек для поедания мякоти грейпфрута, вилочки для устриц и фондю у нас не водились. Полагаю, родители о них никогда и не слышали...
– Ну, Танечка, – сладко пропела Лаура, – вам предоставляется право первого кусочка.
– Неудобно начинать трапезу раньше хозяев, – вывернулась я.
– Мне хочется, чтобы ужин открыли вы, – отбила подачу старушка.
– Надоело! – возвестил вдруг Михаил и, схватив небольшой трезубец, воткнул его в трясущуюся субстанцию.
Лаура Карловна закатила глаза, Герман Вольфович укоризненно кашлянул, но на бородача осуждение старшего поколения не подействовало. Михаил схватил соусник, вылил на трясучку море майонеза и начал быстро есть.
Я опустила глаза в тарелку. Неприлично капризничать во время званого ужина и лишать всех аппетита заявлениями вроде: «Ах, я сижу на диете, поэтому первое, второе, третье не попробую, выпью минералки, пожую листик салата, а вы жрите без стеснения жирные отбивные, не обращайте на меня, предпочитающую здоровое питание, ни малейшего внимания». Раз явился в гости, ешь нормально. Другой вопрос, что от излишне калорийного майонеза можно деликатно отказаться. Если соус подали отдельно, просто не берите его.
Я наклонилась над тарелкой, положила в рот кусок закуски, пожевала и с трудом удержалась от того, чтобы не выплюнуть. Таинственный мунс оказался невероятно кислым!
– Танечка, что-то не так? – насторожилась Лаура Карловна.
– Ваши родители не готовили национальных блюд? – тут же влез со своим вопросом Герман Вольфович. – Они настолько обрусели, что вычеркнули из обихода даже кухню?
Я успела прийти в себя и нашла достойный ответ:
– Просто я наслаждаюсь угощением.
– Обожаю мунс! – заулыбалась старушка. – Увы, его можно приготовить только летом. Доедайте, Танечка.
Я заставила себя поднести ко рту очередную порцию кислятины, но тут из-за пазухи высунулась мордочка Гензы, и рукохвост со сверхзвуковой скоростью втянул в себя красную мерзость. Слава богу, никто из Кнабе не заметил произошедшего, все были увлечены закуской. Я ощутила глубокую благодарность к Гензе. Что ж, теперь предстоит расправиться с последней частью злополучного мунса.
Быстро выдохнув, я запихнула скользкую гадость в рот и, не жуя, проглотила. Мунс поехал вниз по пищеводу, словно по льду фигурист, только что завершивший выступление: торжественно, с чувством, с толком, с расстановкой. Внезапно Генза начал отчаянно барахтаться, затем снова высунулся и выплюнул украденную «вкуснятину». Закуска перелетела через стол и шлепнулась на пол. Михаил поднял голову, глянул вниз, потом на меня, затем снова опустил глаза и поднял вверх большой палец. Я постаралась не покраснеть. Но, слава богу, ни Лаура, ни Герман не обратили внимания на происшествие, а блондинка походила на зомби, – ела молча, не вступая в беседу и не реагируя ни на что вокруг.
Подали суп.
– Вы знаете, как переводится ваша фамилия? – вновь завел светскую беседу Герман.
Мысленно поблагодарив Чеслава, который предусмотрел возможность подобного вопроса, я улыбнулась.
– Конечно. Торговец.
– Именно так, – согласился старший Кнабе.
– Есть еще вариант – барыга, – буркнул Михаил.
– Миша! – возмутилась Лаура Карловна. – Как грубо!
Тут принесли мясное блюдо, старуха замолчала, начав раскладывать еду по тарелкам. Зато неожиданно проснулась полузадушенная бусами девушка.
– Я это ем? – поинтересовалась она, показывая пальцем в миску с тефтелями.
– Нет, дорогая, ты предпочитаешь на ужин кирпичи без кожи, – галантно ответил Миша.
– Перестань! – зашипела на него Лаура Карловна и повернулась к блондинке: – Да, Эрика, приготовили твое любимое блюдо.
Я вцепилась пальцами в край стола. Эрика? Значит, заторможенная красавица – дочь Кнабе? Тогда понятно, почему она столь странно себя ведет, – девушка не оправилась от комы, у нее разум пятилетней малышки. Но теперь возникает вопрос: а кто лежит под аппаратом искусственного дыхания? Почему у больной на шее шрам от удавки? Она тоже жертва маньяка? По какой причине Кнабе не отвезли пострадавшую в клинику? Кем она им приходится? И кстати, почему я, знавшая о том, что Эрика идет на поправку, приняла больную женщину за нее? Впрочем, на последний вопрос ответ известен: порой я бываю глупее Емели.
Из состояния задумчивости меня вывел голос Лауры Карловны:
– Вижу, Таня, вам очень понравились тефтельки! Хотите добавки?
Я, не успевшая съесть ни одной, вздрогнула и увидела, что передо мной стоит пустая тарелка с остатками соуса. Тут же послышалось хихиканье дочери Кнабе.
– Она вся обкапалась!
– Эрика, – погрозила ей пальцем экономка, – с каждым может случиться мелкая неприятность.
В ту же секунду я поняла: подсуетился рукохвост. Пока «мамочка» пыталась разобраться в собственных мыслях, корила себя за проявленную в очередной раз тупость, Генза живо забросил в свой рот крохотные котлетки, облив мой костюм жирной подливкой.
– Фу! Неряха! Грязнуля! – веселилась Эрика.
Герман Вольфович посмотрел на Лауру Карловну, та правильно поняла взгляд хозяина дома, встала и подошла к девушке со словами:
– Ты хочешь посмотреть телевизор!
– Да? – удивилась больная. – А, конечно.
– Сядь на диван, – приказала старушка.
– Это что? – переспросила несчастная.
– Жесть! – заржал Михаил. – Вот это стул, на нем сидят, вот это лук, его едят... Диван суперская вещь, но им можно пользоваться, лишь раздевшись догола.
Эрика попыталась дотянуться до молнии на спине.
– Как тебе не стыдно! – закричала на бородоча Лаура Карловна. – Эрика, Миша шутит.
– Что? – заморгала девушка.
– Говорит неправду, – объяснила старуха.
– Зачем? – продолжала недоумевать Эрика.
– Хороший вопрос, – кивнул отец. – Действительно, зачем?
Михаил встал и вышел, Лаура Карловна подхватила Эрику и повела ее в глубь комнаты. Герман в упор уставился на меня.
– Эрика попала в автокатастрофу, – солгал Кнабе. – Девочка чудом осталась жива, мы сумели поставить ее на ноги, но, как вы, наверное, уже поняли, дочь пока трудно назвать разумным человеком. За ней требуется особый уход, и я полагаю, что лучше всего присматривать за Эрикой дома. У Михаила другое мнение, он считает, что сестру следует поместить в специальное заведение, где ее будут обучать всему заново. Не подумайте, что Михаил не любит Эрику, он за нее переживает. Сейчас сын вернется к столу, и мы продолжим трапезу.
– Эрика попала в автокатастрофу, – солгал Кнабе. – Девочка чудом осталась жива, мы сумели поставить ее на ноги, но, как вы, наверное, уже поняли, дочь пока трудно назвать разумным человеком. За ней требуется особый уход, и я полагаю, что лучше всего присматривать за Эрикой дома. У Михаила другое мнение, он считает, что сестру следует поместить в специальное заведение, где ее будут обучать всему заново. Не подумайте, что Михаил не любит Эрику, он за нее переживает. Сейчас сын вернется к столу, и мы продолжим трапезу.
Глава 18
Наверное, подобные вспышки случались у молодого Кнабе постоянно, потому что Лаура Карловна, устроив девушку на диване, продолжила трапезу, а вернувшийся спустя короткое время Михаил как ни в чем не бывало сел на свое место.
Подали десерт. Слава богу, он состоял из фруктов и не мог понравиться Гензе.
– У нас не хватает горничной, – завела деловой разговор экономка, – уволилась Светлана.
– Не помню ее, – поморщился хозяин.
– Светлана Калинина, из приходящих, – уточнила Лаура Карловна. – Ушла внезапно, собрала вещи и умчалась. Вроде у нее муж заболел.
– Не вижу проблемы, найми новую прислугу, – пожал плечами Герман.
– На листе ожидания Вероника Долина и Екатерина Соснова, – вздохнула экономка.
– Родители? – вскинул брови Кнабе.
– У Долиной: Иван Николаевич и Елена Петровна. А вот мать Катерины зовут Эльза, в девичестве Гессен.
– Отлично, – потер руки Герман Вольфович, – берем Соснову.
– Маленькая деталь: Долина шесть лет проработала в семье, которая уезжает на постоянное местожительство в Америку, рекомендации у Вероники великолепные и есть опыт. Катерина никогда не была прислугой, она очень молода, ей едва исполнилось восемнадцать.
– Присоединяюсь к отцу, – протрубил Михаил. – Зачем нам тут старая калоша? Лучше сочный персик. Надеюсь, фигурка у нее о’кей? Мне нравятся спортивные девушки, с рельефом. В особенности меня привлекают малышки, у которых развиты...
– Миша, – поморщился Герман, – прекрати.
– У которых развиты мышцы спины, – проигнорировал отца сын. – Если у девушки нет хорошего корсета из мышц, ей нельзя рассчитывать на звание красавицы.
– Мишенька, хочешь добавку? – попыталась помешать разглагольствованиям воспитанника Лаура Карловна. – Велю принести новую порцию ванильного пудинга к ягодам.
Но сына Кнабе оказалось совсем непросто сбить с любимой темы.
– Вот скажите, – внезапно повернулся он ко мне, – что хорошего в моделях? Вылезает на подиум скелет без вторичных половых признаков, шагает, по-идиотски ставя ноги, украшен чудовищным макияжем, на голове причесон, идея которого привиделась цирюльнику после очередной дозы кокаина. И я должен возбудиться, глядя на размалеванную швабру? Ну уж нет! Я восхищаюсь спортсменками, никогда не пропускаю соревнований по гимнастике. Вот где красота тела и эротика, сила, мощь, ловкость. Признайтесь, вы со мной согласны?
От растерянности я пропищала:
– Да.
Герман Вольфович отложил плоскую круглую ложку, которой аккуратно ел фруктовый коктейль.
– К вопросу о новой прислуге...
– Да-да, – обрадовалась смене темы Лаура Карловна, – кого берем?
Хозяин хмыкнул.
– Твое решение?
Лаура Карловна потупилась.
– Моя позиция всем известна. Я, кстати, опираюсь на науку, которая утверждает: никакое воспитание или обучение не заменит происхождения. Мы этнические немцы, рано или поздно в каждом из нас просыпается...
– Фюрер[6], – вклинился в плавную речь старушки Михаил. – Зиг хайль! Дранг нах остен![7]
Я хоть и не знаю немецкого языка, но смысл слов сына Кнабе поняла отлично: все-таки имею филологическое образование и прочитала много книг. Интересно, как отреагирует отец на неподобающее поведение Михаила? Сделает ему замечание? Накричит на него? Велит покинуть столовую?
Но Герман сделал вид, будто ничего не произошло.
– Согласен, – обратился он к Лауре Карловне. – Так у кого отец немец?
– Мать, у Екатерины Сосновой, – уточнила бывшая няня, – но девушка без опыта.
– Замечательно, – потер руки хозяин, – ты умеешь воспитывать людей.
– Отрубить им голову! – заорал Михаил. – Казнить всех!
Я невольно вздрогнула. Конечно, мне было понятно, что молодой человек дурачился и цитировал речи одного из героев книги «Алиса в Стране чудес», но все равно неприятно слушать вопли.
– Всех расстрелять! – продолжал кривляться молодой Кнабе.
Внезапно раздался резкий неприличный звук, по комнате поплыл смрад. Герман, Лаура Карловна и Михаил уставились на меня.
– Это Генза, – немедленно оправдалась я. – Рукохвост воспринимает слишком громкие звуки как начало нападения и пытается защититься. Сейчас он испугался голоса Михаила Германовича и отреагировал соответственно.
– Я наслышан о повадках рукохвоста, но не ожидал, что дело обстоит столь ужасно, – простонал хозяин.
Лаура Карловна вскочила, посеменила к окну, распахнула его и констатировала:
– Изумительная погода, тепло даже вечером!
Михаил встал.
– Раз я здесь никому не интересен, раз меня ненавидит даже животное с кретинским именем Генза, то сочту за благо удалиться в мастерскую. Чао, господа!
Я испугалась, оскорбить хозяйского сына не входило в мои планы.
– Рукохвост действует инстинктивно, слышит неприятный звук и... э... ну... портит воздух. Поверьте, в этом нет ничего личного.
– Значит, мой голос отвратителен? – взвизгнул Миша и стал надвигаться на меня.
– Нет, конечно, – залепетала я, – но Генза не любит шума.
Сын Кнабе вцепился в мое плечо.
– Запомни, пакость, никто не имеет права...
– Михаил! – хором воскликнули экономка и глава семейства.
Кнабе-старший поднялся из-за стола. Он, очевидно, хотел подойти к хулигану, но тут события стали развиваться непредсказуемо.
Рукохвост высунул мордочку из-под воротника моего костюма. Глаза Михаила со странно расширенными зрачками сфокусировались на Гензе.
– Мышь ублюдская! – трубно возвестил он. – Она теперь у нас в доме главная? Ну, милашечка, случится с тобой хренашечка!
Парень с силой сжал мое плечо, я не сдержала крика, пальцы младшего Кнабе походили на тиски.
– Сейчас заплачу... – прошипел хулиган. – Ты меня не любишь! Голос мой тебя раздражает, ласковое прикосновение бесит...
– Михаил! – гаркнул Герман. – Сядь на место!
– Нихт ферштеен[8], – заржал бородач.
Лаура Карловна схватила телефон и нервно набрала номер.
– Зайди сюда, – зашептала она в трубку, – живо.
И тут настал звездный час Гензы. Рукохвост раздул щеки, вздыбил короткую шерстку, округлил глаза, повернулся в сторону буяна и плюнул в него коричневой струей. Надо отдать должное моему воспитаннику, малыш обладает меткостью снайпера. Лицо, рубашка и даже волосы Михаила покрыла липкая жижа. От неожиданности парень растерялся и почти по-человечески спросил:
– Что он сделал?
– Крошку стошнило, – ответила Лаура Карловна.
– Тефтельками в соусе, – непонятно зачем уточнила я. – Они ему очень понравились.
– Ах, сученыш! – взвился бородач. – Сейчас голову ему откручу!
Генза снова пукнул, но младшего Кнабе очередная газовая атака не остановила, он дернул за воротник мою кофту. Пуговички в виде жемчужинок посыпались на пол. «Хорошо, что Марта положила в чемодан дорогущий комплект белья, обнажись сейчас розовый атласный бюстгальтер старушечьего фасона, я умерла бы от стыда, а так я красуюсь в кружевном лифчике и вполне прилично выгляжу», – промелькнуло в моей голове.
Михаил схватил рукохвоста, я возмутилась:
– Не трогай ребенка!
– Ща ему мало не покажется, – зло пообещал парень. – Насрать, сколько мерзавец стоит, я сверну ему шею!
Я попыталась отодрать руку хама от испуганного животного, но потерпела неудачу. И все же решила во что бы то ни стало защитить Гензу. Изловчилась, схватила со стола маленькую вилку и ткнула ею в бок Михаилу.
Раздался вопль, затем брань.
– ...! ...! Ты меня убила!
Я запахнула блузку, не удержавшись от замечания:
– Для мертвого ты слишком громко орешь!
– Зовите врача, – захныкал Миша, оседая на пол, – я погибаю.
В столовую вошел Костя, мастер на все руки и, похоже, самый верный слуга Лауры Карловны.
– Звали? – обратился он к старушенции.
– Уведи его, – приказала Лаура Карловна, – уложи спать.
Костя приблизился к Михаилу, который вытянулся на ковре и закатил глаза.
– Посмотрите, сильно я его поранила? – испуганно проблеяла я.
Константин изучил последствия удара вилкой.
– Крови нет, даже кожу не оцарапали.
– Прибором для суфле никому не навредишь, он же тупой, – заметила Лаура Карловна. – Только рубашка порвалась.
– Почему же он так испугался? – удивилась я, благодаря бога, что мне под руку не подвернулся нож для разрезания запеченного мяса или кинжал, которым колют лед.