– Он художник, творческая личность... – объяснил Константин. – Домысливает все на ходу. Вы психолог, вероятно, сталкиваетесь с подобными людьми, смотрят они в зеркало, видят крохотную морщинку и думают: старею, скоро умирать, я на последнем издыхании и – бац, инфаркт. Вот и Миша таков, ощутил тычок, в его воображении нарисовался тесак с полуметровым лезвием.
– Он ездил сегодня в город? – резко спросил Герман.
– Нет, – ответил Костя, поднимая парня.
– Точно? – не успокаивался хозяин.
– Головой ручаюсь! – воскликнул Константин, утаскивая обмякшего Мишу. – Да и на чем? Я распорядился машину ему не давать, а если он начнет настаивать – меня позвать.
– И тем не менее. Обыщи мастерскую и спальню, уничтожь запас, – мрачно гудел Герман Вольфович.
Костя кивнул и уволок уже почти спящего барчука из столовой. Повисло тяжелое молчание.
– Извините, – я рискнула нарушить тишину, – пойду переоденусь!
– Конечно, Надя пришьет пуговицы, – засуетилась Лаура Карловна. – Танечка, вы для нас особый человек, мама Гензы, поэтому... ну... э... как вы защищали малыша! Смело! Самоотверженно! Рукохвост не ошибся, выбрал лучшую из лучших! И... да...
– Короче! Я человек прямой! – Герман рубанул воздух рукой. – Всю жизнь от этого страдаю, желание высказать человеку в лицо правду только усложняет жизнь, но ничего с собой поделать не могу. Татьяна, вы стали свидетельницей отвратительного, но, увы, привычного поведения Михаила. Мой сын в детстве подавал огромные надежды, он талантлив, ярок, неординарен, но, на беду, одновременно с немалыми творческими задатками от матери ему передались истеричность, капризность, эгоизм и лень.
Лаура укоризненно кашлянула, Герман Вольфович побагровел.
– Нечего мне рот затыкать! Моя жена была красива, я повелся на яркую упаковку, наплевал на внутреннее содержание. И от меня Мише ничего не перешло, он целиком Эвелина. Не спорить!
Экономка опустила взгляд, мне стало неудобно. Неприятно, когда у вас в доме разгорается скандал, но еще хуже быть свидетелем выяснения отношений чужих тебе людей.
– Мой сын алкоголик, – заявил глава семейства. – Сейчас я пытаюсь его лечить. Михаилу не разрешено покидать поместье, спиртные запасы в доме заперты на замок, но он ухитряется раздобыть выпивку. Перед ужином сын явно накачался виски, в процессе семейной беседы мерзавца развезло, вот он и устроил дебош. Нам с Лаурой Карловной стыдно, поэтому убедительно вас просим: не делитесь ни с кем впечатлениями от увиденного.
– Я не собиралась болтать с прислугой, – поспешила я заверить хозяина, – вообще никогда не сплетничаю.
– Спасибо, – устало произнес Герман Кнабе.
– Картинки закончились, хочу еще! – подала голос Эрика.
– Уже поздно, – вспомнила о несчастной девушке Лаура, – тебе пора спать.
– Нет, – заупрямилась Эрика, – нет!
– Пойдем, съешь пирожное, – начала соблазнять ее старуха, – эклер с глазурью.
– Это что? – не поняла Эрика.
– Трубочка с кремом, – перевела непонятное слово Лаура.
– Давай! – закричала больная и кинулась к пожилой даме.
Герман Вольфович сел в кресло и закрыл глаза.
Меня охватила жалость. Права поговорка: «Не в деньгах счастье». Конечно, человек, живущий на скромную пенсию или маленькую зарплату, часто думает, что все его проблемы можно решить с помощью денег. Но посмотрите на старшего Кнабе! Огромный дом, окруженный лесным массивом, зоопарк, армия челяди, гараж с машинами, возможность исполнить практически любую свою прихоть... – у него есть все, а счастья нет!
Новой супругой Герман не обзавелся (наверное, опасается привести в семью охотницу за наследством), Эрика превратилась в неразумное дитя, а Михаил наркоман. И никакие миллионы не вернут господину Кнабе веру в любовь и не разбудят разум его дочери. Может, хоть с Мишей ему повезет? Иногда нездоровое пристрастие поддается лечению.
Почему я веду речь о наркотиках, если Кнабе назвал сына алкоголиком?
Я обладаю отлично развитым обонянием, наверное, веду свой род от древнего человека, который вынюхивал для своего племени мамонта или другой объект охоты. Но сегодня мой сверхчувствительный нос не уловил ни малейшего намека на спиртное. Михаил стоял вплотную ко мне, дышал буквально в лицо, и я могу с уверенностью сказать: хам не прикасался к бутылке. Судя по расширенным зрачкам и постоянному шмыганию носом, неадекватное поведение младшего Кнабе вызвано ударной дозой кокаина. А Герман Вольфович не может признаться: мой сын наркоман. Поэтому и соврал про алкоголизм.
Людям важно сохранить реноме даже в безнадежной ситуации. Мать, чей отпрыск попал в тюрьму за воровство, воскликнет: «Он не убийца!» Ей хочется думать, что ее сын не хуже всех, есть на свете совсем уж отвязные подонки. Вот и Герману Вольфовичу кажется: пьяница – это еще не дно. А хуже наркомании ничего нет.
Глава 19
Мало-помалу я стала ориентироваться в доме, поэтому добралась до своей спальни без приключений. Быстро приняла душ и, несмотря на относительно ранний час, залезла под одеяло. К сожалению, я принадлежу к той категории людей, которые тяжело переносят любые скандалы. Если при мне начинается выяснение отношений, у меня всегда душа уходит в пятки.
В детстве, когда мои родители принимались орать друг на друга, рано или поздно у отца вырывалась фраза:
– И дочь пошла в тебя, дуру, потому и носит из школы тройки!
– От кролика не родится лев! – отбивалась мать. – Танька ленивая и неаккуратная, как папашка!
Я вжималась в матрац, натягивала на голову одеяло, пыталась дышать бесшумно и непременно давала самой себе несбыточные обещания: стану отличницей, буду три раза в неделю убирать квартиру, никогда больше не забуду дома мешок со сменной обувью, а в школе – пенал с ручками. Родители начнут гордиться дочерью, забудут про ссоры, станут приглашать гостей, танцевать под магнитофон – короче, вести себя, как папа и мама Веры Гордеевой. Но благого порыва мне хватало на пару дней. В понедельник я мыла в квартире полы, во вторник приносила «пять» по географии, а в среду забывала записать задание в дневник...
И в конце концов настал момент, когда я задала себе простой вопрос: почему меня всегда ругают? Гордеева учится намного хуже, в моем дневнике поровну четверок и троек, из класса в класс я перехожу без переэкзаменовок, а Верка обвешана двойками и в пятнадцать лет сидит с шестиклашками, потому что она злостная второгодница. Но ее предки – веселые люди, у них гуляют гости, отец ходит с Гордеевой на каток, мама шьет ей платья, и никто не говорит Вере, как мне: «Любовь родителей надо заслужить отличной учебой и примерным поведением. Даром ничего не дается». Но Гордеевой-то мамина нежность достается просто так! Может, мои предки лаются не из-за плохой дочери, а потому что не способны наладить личные отношения, вот и ищут виноватого?
Я не могла вспомнить ни одного раза, когда бы мать или отец провели со мной выходные. Даже на Новый год они уходили к приятелям, оставив нас с бабушкой вдвоем. Мама не обнимала меня, не целовала, не хвалила, не пела песенок на ночь, не читала сказок, ее внимание можно было привлечь только плохими отметками или проказами. Но я предпочитала вести себя хорошо, а двойки приносила не из-за лени, а по тупости. Мне не давались математика, химия, физика, астрономия – короче, все науки, где цифр было больше, чем букв. Не могла я припомнить и своего желания посекретничать с мамой, поделиться с ней радостью или горем. Об отце я уж и не говорю, о нем можно сказать только одно: он был. Утром уходил на работу, вечером возвращался. Причем, как правило, папа открывал дверь в квартиру, когда я уже спала.
– Татьяна, тебе повезло, – частенько повторяла наша классная руководительница, – ты живешь в полной семье: мама, папа, бабушка. Но ты не ценишь своего счастья, постоянно ходишь надувшись. Посмотри на Зою, у той одна мать, зато девочку все любят за веселый нрав.
Ну и как я могла объяснить преподавательнице, что у Зои в доме живут собака, кошка, хомяки, а ее мать не имеет ничего против одноклассников, которые приходят в гости? Зою не пилят, не ругают, не называют позором семьи, и ее мама, Тамара Николаевна, никогда не вопит истошным голосом на мужа, которого у нее нет:
– Куда подевал зарплату? Снова заначку заныкал? Мы с голоду подохнем!
Я обожала бывать у Зои. Тетя Тамара ставила на стол отварную картошку, миску с домашней квашеной капустой, бутылку подсолнечного масла и говорила:
– Чем богаты, тем и рады.
А еще тетя Тамара пекла удивительно вкусное печенье. Правда, оно было очень твердое, мы размачивали его в чае и с удовольствием грызли.
У нас дома были и колбаса, и котлеты, и зефир, и конфеты, но они застревали в горле под постоянные свары родителей. А когда я в четвертом классе попыталась привести к себе подругу, мама не впустила ее в квартиру, заявив ей в лицо:
– Я только полы помыла, натопчешь. И диван у Тани новый, на него еще чехол не сшили, протрете дорогую обивку.
– Я только полы помыла, натопчешь. И диван у Тани новый, на него еще чехол не сшили, протрете дорогую обивку.
Так откуда взяться у меня веселому характеру...
Генза внезапно зашевелился. По моим щекам быстро забегала маленькая влажная, но совсем не противная тряпочка – рукохвост языком слизывал слезы, которые полились у меня из глаз. Я прошептала:
– Спасибо, милый.
Гензель заурчал, затем стал тихо пощелкивать языком. Похоже, зверек очень эмоционален, чутко улавливает чужое настроение.
Я погладила Гензу.
– Давай спать, все хорошо. Прошлое переделать нельзя. Да, у меня не было счастливого детства, но и ужасным его нельзя назвать. Зато настоящее и будущее зависят только от меня, я могу стать счастливой сейчас и оставаться такой до конца жизни. Больше не буду рыдать от жалости к себе, лучше потратить время на...
– Пожар! Пожар! Горим! – истошно завопил из коридора чей-то голос.
Завыла сирена, захлопали двери.
– Пожар, пожар, горим! – надрывался кто-то.
Я стряхнула оцепенение, накинула халат и, прикрывая рукой голову Гензы, кинулась из комнаты.
Воющий звук толкал меня в спину, я бежала изо всех сил. Выскочила во двор, перевела дух, оглянулась и увидела, что остальные жители имения столпились у фонтана.
Устыдившись собственной трусости, я постаралась незаметно присоединиться к толпе. Маневр удался, все смотрели на дом.
– Что стоите? Посмотрите, кого нет! – приказал Костя.
– Светланы, – робко сказала горничная Роза.
– Она уволилась, – быстро пояснила Надя.
– Когда? – удивилась Роза.
– Сегодня. Взяла вещи – и адью, – сообщила Надежда.
– Но почему? – воскликнула Роза. – Светке тут нравилось.
– Не о том говорите! – рассердился Костя. – У нас пожарная тревога.
– А где хозяева? – опомнилась Надя.
Костя махнул рукой в глубь сада:
– В беседке.
Похоже, Костю здесь слушались так же, как Лауру Карловну, и он оказался единственным, кто не потерял головы и не впал в панику. Мастер на все руки взял на себя командование людьми и распоряжался, как опытный сотрудник МЧС.
– Женщины, идите в оранжерею, – приказал он. – Сидите там тихо, не высовывайтесь, не истерите. Эй, Игорь, Коля, проводите их!
Нас доставили в небольшой домик, и я не сдержала восторга:
– Красота! Столько цветов!
– Ты еще орхидей не видела, – заметила Роза, – они в другом зале. Я раньше здесь убирала, ну когда на работу пришла. Лаура Карловна сначала человека в подвал отправляет, затем сюда, следом во флигели. А уж если добросовестность продемонстрируешь, тогда пустит на господскую половину. Первое время коридор и лестницы драишь, полгода со щеткой на карачках ползаешь. Там ступеньки дорожка ковровая покрывает.
– Видела, – кивнула я.
Роза подняла ноги на кресло и продолжила:
– На дорожке шерсть от собак и кошек остается, поседеешь, пока каждую ворсинку отцепишь. Еще прутья нужно чистить, которые ковер удерживают, чтобы он не поехал. Следующий этап – библиотека. А в ней книг – офонареть!
– Ты, наверное, дослужилась уже до уборки спален хозяев? – улыбнулась я.
Роза зевнула.
– Я отвечаю за столовую, гостиную и кабинет, к кроватям Надя допущена. Вот если она уволится, меня старшей сделают. Но Надюха не дура, сладкое место не бросают... Она левая рука Лауры.
– А кто правая? – тут же спросила я.
Роза наклонилась к моему уху.
– Неужели не поняла? Костя. Его все боятся даже больше, чем старуху, Лаура Карловна громко ругается, но она отходчивая. Надо только подождать, пока она успокоится, и прощения попросить, всплакнуть, напомнить, что у тебя корни немецкие. Глядь, она все и забыла. А Костя злопамятный, с ним лучше отношения не портить. Подгадит капитально, нашепчет Герману Вольфовичу в уши – и прощай хороший оклад.
– Всегда можно найти другое место, – легкомысленно возразила я.
Роза свернулась калачиком в огромном кресле.
– Не знаю, как у вас, зоопсихологов, а у нас с этим большие проблемы. Кнабе – лучшие хозяева из всех, что бывают.
– Суперские... – скривилась я. – Заставляют руками с ковров ворсинки собирать.
Горничная зевнула.
– Ну и что? Это такая работа. Зато ни хозяин, ни его сын лап не распускают. Поговори с другими девчонками, они тебе расскажут, что многие наниматели к горничным как к секс-рабыням относятся. А здесь ни-ни. Зарплату не задерживают, отпускные выплачивают, с праздниками поздравляют, проживание и питание бесплатное. Я, например, бабки почти не трачу – как и Светка, на однушку коплю. Странно, что она уволилась. Еще утром никуда не собиралась, планировала в следующий понедельник самостоятельно в центральной части дома уборку провести, ее Надька три недели натаскивала. Карьера у Светки в гору поперла, с чего ей убегать?
– Я слышала, у нее муж в больницу попал, – подлила я масла в огонь.
– Враки, – уверенно возразила Роза. – У нее с мужиком полный раскосец. Светка дома в пылесосе нашла чужие трусики и решила разводиться.
– Так это была она, – подпрыгнула я, вспомнив нечаянно подслушанный разговор двух женщин.
– Ты успела познакомиться со Светланой? – прищурилась Роза.
– Видела ее, – обтекаемо ответила я.
– Она хоть красивая, да невезучая, – с жалостью произнесла девушка. – Вышла замуж за обеспеченного мужика, он магазин имел. Но разорился и сидел дома, ни хрена не делал. Светусик уже год о разводе поговаривает, ей Костя нравится. Да уж, губа у нее не дура.
– Симпатичный молодой человек, – одобрила я выбор горничной.
Роза спустила ноги на пол.
– Костик у нас зафрахтован, у него на лбу штамп «Чужая собственность, не мацать».
– И кто же его счастливая избранница? – усмехнулась я. – Надеюсь, не повариха Анна Степановна?
Роза быстро оглянулась по сторонам и понизила голос.
– Эрика. Но ты об этом помалкивай.
– Дочь Кнабе? – поразилась я.
– Верно, – кивнула Роза. – У них амур. Никто не знал, я случайно Ромео с Джульеттой в оранжерее застала, вечером. Когда садовники уходят, туда ни одна собака не заглядывает, а мне смесь для удобрения комнатных цветов понадобилась, Лаура велела герань в гостиной подкормить. Понятно?
– Угу, – сказала я. – Однако Костя рисковый человек, Герману Вольфовичу не придется по душе нищий зять.
Роза положила ногу на ногу и начала откровенничать.
– Я раньше завидовала Эрике. Она внешне приятная, но не Мисс мира, без косметики на белую мышь смахивает. Тихая по характеру, от нее слова лишнего не дождешься: только «да» и «нет». Вот Миша, тот шумный, у него приятелей вагон. Но сейчас он дома сидит, к нему бабы сюда ездят, а хозяин злится. И правильно делает, еще родит какая-нибудь шлюха, младенца признают родным Кнабе, вот где анафема!
– Герман Вольфович богат, ему и двадцать внуков не составит труда прокормить, – легкомысленно сказала я.
Роза потянулась.
– Думай, чего несешь! А наследство? Если родная кровь, то самозванец право имеет на все: на дом, землю, бизнес, деньги. Капитал придется дробить. Вот хозяин и запретил сыну по бабам таскаться, под замок красавчика посадил. А тот вопль поднял: «Я художник, мне натурщицы нужны!» И Герман Вольфович рукой на парня махнул. Вообще-то отец хотел его к бизнесу приставить, да Миша отказался. Я в тот день в гостиной камин чистила, а он огромный, пришлось почти внутрь залезть, потому и услышала спор, который имел место в кабинете. Там ведь тоже печка есть, причем у нее общий дымоход с тем камином, где я сидела. И вот какой у папы с сыном разговор состоялся...
Герман Вольфович конкретно сказал Михаилу:
– Тебе жениться пора.
А Миша в ответ:
– Не желаю превращаться в чмо. Я художник, длительные отношения меня обременяют.
Отец возмутился:
– Надо семью создать! Детей родить!
Миша засмеялся и воскликнул:
– Зачем? Какой смысл в размножении? Признайся, ты мне завидуешь, я живу, как хочу.
И пошел скандал. В конце концов Герман Вольфович объявил:
– Эрика в отличие от тебя имеет правильные ориентиры, она наш род продолжит, я заставлю зятя после свадьбы взять фамилию Кнабе.
Тут-то Миша и брякнул:
– Внимательней за Эрикой смотри! Она от Кости без ума и творит ужасные вещи.
Роза примолкла.
– Дальше что? – полюбопытствовала я.
Горничная закрыла глаза.
– Ничего. Костя по-прежнему в доме верховодит, Михаил из имения почти не выезжает. А Эрика после больницы в трехлетку превратилась, ест, пьет и смотрит мультики. Знаешь, на нее маньяк напал, чуть не убил, она чудом жива осталась. Ее Костя спас.
Глава 20
– Костя? – не сдержала я удивления. – Мне говорили, что Эрику обнаружила в Битцевском парке парочка врачей-патологоанатомов.
Роза открыла глаза.
– Эрика в тот день с Костей поругалась. В доме никого не было, Герман Вольфович на службу отправился, Лаура Карловна в салон подалась, Михаил умчался за красками. Я в гладильной у окна утюгом махала, вдруг слышу из сада голос Эрики: