Елена Мищенко Александр Штейнберг ЛЕГЕНДАРНЫЙ СУПЕРАГЕНТ Ирвин Лазар (Irving Lazar)
Время приближалось к пяти часам вечера. Нарядная толпа выстроилась вдоль голливудского Sunset Boulevard. Все с нетерпением ждали прибытия суперзвезд. Люди стояли вдоль натянутых темно-красных бархатных шнуров, отделяющих толпу от знаменитого прохода в Bistro Spago, где вот-вот должно было начаться Oskar Party – событие, которого ждали целый год.
Вспышки фотоаппаратов и жужжание кинокамер, атмосфера нетерпеливого ожидания, восторженные возгласы, смех – все это создавало особую, «звездную» атмосферу, – это был настоящий голливудский шик, то, что впоследствии называли словечком glamour.
Вот оживление в толпе усилилось – начали прибывать лимузины. Люди выкрикивали имена любимых актеров, звезд экрана. Слышалось: «Привет, Кирк!» «Привет, Шон!» Эхом звучало: «Одри Хепберн!» «О боже, да это Элизабет!»
Ловкие распорядители указывали лимузинам дорогу, открывались дверцы, и оттуда выходили те, кто создал всемирную славу Голливуду.
На входе их встречал маленький лысый человечек в огромных очках. Он радостно пожимал руки, символически целовал в щечку прелестных дам. Для каждого были заготовлены острая шутка, веселое словцо. Это был главный распорядитель многолетних оскаровских party – суперагент Ирвин Пол Лазар.
* * *«В Голливуде, где невозможно выжить без агента, представляющего актера, музыканта, сценариста или писателя, у каждого было два агента – он сам и Ирвин Лазар», – шутил Фрэнк Синатра, и в этой шутке была немалая доля правды. Ни один договор со знаменитостями, ни одна удачная сделка не была возможной без участия этого маленького человечка в огромных очках.
«Фрэнк называет меня «живой легендой», – смеясь, рассказывал Ирвин Лазар за одним из дружеских ужинов в кругу своих знаменитых на весь мир друзей. «Какая же я «легенда», когда мне всего 80 лет и я еще «пыхчу».
Ирвина Лазара называли «крестным отцом» звезд Голливуда. «Я помню их всех: Фрэнка Синатру, Джина Келли, Фреда Эстера, Джимми Стюарта, Кирка Дугласа, Лайзу Минелли, Майкла Дугласа, Майкла Джексона и других когда они лишь делали свои первые шаги на пути к славе. Все они для меня как дети, – говорил он, – многих я знаю десятки лет, а иногда и полстолетия.»
В списке клиентов Ирвина Лазара были крупнейшие писатели, музыканты, среди которых – Владимир Набоков, Ирвин Шоу, Уильям Сароян, Трумэн Капоте, Айра Гершвин, президент Америки Ричард Никсон. Этот список можно продолжать долго.
«Я не просто работал с ними, стараясь найти лучший контракт, – они все были моими друзьями. Мы, агенты, обычно не дружим с клиентами, но я никогда не отделял дружбу от работы. Вся моя жизнь была нескончаемым приключением, одним ярким праздником, я страшно любил то, что делал, можно сказать, я сам был творцом своего счастья», – говорил Ирвин. Друзья и клиенты в шутку называли его «Swifty», что можно перевести как «Шустрый» – таким он и был: быстрым, четким, невероятно организованным.
«Привет, детка, как дела?», – когда в телефонной трубке звучал его хрипловатый голос, сразу становилось теплее на душе. Все знали: если звонит Ирвин, значит удача улыбнулась, значит предстоит интересная работа, а еще – общение с ним самим, человеком, о котором рассказывали легенды, смешные и невероятные истории, которые начинались словами: «Вы слышали, недавно Ирвин…» а дальше следовал взрыв смеха, шуток – вот таким он был, этот коротенький, всегда изысканно одетый человечек.
«Мне всегда хотелось сказать, что Ирвина сделали на заказ. Сначала вылепили небольшую модель из лучших сортов человеческого материала, а затем у знаменитых портных и сапожников заказали самую дорогую одежду и обувь. Потом надели на его лысую голову огромные очки в черепаховой оправе, вдохнули в него неиссякаемый источник юмора и дружелюбия – и вот так получился Ирвин Лазар», – писал о легендарном суперагенте писатель Ирвин Шоу.
* * *«Если вы откроете книгу Who’s Who in America, то прочтете, что я родился 28 марта 1907 года в Стэмфорде, штата Коннектикут», – пишет Ирвин Лазар в своей автобиографической книге. «Из всего этого правдой является лишь дата. Штат Коннектикут я выдумал – он был намного аристократичнее той дыры, где прошло мое детство».
Эта «дыра» называлась Brownsville – один из многочисленных пригородов огромного, шумного Нью-Йорка. Туда в 1906 году из еврейского местечка, которое находилось неподалеку от литовского города Вильно, приехал 23-летний Сэм Лазар. Он долго добирался до Америки. Его путь лежал через Германию, Англию, – прошло почти два года пока он увидел желанную статую Свободы и прошел таможню на Ellis Island – путь, столь типичный для иммигрантов начала двадцатого столетия.
Вrownsville, где Сэм Лазар начал свою американскую жизнь, был настоящим этническим гетто, языком общения был идиш. Иммигранты из Германии, Италии, Польши, России составляли основное население. Грязные немощённые мостовые, драки, поножовщина, серая обыденность жизни – вот чем был Браунсвилль в то время.
Сэм Лазар брался за любую работу и, отложив немного денег, вызвал свою молодую жену Стари в Америку. В 1907 году у них родился первенец, которого назвали Сэмюэлем.
«Мне не нравилось это имя, оно мне казалось слишком обыденным, а я стремился украсить серую жизнь, вырваться из браунсвилльских будней, и когда мне было 13 лет, я придумал себе другое имя – Ирвин, – оно звучало так красиво. Моя мать сказала, что хотела назвать меня Пол, это стало моим вторым именем. Вот так родилось мое имя Ирвин Пол Лазар», – говорил он.
Неподалеку от Браунсвилля кипела другая, – яркая, непохожая жизнь, ведь совсем рядом был Нью-Йорк. Нужно было только сесть в подземку, и поезд доставлял в Бруклин, а там было несколько небольших театров. Мать Ирвина украдкой давала мальчику деньги, сэкономленные на хозяйственных расходах. Ирвин открыл для себя новый мир, для него это было потрясением.
«Никогда не забуду как первый раз я отправился на Бродвей посмотреть шоу, – рассказывал Ирвин. Я надел пиджак, перешитый из старого отцовского, мама купила мне белую сорочку, отец дал мне свой галстук, и я чувствовал себя этаким денди. Для полного завершения облика я решил сделать модную стрижку. В парикмахерской я гордо сообщил, что иду на бродвейское шоу. Парикмахер сказал: «Вчера у нас был Луис Лэг, он играет главную роль в этом шоу. Хочешь, я сделаю тебе такую же прическу?» «Конечно», – ответил я, и он соорудил на моей голове огромный кок, набриолинил его так, что волосы у меня сверкали. Я также знал, что у нас в Браунсвилле местные пижоны делали маникюр, поэтому я решил сделать его и себе. Маникюрша покрыла мои ногти толстым слоем прозрачного лака, и в таком виде я, 15-летний коротышка, отправился в театр. Мне больше всего запомнилась не пьеса драматурга Мэксвелла Андерсена (моего будущего клиента), а то, как люди, сидящие рядом со мной на галерке, подталкивали друг друга и смотрели на меня. Дело в том, что я положил руки на колени, и мой роскошный маникюр светился в темноте, отражая огни на сцене».
Но посещение театра было недолгим праздником, жизнь проходила в Браунсвилле, среди драк, бандитских разборок, которые часто заканчивались поножовщиной. Ирвин прошел жестокую школу, имя которой-улица в гетто.
«Но я нисколько не жалею о том, что не вырос в роскошном особняке за высоким забором с гувернерами, я знаю всему цену, благодаря улицам Браунсвилля я стал тем кем я стал», – говорил Ирвин Лазар. С ним должны были согласиться многие представители его поколения иммигрантов, ставшие впоследствии знаменитыми. Это – импресарио Сол Юрок, писатель-юморист Хенни Янгмэн, композиторы Джордж Гершвин и его брат Айра, и многие другие, принесшие славу Америке, – все они из Браунсвилля.
Отец Ирвина считал, что четверо его сыновей должны получить образование. «Прежде всего у вас должна быть профессия, – говорил он, вы должны стать образованными людьми, иначе невозможно осуществить свою американскую мечту». Старшего сына Ирвина он хотел видеть адвокатом: «Ты всегда заработаешь на жизнь, ведь ты можешь заболтать и убедить кого угодно», – смеясь говорил отец.
Карьера адвоката не очень манила юношу, но он понимал, что отец прав, и Ирвин поступил в Brooklyn Law School. Деньги на обучение он зарабатывал днем, работая клерком в адвокатской конторе, а вечером постигал мудрости юриспруденции. Родители гордились сыном, увидев его на выпускной церемонии в мантии адвоката. Это был последний радостный день в жизни его матери. Тяжелая болезнь не обошла ее стороной, и вскоре она умерла. Это было страшное горе для Ирвина – ведь они были так близки духовно. Отец женился вторично, и Ирвин понял, что пришло его время уйти из родительского дома. Начинался второй этап его жизни, когда он сам должен был распоряжаться своей судьбой.
НАЧАЛО ПУТИ
Адвокатская контора, в которой служил Лазар, была одной из самых крупных в Нью-Йорке. Она принадлежала Милтону Пикману, невероятно энергичному человеку. Скопив приличное состояние, он решил расширить бизнес и примкнул к только что созданной Music Corporation of America, впоследствии получившей название MCA.
Эта корпорация представляла интересы крупнейших музыкантов, актеров, композиторов. Для Ирвина открылось новое поле деятельности, о котором он всегда мечтал. Он принялся за работу с большим энтузиазмом и вскоре о нем заговорили как о способном и надежном агенте, который отстаивает интересы клиентов и вообще «может многое».
Время было сложное – заканчивались бурные тридцатые годы. Страна постепенно оправлялась от шока Великой Депрессии, в больших городах главенствовала мафия, все эти многочисленные итальянские, ирландские и прочие «крестные отцы», звучали выстрелы, на смену подпольной торговле спиртным пришел наркобизнес.
Именно на тридцатые годы приходится расцвет индустрии развлечений, появились талантливые музыканты, многочисленные джазовые коллективы, развивается киноиндустрия.
Ирвину приходилось работать с самыми различными клиентами. Часто это были весьма подозрительные личности, нажившие капитал на буттлегерстве во время действия сухого закона в Америке. Ирвин вспоминает как они «протежировали» хорошеньких хористок и требовали от него сделать их звездами эстрады. Несмотря на все его доводы, что они не умеют двигаться, у них нет голоса, он слышал одно «но ты же агент, значит ты должен это сделать».
Наступивший 41-й год изменил жизнь Ирвина. В газетах появились тревожные заголовки. Люди их читали, качая головами – они не знали что им принесет начавшаяся война. Но в мире развлечений, на знаменитой 52-й улице в Нью-Йорке, этом центре джазовых клубов, все было иначе – там был вечный праздник. Казалось, даже воздух был соткан из звуков, которые доносились из небольших клубов, расположенных один за другим на 52-й улице.
На одном из концертов джаз-ансамбля, которым руководил знаменитый в то время Лэрри Клинтон, присутствовал генерал, занимавший важный пост в генштабе. После окончания концерта он был приглашен на дружеский ужин, где и познакомился с Ирвином. Они разговорились, и генерал предложил Ирвину служить в армии, заниматься организацией концертов для солдат. «Я с удовольствием согласился, – вспоминает Лазар, – я хотел быть полезным стране. Два моих брата уже служили в армии. Отец поддержал меня, он гордился своими сыновьями. Итак, 28 марта 1942 года я надел военную форму. Эту дату было легко запомнить – мне в этот день исполнилось 35 лет».
На складе генштаба Ирвину выдали военную форму. Она была не просто велика – в ней бы поместилось два Ирвина. Рукава доходили до колен, а его голова утонула в форменной фуражке.
Но он не растерялся и заказал униформу у дорогого нью-йоркского портного. Военная служба началась с тренинга. Ирвина отправили в военный лагерь. Он жил в бараке с сорока новобранцами. Для избалованного нью-йоркца, который привык жить в комфорте, в Madison Hotel, с ежедневной сменой простыней, армейский барак был не самым подходящим местом. После первой бессонной ночи, когда он отправился в душ и увидел, что под слабой струей воды моются восемь человек, а туалеты не имеют дверей, он решил поговорить с генералом. Но вдруг оказалось, что генерал, который так был любезен с ним в Нью-Йорке, стал недоступен. Ирвин послал ему письмо, и наконец добился приема.
– Послушайте, генерал, – сказал он, – я не могу спать в бараке и мыться под душем с десятком солдат.
– Вы должны привыкнуть. Не забывайте, – вы на службе в армии. У нас все находятся в одинаковых условиях, нет никаких привилегий.
– Я это хорошо понял, когда во время утренней переклички, сержант спросил: «Кто из вас умеет печатать на машинке?» Я поднял руку. Сержант сказал под общий хохот: «Окей, значит будешь чистить уборные». С тех пор я никогда не был добровольцем», – говорил Ирвин.
Постепенно он привык к новым условиям и прошел полный курс подготовки. В свои 35 лет он, наравне с молодыми новобранцами, выполнял все сложные упражнения. Ростом самый маленький, он всегда был последним в строю. Приходилось маршировать в жару по пять миль с полной амуницией за плечами. Сжалившись над ним, кое-кто из высоких, сильных парней пытались ему помочь нести этот груз, однако сержант запретил – это не полагалось по уставу. Тогда Ирвин нашел, как ему казалось, отличный выход: он нанял черный лимузин, который ехал за ними. После окончания учений он клал тяжелую амуницию в машину, садился рядом с шофером и ехал домой с полным комфортом.
Неделю спустя его вызвал полковник. Когда Ирвин зашел к нему в кабинет, там сидело трое военных. Полковник их представил – все они были из FBI.
– Почему за вами ехал черный кадиллак? – спросили они его.
– Он вез мою амуницию.
– Это неслыханно, в армии мы не позволяем использовать такси для того чтобы перевозить боевое снаряжение. Вскоре вы получите назначение на работу за границей. Что вы там будете делать?
– То же самое, только, может быть кадиллак будет другого цвета.
Как-то Ирвина приехали навестить его друзья по шоу-бизнесу. Слухи о том, что к этому «коротышке», как его называли, приехали звезды джаза, моментально разнеслись по гарнизону. Его вызвал сам генерал и спросил – правда ли, что он знаком со всеми знаменитостями. Скромно потупившись, Ирвин подтвердил.
– Я даю задание организовать для солдат концерт с участием всех звезд шоу-бизнеса, – генерал начал перечислять громкие имена самых известных в то время исполнителей.
Ирвин с радостью согласился. Это было намного интереснее тренировок, лазаний по канату, к которому он питал особую неприязнь.
Началась большая работа по подготовке шоу. Ирвин решил, что в нем, наравне со звездами, будут участвовать и наиболее способные солдаты. Идея всем пришлась по вкусу, начались репетиции. Энтузиазм с обеих сторон был огромный, командование выделило большие суммы денег на декорации, театральные костюмы, музыкальное сопровождение. Ирвин написал сценарий, и 20 ноября 1943 года состоялась премьера музыкального спектакля. Нечего и говорить о том с каким успехом он был принят. Зрители аплодировали, не жалея ладоней, на сцене разворачивалось несложное действие, но все было ярко, динамично, хорошенькие хористки украшали сцену.
Мюзикл имел такой успех, что впоследствии был снят фильм, режиссером был сам Джордж Кьюкор.
Все армейские переживания плохо сказались на здоровии Ирвина. У него была обнаружена язва, и его демобилизовали. Теперь он был предоставлен самому себе, хоть и с язвой.
ГОЛЛИВУД ГЛАЗАМИ АГЕНТА
Буквально на следующий день обретенной и столь долгожданной свободы, Ирвину позвонил сам великий и знаменитый Сэм Голдуин. Да-да, тот самый, из MGM.
– Я слышал, что ты уже свободен и можешь приступить к работе. Так вот, не трать времени зря и соглашайся. Я предлагаю тебе пятилетний контракт и должность директора студии. О тебе очень хорошо отзываются, и ты будешь отличным продюссером. Я тебе предложу очень выгодные условия, – Сэм всегда говорил так, что у собеседника уже не оставалось возможности возражать.
– Звучит отлично, Сэм. Но дай мне время подумать, я еще не решил переезжать в Калифорнию.
– Нечего думать. Ты – тот парень, который мне подходит. Приезжай, и мы обсудим детали, – Голдуин положил трубку.
Однако его боссы из MCA предложили Ирвину еще более выгодные условия, которые он решил принять. Когда Сэм Голдуин узнал, что Ирвин отказывается у него работать, он, по своему обыкновению, впал в ярость.
– Я засужу всех вас, мерзавцы, и прежде всего этот MCA, а потом тебя, Ирвин.
– Но почему же, Сэм?
– За нарушение контракта!
– Но у нас же не было никакого контракта, это был просто телефонный разговор.
– Все равно, всех отдам под суд – он в ярости бросил трубку.
Все, как и ожидалось, закончилось хорошо, и вскоре, осенью 1947 года, Ирвин открыл собственное агентство Irving Paul Lazar Agency.
Он нашел собственную нишу – представлял и защищал творческие авторские права композиторов, сценаристов, хореографов, модельеров-словом, тех кто работал для Голливуда, создавая его славу.
Когда Ирвин прибыл в Голливуд, его познакомили с Джорджем и Айрой Гершвинами. У них было много общего – ведь Гершвины, так же как и Лазар, родились в Brownsville, они тоже были выходцами из иммигрантской среды. Они сразу подружились, и эта дружба длилась до конца жизни. Гершвины сразу взяли Ирвина под свое крыло, он стал завсегдатаем и постоянным участником их приемов. Они устраивали торжественные обеды дважды в месяц, и кто только не бывал в их гостеприимных домах: Джордж Кьюкор и Кэтрин Хепберн, Джуди Гарленд и Винсент Минелли, Анатоль Литвак и Дэвид Селзник с супругой Ирэн. Это были веселые, неистощимые на выдумки люди, за столом звучали шутки, остроты, затем Айра или Джордж Гершвин садились за рояль, играя новые или ставшие любимыми произведения… Расходиться совсем не хотелось, засиживались до рассвета.
Клиенты Ирвина становились его друзьями, его друзья становились его клиентами, Голливуд принял его, раскрывая перед ним свои тайны. Ирвин говорил, что он участвовал в создании многих голливудских фильмов. Так оно и было на самом деле. Ведь фильм начинается со сценария. Продюссеры требовали, чтобы в основе лежала увлекательная, захватывающая история. Однако читать объемные рукописи они не хотели. У каждого была своя манера «прочтения» сценария. Луис Мейер, вечно спешивший по важным делам, не имел возможности, да и не хотел читать рукописи. Это за него делала Лилиан Барнс, театральная актриса. Когда нужно было прочесть сценарий, Луис с полным комфортом садился за свой знаменитый стол, клал ноги на специальную подставку, а Лилиан с выражением читала. Эта маленькая худенькая женщина разыгрывала перед Мейером настоящие спектакли. Она плакала там где полагалось плакать и смеялась в тех сценах, которые предполагали веселье.