Желудок начал противно сжиматься. Я попыталась успокоиться. Все будет хорошо, для начала измерим температуру, а потом звякнем Дине по рабочему номеру. На дворе вечер, но мышь-то повезли в лабораторию, значит, там находятся люди…
Столбик термометра показал 36,9. Я воспряла духом, пару минут чихала как заведенная, затем попыталась дозвониться до офиса.
– Оставьте свое сообщение. Завтра, придя на службу, мы с вами непременно свяжемся, – пообещал дискант.
Делать нечего, пришлось набирать «03».
– Двадцать восьмая, «Скорая». Что случилось? – осведомился усталый женский голос.
– Я умираю!
– Кто болен?
– Я!
– Имя, фамилия?
– Дарья Васильева.
– Возраст?
– Двадцать пять, – невесть зачем соврала я.
Никогда не скрываю своих лет, а вот поди же ты, взяла и солгала.
– Где проживаете?
– Поселок Ложкино.
– Вы замкадыш? – спросила оператор.
– Кто? – не поняла я.
– Замкадыш, – повторила диспетчер. – Живете за МКАД? Поселок находится за чертой Москвы?
– Да, – подтвердила я. – То есть нет! Вернее, вы правы, я – замкадыш.
– Вас обслуживает область. Какой город ближайший? Подскажу телефон, – вежливо предложила девушка.
Глава 18
Областные медики не спешили отвечать. В конце концов я вспомнила, что имею оплаченную страховку в клинике «Помощь без предела», отыскала полис и дозвонилась по одному из напечатанных там телефонов.
– Неотложка, – пробасил мужчина.
– Я умираю.
– У вас есть наш полис?
Интересно, что будет, если диспетчер услышит «нет»? Он бросит трубку?
– Да!
– Хорошо. Фамилия, имя, возраст.
– Дарья Васильева, тридцать лет, – брякнула я.
Похоже, сообщать сильно адаптированный вариант собственного возраста становится моим хобби…
– Что с вами случилось? – продолжал расспросы диспетчер.
– Умираю, – прошептала я, отчаянно почесывая живот.
– Температура?
– Нормальная.
– Отлично! – ободрил меня доктор. – Где-нибудь болит?
– Это может быть лихорадка реки Нга, – решила признаться я, – от нее погибают все аллигаторы в округе и девяносто девять зебр из ста.
Врач помолчал, потом продолжил опрос:
– Вы или ваши родственники недавно вернулись из поездки? Кения? Индонезия? Вьетнам?
Поняв, куда потекли мысли терапевта, явно никогда ничего не слышавшего об экзотической заразе, я поспешила уточнить:
– Нет, я общалась с белой мышью.
– Так… – протянул врач.
– Ее мне отдали вместо утки, но я решила, что в пакете птица, и развернула бумагу. Мышку временно поселила в замке, а затем выяснилось, что она больна лихорадкой реки Нга, от которой, как я уже говорила, погибают крокодилы и зебры. У меня есть телефон ученой, которая работает с вирусом лихорадки, но дама не берет трубку, а мне с каждой минутой делается все хуже. Невыносимо чешется живот!
Из аппарата донеслось покашливание, потом дежурный коротко бросил:
– Минуту…
Мой слух уловил шуршание и его вопрос, адресованный кому-то из коллег:
– Андрей, звонит тетка с нашим полисом. У нее была утка, которую она выменяла на мышь. Грызун болен лихорадкой реки то ли Мга, то ли Дга, от инфекции умерли все крокодилы и зебры. Что делать?
– Посоветуй ей в ближайшие десять дней не пользоваться общественным транспортом, чтобы не вызвать падежа среди популяции московских аллигаторов, – послышался в ответ глухой баритон.
Я обозлилась. Ну почему, когда говоришь правду, тебя моментально начинают считать психически больной? Если бы сейчас моя лучшая подруга, хирург Оксана, находилась в Москве! Но Ксюта улетела на Крайний Север, там, в областной больнице, она будет три месяца обучать местных докторов.
– Можете позвать кого-нибудь из родственников? – сладко запел врач мне в ухо.
– Я нахожусь дома одна, – сердито отрезала я, – остальные отсутствуют.
– Андрей, – снова окликнул коллегу мой собеседник, – там никого.
– Дай стандартный ответ, – заявил все тот же баритон.
– Не следует беспокоиться, – оптимистично завел диспетчер, – примите сорок капель валокордина с небольшим количеством воды.
– У нас его нет! – впав в отчаянье, призналась я.
– Тогда возьмите одну таблетку но-шпы.
– Простите, но этого лекарства мы не держим, в семье его никто не пьет, не потому что оно плохое, а потому что мы ничем не болеем, – чуть не заплакала я.
– Отлично, – похвалил меня врач. – Анальгин – вот истинная панацея.
– Отсутствует!
– Аспирин? – не сдавался мужчина. – Золотое средство прямо-таки от всего! Идите к аптечке и посмотрите.
Я бросилась к комоду в холле и стала искать на полках жестяную коробку из-под печенья, где хранятся таблетки, пилюли и капли, которыми пользуется иногда наша семья. Увы, спустя короткое время пришлось признать:
– Ацетилсалициловой кислоты нет ни в каком виде.
– Великолепно, – на всякий случай похвалил меня дежурный. – А что есть?
– Тут полно пузырьков, упаковок и мазей!
– Прекрасно, непременно подберем необходимое. Читайте название!
– Вы так долго со мной возитесь, – благодарно всхлипнула я.
– Светя другим, сгораю сам, – торжественно процитировал великого врача прошлого диспетчер, – не волнуйтесь и начинайте.
– Мазь для собак от отита, – озвучила я.
– Не подойдет, – решительно отверг собеседник.
– Капли в глаза для мопсов, профилактический раствор от кожных паразитов животных, паста для чистки зубов со вкусом говядины, спрей в уши для кошек, витамины для йоркширских терьеров.
– Вам нужно что-нибудь для людей! – терпеливо напомнил диспетчер.
Я еще раз перебрала содержимое коробки и обрадовалась:
– О, нашла! Имодолакс. В каплях.
– Точно для человека? – благоразумно уточнил диспетчер.
– Абсолютно, – заверила я. – Сбоку написано: «Не давать детям до двенадцати лет».
– Роскошно, – возликовал врач, – примите сорок капель, запейте стаканом чистой воды и ложитесь в постель.
– Вы приедете? – с надеждой спросила я.
– Конечно, – успокоил меня диспетчер. – Ждите!
Безостановочно почесывая многострадальный живот, бока и ноги, я пошла в прихожую и отперла входную дверь. Неизвестно, в каком состоянии я буду, когда в Ложкино примчится машина «Скорой помощи». Может, у меня не хватит сил спуститься на первый этаж, а так медики сами откроют дверь и войдут.
Подготовившись к визиту эскулапов, я поспешила на кухню, проглотила предписанную дозу лекарства, запила минералкой, собралась подняться в свою спальню и тут вдруг заметила пакет с уткой, сиротливо лежавший на столе.
В первую секунду я испытала желание вышвырнуть посылку в помойку. Птичка несколько дней путешествовала без холодильника, она уже продукт не второй, а двадцать пятой свежести. Да если вспомнить, что Дина Васильева, вручая посылку, сказала: «Извините, я раскрыла упаковку, там внутри очень симпатичная бело-синяя утка», – то станет окончательно понятно: жаркое с яблоками из тушки не сделать.
Схватив посылку, я понесла ее к ведру, но потом все же решила убедиться, что собралась избавиться от негодного продукта.
Под коричнево-бежевой бумагой обнаружился пакет, потом еще один, затем пупырчатая пленка, серый мешок…
Удивляясь заботливости Кирилла, я выпутывала и выпутывала тушку из упаковок. Ситуация напоминала глупый розыгрыш, который мы в школьные годы устраивали приятелям: приносишь однокласснику подарок, он начинает его разворачивать, возится около часа, развязывая бечевки и шурша газетами, и в конце концов на полу остается гора упаковки, а в руках у соседа по парте оказывается крохотная конфетка.
И когда последняя обертка была удалена, я замерла с приоткрытым ртом. На кухонном столе лежала утка. Она была совершено целой, нигде не поврежденной, и не побоюсь этого определения: сверкающе-новой. Вот только отправить ее в духовку было нельзя. Передо мной находилась эмалированная утка, та самая, которую для известных целей приносят в больницах лежачим больным мужчинам. Уже одного этого хватило бы, чтобы потерять от удивления дар речи. Но утка поразила меня не только самим фактом своего существования, но и внешним видом: она была старательно расписана бело-голубыми красками под гжель.
Минут пять я в глубочайшем изумлении рассматривала «красотищу», потом приподняла ее и увидела открытку. Меня с самого детства учили не читать чужую корреспонденцию, но сейчас я забыла о хорошем воспитании и изучила короткое послание.
«Дорогие Аллочка и Иван. Поздравляю вас с первой годовщиной семейной жизни, желаю счастья и удачи. Хотел купить вам полезную в хозяйстве вещь, но из-за кризиса цены сильно выросли, даже обычные чашки стоят недешево, а у меня ограничены средства, так как я вынужден платить алименты на несовершеннолетних детей, сестер Ивана. Но я люблю своего единственного сына, поэтому пошел на расход и приобрел штуку, без которой не обойтись. Когда ты, Иван, заболеешь или после автоаварии окажешься в больнице, Аллочке не придется шнырять по аптекам в поисках «утки». Храните отцовский подарок, он дорогой, полезный и просто красивый. Его надо поставить в ванной комнате на видное место. Очень надеюсь, что мое подношение вам в ближайшее время понадобится. Еще раз с годовщиной бракосочетания. Папа Миша».
Я вернула открытку на место и посмотрела на часы. На дворе почти ночь, в такое время большая часть людей спит глубоким сном, Анне Сергеевне лучше позвонить после восьми утра. Милая старушка вновь напутала – моя однофамилица получила от нее не тот пакет. Может, постараться забыть глупую историю с птичкой? Но где-то живут Аллочка и Иван, которым предназначен сувенирчик от папы Миши! Ох, не в добрый час в голову Ласкина забрела идея отблагодарить гостеприимных москвичей заготовкой для жаркого… Вполне хватило бы сказать простое слово «спасибо». Я решила завтра утром захватить «утку» под гжель с собой и при случае вернуть ее Анне Сергеевне.
Внезапно мне захотелось в туалет. Я пошла вверх по лестнице и поняла: до ванной не добегу, лучше заскочить в сортир, который находится в библиотеке. Зачем в книгохранилище санузел? О, это вопрос к прорабу, который строил особняк в Ложкине. Я уже не раз рассказывала о нашем доме: его возводила бригада неадекватных горе-мастеров по проекту безумного архитектора. Особняк мы купили уже построенным и участвовали только в его отделке. В моей спальне, например, не было окон, их прорубали после того, как я, очутившись в «бункере», спросила:
– Куда здесь вешать занавески?
Стиральные машины и сушилка у нас расположены… на втором этаже в гардеробной, в мансарде ванная находится в таком месте, где крыша практически сходит на нет, и принимать душ человек должен сидя на четвереньках, а кладовка для продуктов чрезвычайно узкая. Но самое невероятное произошло с туалетной комнатой на той половине, где живет Дегтярев. Изначально это помещение предназначалось для Аркадия, и мы, въехав в дом, не заметили ничего странного.
Однако часа через два после того, как грузчики растащили узлы и коробки по этажам, ко мне заглянул Кеша и спросил:
– Мать, где мой унитаз?
Я удивилась вопросу.
– В ванной!
– Его там нет, – спокойно ответил наш адвокат.
– Сейчас не время для шуток, лучше начинай распихивать шмотки по шкафам, – предложила я.
– У меня и в мыслях не было стебаться, – пожал плечами Аркадий. – Не веришь – погляди сама.
Я побежала на половину сына, распахнула дверь в ванную и изумилась. Раковина, джакузи, шкаф для мелочей есть, а унитаз отсутствует.
Спешно вызванный прораб не смутился.
– Вот же он! – радостно объявил строитель и повел нас к крайнему шкафу… в библиотеке.
Когда дядечка распахнул дверь, я ойкнула. То, что по наивности я приняла за стеллаж, оказалось туалетом.
– Значит, мне нужно выйти из комнаты, зайти в книгохранилище и зарулить в шкаф, чтобы, пардон, пописать?! – возмутился Аркадий.
– Замечательное, оригинальное ноу-хау! – попытался изобразить хорошую мину при плохой погоде прораб. – Сейчас не модно иметь совмещенку. И для здоровья полезно много ходить пешком.
– Плевать на моду! – разозлился Кеша. – Я переезжаю в гостевую спальню!
Прорабу пришлось переделывать ванную. В конце концов там таки установили унитаз, и переехавший на ту половину полковник не испытывает ни малейших неудобств, но и в библиотеке остался «уголок философа». О нем осведомлены только близкие, всем остальным мы об этом не рассказываем. Впрочем, иногда, крайне редко, закамуфлированным туалетом кто-то пользуется.
Я влетела в крошечное помещение и удивилась: ну с какой стати у меня заболел желудок? Может, это реакция организма на отвратительный капуччино, неосторожно выпитый в кафе? Или лихорадка реки Нга начала свою работу? И где медики? Куда подевалась неторопливая «Скорая помощь»?
Глава 19
Меня разбудил оглушительный звон. Было полное ощущение, что я сплю на рельсах и ко мне подкатил трамвай, упорно требуя освободить путь. Я резко села и тут же сообразила, что лежу на диване в библиотеке, а под спиной у меня находится длинная палка со специальным креплением. С помощью этого нехитрого приспособления можно добыть с верхней полки нужную книгу, это очень удобно, ведь не нужно тащить лестницу. Трамвая, конечно, никакого нет, а на подушке, от которой секунду назад я оторвала голову, разрывается телефон.
Я провела ночь не в своей постели, у меня до сих пор болит живот и почему-то кружится голова. Трубка продолжала верещать. Я окончательно проснулась, взяла ее и прохрипела:
– Слушаю.
– Доброе утро, Даша, Овсянкин на проводе, – бодро сообщил мой временный помощник.
Я зевнула.
– Здравствуйте.
– Разбудил? – насторожился Валерий. – Вы, наверное, встаете к полудню! Извините, я хотел пораньше доложить.
– Правильная идея, – одобрила я Овсянкина, украдкой поглядывая на часы, показывавшие ровно восемь.
– По существу сделанного вами запроса я имею пока не совсем полную информацию.
– Буду рада тому, что узнаю, – дипломатично заверила я Овсянкина.
И Валерий затрещал сорокой. История, рассказанная им, с одной стороны, была трагедией, с другой, увы, достаточно обычным следственным материалом.
Много лет назад в Москве орудовал некий Алексей Трофимович Фурыкин. То, что в столице появился серийный педофил, милиция поняла не сразу, маньяк вел себя хитро, совершал преступление в разных районах города и менял способы убийства. Как правило, маньяка выдает почерк. Допустим, выродок лишает людей жизни при помощи веревки, но грамотный эксперт всегда заметит нюансы, скажем, как завязан узел на шее, и сделает вывод: районы совершения преступлений разные, жертвы ничем друг на друга не похожи, но рука, совершившая преступление, одна. Очень часто преступник выбирает объектом насилия похожих людей, зацикливается, к примеру, на толстеньких брюнетках или на девушках в красном пальто. Главное, вычислить закономерность, это станет первым шагом к поимке негодяя.
Но Фурыкин действовал нестандартно, и сначала никто не понял, что речь идет о серии. Возраст убитых детей разнился от семи до четырнадцати лет. Внешне между девочками не было никакого сходства, преступления совершались в парках, промзонах, среди гаражей, на стройках. Кого-то убили камнем, кого-то сбросили в пруд, одного ребенка скинули с девятого этажа незаселенного здания. Наверное, никто бы и не стал объединять разные дела в одно, но тут на городском совещании следователь Филиппов рассказал своему коллеге Рыкову из другого районного отделения о странном убийстве, которым в данный момент он занимался. Труп несчастной десятилетней девочки был тщательно обработан: отстригли ногти на руках, тело тщательно протерли уксусом, одежду жертвы унесли, а еще преступник использовал презерватив, что в эпоху, когда еще не делали анализ на ДНК и народ не боялся СПИДа, казалось весьма странным.
– Боюсь даже думать об этом, – вздыхал Филиппов, – но, кажется, действовал кто-то из наших.
Рыков вздрогнул.
– Слушай, и у нас прошлым летом было похожее дело. Убийцу тогда не поймали.
Филиппов и Рыков были настоящими профессионалами, они тщательно изучили имеющиеся в их распоряжении материалы и пошли к начальству.
Преступника в конце концов удалось вычислить, им оказался, как и предполагал Филиппов, один из сотрудников МВД, Фурыкин, весьма высокопоставленный чин с безупречной служебной репутацией. Фурыкин имел жену, Светлану Михайловну, и дочь Алену (девочке, когда отца арестовали, только-только исполнилось десять).
Представляете, как милицейское начальство не хотело поднимать шума? Желтой прессы в СССР не существовало, поэтому в газеты не просочилось ни капли информации, судебное заседание сделали закрытым, в нем принимала участие лишь малая часть родственников погибших, несчастных людей обманули. Алексея Фурыкина называли военным. О том, что сексуальный маньяк – мент, знала лишь следственная бригада, а ее члены умели держать язык за зубами.
Дочь Олимпиады Борисовны Палкиной, восьмилетняя Валечка, была одной из жертв. После смерти ребенка Олимпиада переехала в другую квартиру, очевидно, желая избавиться от тяжелых воспоминаний.
Алексея Фурыкина расстреляли, об исполнении высшей меры наказания есть соответствующая запись в его деле. Его жена, Светлана Михайловна, тоже получила немалый срок (она, как выяснилось, помогала мужу).
– Следователи понимали, что дочь преступников, несмотря на юный возраст, о чем-то догадывалась. Но ее не допрашивали, – пояснил Овсянкин.
– Почему? – удивилась я.
Валерий замялся.
– Не знаю, о девочке вообще нет упоминаний, кроме того, что она была. Знаешь, обычно в анкете указывают жену, ФИО, место работы, школу, где учится ребенок… Здесь же никаких следов ребенка, просто: Фурыкина Алена. Думаю, начальству очень уж хотелось скрыть правду о своем сотруднике, вот и закрыли всю инфу. Кстати, мне даже теперь, спустя много лет, пришлось исхитриться, чтобы получить материалы дела.
– Ты молодец, – похвалила я Овсянкина. – Но меня Фурыкин не интересует, главное, что у Олимпиады Борисовны действительно была дочь Валя, погибшая от руки маньяка. Мне следовало самой вспомнить, от кого я слышала фамилию Палкина.