— Что? Что ты думаешь?
— Я ничего не думаю.
— Нет, что-то ты думаешь.
— Нет. Не знаю. Но они точно что-то означают.
— Я же сказал тебе, что они нечто. Но думал, ты подскажешь, что именно.
— Не подскажу. Я не знаю, что.
— Я думал, ты предложишь хотя бы версию.
— Я ветеринар. Теория — не по моей части.
Грейди встал.
— Сейчас я погашу свет. Подожди, увидишь их глаза в темноте.
Существо с пурпурным кроликом нашло кнопку, при нажатии на которую игрушка начинала пищать.
— Подожди, — остановила его Камми.
— Чего подождать?
Игрушка запищала, раз, другой.
Мерлин поднялся, словно писк означал начало игры.
— Их передние лапы. Я сразу и не заметила. Так увлеклась глазами, что не посмотрела на лапы.
— А что с ними?
Игрушка все пищала.
Ноги Камми оставались ватными, но прилив нервной энергии заставил ее подняться.
— Это не лапы. Это руки.
— Да, — кивнул Грейди. — Как у обезьян.
Ладони Камми вдруг вспотели. Она вытерла их о джинсы.
— Нет. Нет, нет, нет. Не как у обезьян.
ГЛАВА 27
Генри Роврой, придерживающийся безукоризненных стандартов личной гигиены, мечтал о ванне. По прибытии на ферму он вспотел не единожды.
Он мог смириться с тем, что несколько последующих лет ему придется прожить в фермерском доме, чтобы сойти за Джима, но не собирался превращаться в Великого Немытого, ни интеллектуально, ни физически.
Но с охотящимся на него мучителем он не мог оказаться голым и уязвимым. И шум душа заглушил бы шаги приближающегося врага.
Единственное, что он мог позволить себе, так это вымыть руки. Быстро заполнив раковину водой, Генри закатал рукава.
От мыла исходил дешевый запах, жалкая имитация аромата роз. И пена не шла ни в какое сравнение с той, что давали сорта мыла, к которым он привык. Собственно, эта пена больше напоминала слизь.
Набивая подвал всем необходимым для того, чтобы пережить крушение общества, Генри намеревался запастись подходящими сортами мыла. Не вызывало сомнений, что выбор шампуня, кондиционера, зубной пасты и прочих туалетных принадлежностей Джимом и Норой также определялся их дешевизной, то есть они никуда не годились.
Состояние ногтей угнетало Генри. Чуть ли не под каждый забилась грязь.
Как он мог обедать с такой грязью под ногтями? Или сельский образ жизни без их ведома начинает сказываться на тех, кто приезжает в деревню? Сегодня ты не вычищаешь грязь из-под ногтей, а через неделю жуешь табак и покупаешь комбинезон с нагрудником, потому что такая одежда тебе нравится.
Генри напомнил себе, что должен следить за подсознательным сползанием в трясину деревенской жизни, не отступать от тех высоких стандартов, которым привык следовать.
На полочке для мыла лежала маленькая прямоугольная щеточка со средней жесткости волосками, определенно предназначенная для того, чтобы вычищать грязь, забившуюся после различных работ на ферме в складки кожи на костяшках пальцев и под ногти. Генри воспользовался ею, чтобы вычистить из-под ногтей все лишнее.
Энергично работая щеточкой, он с ужасом осознал, что более не сможет дважды в месяц пользоваться услугами маникюрши. Теперь следить за состоянием и привлекательностью ногтей и кожицы у их основания ему предстояло самому.
Волосы! Он содрогнулся от ужаса, внезапно поняв, что волосы ему тоже придется стричь самому.
В этой местности, в этом королевстве фермеров и провинциалов, он бы, разумеется, мог найти парикмахера, но подозревал, что здешние парикмахеры больше привыкли стричь овец, и рассчитывать он мог только на стрижку «под горшок». Да и в те дни, когда страна погружается в анархию, идти к парикмахеру такая же глупость, как бродить босиком по змеиной яме.
Вода стала грязной, чуть теплой. Он уже почистил четыре ногтя. Опорожнил раковину и наполнил вновь.
Тер, тер, тер. Опять опорожнил раковину, наполнил водой в третий раз.
Когда руки стали чистыми, Генри почувствовал, что освободился не только от грязи, но и от последних, самых цепких остатков суеверий. Он уверовал, что больше не будет страдать от параноидальных фантазий о воскресших мертвецах. Прощай, Джим.
С помповиком в руке Генри еще раз обошел дом.
На кухне посмотрел на полоску света под дверью в подвал (ручку по-прежнему подпирала спинка стула). Его тревожил свет, идущий снизу, где должна была царить темнота… поднимающаяся из подвала, собирающаяся у двери, заслуживающая доверия.
Генри долго простоял, глядя на дверь и с такой силой сжимая помповик, что в какой-то момент ощутил боль в руках.
Он вернулся в спальню, вновь постоял, глядя на спящего псевдо-Генри из подушек и скатанных одеял. Имитация выглядела убедительно.
Зажег ручной фонарик, выключил верхний свет, щелкнув выключателем у двери. Саму дверь оставил открытой. Коридорного света не хватало, чтобы разогнать глубокий сумрак спальни.
С фонариком в одной руке и помповиком в другой прошел в пустую половину стенного шкафа, откуда ранее вынес вещи Норы. Сел на пол спиной к задней стене, оставив открытой изрешеченную дверь. Выключил фонарик.
Снаружи его мучитель мог видеть, что свет горит только в гостиной, остальные комнаты темные. Скорее всего, он почувствовал бы ловушку и остался бы вне дома, дожидаясь, когда Генри выйдет из него. А вот если бы этот сукин сын решился войти в дом, Генри встретил бы его во всеоружии.
Муляж под покрывалом выглядел как спящий человек.
Если бы мучитель вошел в комнату, включил свет и принялся стрелять в псевдо-Генри, истинный Генри открыл бы ответный огонь из стенного шкафа и отправил бы мучителя к праотцам.
Сидя в темноте, Генри подумал о муляже на кровати. Ясно представил себе, как он выглядит.
Изготовленный из подушек и скатанных одеял, муляж совершенно не отличался от настоящего спящего человека. Совершенно не отличался.
Генри знал, что спящий — всего лишь подушки и одеяла, ничего больше, потому что сам складывал муляж. Он знал. Только подушки и одеяла.
Генри прислушивался к звуку открываемой двери. Прислушивался к осторожным шагам незваного гостя. Прислушивался к скрипу пружин кровати под телом спящего.
Ничего. Ничего. Ничего. Пока ничего.
ГЛАВА 28
Для Камми Райверс, внезапно осознавшей, какие у существ руки, это открытие стало платяным шкафом, ведущим в Нарнию, смерчем, унесшим Дороти и Тотошку, тем самым моментом, когда выясняется, что мир, который ты хорошо знаешь, к которому ты привык, находится всего лишь в шаге от другой реальности.
Существо с желтой плюшевой уткой тоже нашло скрытую кнопку, которая заставляла игрушку пищать: «Квак, квак».
И тут же второе существо ответило писком пурпурного кролика: «Сквик, сквик, сквик».
В радостном предвкушении игры, Мерлин стоял, готовый метнуться в любую сторону, переводя взгляд с одного своего нового друга на другого.
«Квак. Сквик, сквик. Квак, квак. Сквик».
Большую часть детства Камми с нетерпением ждала магического момента, когда волна перемен смоет то, что было всегда, а все невозможное в мгновение ока станет возможным. Перестала ждать, взрослея, даже до того, как закончилось ее горькое детство, а теперь обнаружила себя на пороге события, потенциально столь знаменательного, что оно могло заставить ее по-новому взглянуть на свое прошлое, затуманить яркость воспоминаний о страданиях, открыть дверь, переступив порог которой она стала бы другим человеком.
«Сквик. Квак. Сквик. Квак, квак, квак».
Слова «нечто удивительное» не могли описать это чувство — эмоциональное и чисто физическое, — которое переполняло ее целую минуту, и правильное слово более не ускользало от нее. Но она боялась произнести его даже про себя, думая, что этим все сглазит и момент, казавшийся знаменательным, превратится в повседневный.
«Сквик, сквик, Квак. Сквик. Сквик. Квак».
Вновь усевшись на скамейку для ног, Камми не могла оторвать взгляд от рук животных, сжимающих игрушки.
— Нет, не как у обезьян. Их более сотни видов, у некоторых руки вместо лап, но на этих руках не всегда есть большие пальцы.
Грейди поднялся с подлокотника кресла, на котором сидел, подошел к Камми, опустился на колени рядом со скамейкой для ног.
— У этих ребят есть большие пальцы.
— Да. Да, точно есть. И у некоторых обезьян большие пальцы помогают им держать различные предметы. Но только капуцины[14] и, возможно, еще один-два вида могут что-то держать большим и указательным пальцами.
«Сквик. Квак. Сквик, сквик. Квак, квак».
Одно из животных тихонько пофыркивало, определенно выражая радость, оба улыбались друг другу.
Одно из животных тихонько пофыркивало, определенно выражая радость, оба улыбались друг другу.
Превратив пол в литавры, Мерлин выбежал из комнаты.
— Из всех обезьян только у капуцинов и, возможно, у мартышек подвижность большого пальца достаточно велика, чтобы прикоснуться к паре других пальцев.
Грейди, считая: «Один, два, три, четыре», поочередно коснулся большим пальцем правой руки остальных.
— Я не знаю ни одной обезьяны, способной на такую ловкость пальцев, — указала Камми. — Многие обезьяны ничего не могут держать большими пальцами. Просто сжимают предмет между четырьмя остальными пальцами и ладонью.
— В любом случае эти ребята — не обезьяны, — резонно заметил Грейди. — Нет в них ничего от обезьян.
— Определенно не обезьяны, — согласилась Камми. — У некоторых лемуров достаточно подвижные кисти, но эти кисти не похожи на кисти лемуров.
— И у кого такие кисти, как у них?
— У нас.
— Помимо нас.
— Ни у кого.
— Это, должно быть, нечто.
— Да. Это оно.
Выбрав нужную игрушку из ящика на кухне, волкодав вернулся в гостиную, неся в пасти плюшевого енота.
Животные на диване с интересом посмотрели на сокровище с хвостом-колесом.
Надеясь сподвигнуть их на игру, Мерлин прикусил енота, и тот запищал, точь-в-точь как пурпурный кролик.
Словно разочарованные тем, что енот не обладает присущим только ему голосом, животные вновь занялись своими игрушками.
— Обрати внимание, что они с ними делают, — сказала Камми.
— На что именно обращать внимание?
— Как гладят они материал.
— А что в этом особенного?
— Посмотри на этого, Грейди. Посмотри, как ему нравится ощупывать резиновый клюв утки.
— А Мерлину нравится его жевать. И что с того?
— А другой? Видишь? Он водит большим пальцем по носу кролика. Готова спорить, с нами у них есть и еще одно сходство. Помимо формы и предназначения кистей. Изобилие нервных окончаний на подушечках пальцев. Ты знаешь, в сравнении с другими видами у человека очень развито осязание. На Земле это уникальное явление.
— Я этого не знал.
— Теперь знаешь. Уникальное на Земле. Или было уникальным.
Одно из существ зашвырнуло пурпурного кролика через гостиную, словно игрушка ему надоела. Кролик ударился о каминную плиту и упал у очага.
Мерлин бросил енота и побежал за кроликом.
Второе существо зашвырнуло утку в дальний угол комнаты.
Волкодав схватил кролика, бросил, метнулся за уткой.
Одно из животных взялось за диванную подушку, вероятно, хотело посмотреть, что под ней.
Второе заинтересовала Камми. Оно сползло на самый край дивана, наклонилось вперед, уставившись на женщину.
Зрачки по центру прекрасных золотистых глаз были не черные, а темно-медные.
Мерлин вернулся с уткой. Игрушка в его пасти дважды пискнула, но ни одно из существ не захотело поиграть.
— Мы должны дать им имена, — сказала Камми. — Без этого просто нельзя.
— Я не даю имя каждому животному в лесу.
— Они не в лесу. Они здесь.
— Возможно, ненадолго.
— Ты понимаешь, что происходит?
— Пытаюсь.
— Они въехали в дом.
— Дикие животные не могут просто «въехать».
— «Дикие» к ним не подходит. Ты сам говорил, что они почти ручные, словно чьи-то домашние любимцы.
— Да. Говорил. Ты думаешь, они — чьи-то домашние животные?
Камми покачала головой:
— Нет. Они не домашние животные. Но они — нечто.
— Мы не продвигаемся вперед. Вновь вернулись к идее «нечто».
Обнаружив, что ни один из его новых друзей не испытывает желания побегать с ним, Мерлин направился к Камми, по пути покусывая утку и заставляя ее пищать.
Она почесала ему голову, но не более того.
— Не сейчас, красавец ты мой.
Камми не могла оторвать глаз от животных. И чем больше смотрела на них, тем сильнее они интересовали ее.
Их ноздри часто подрагивали, тем самым предполагая, что в носовых каналах много кровеносных сосудов и нервных окончаний, как и в носах собак, и это указывало на острый нюх. Зубы у них были, как и у любого всеядного животного, вполне человеческие по форме, остроте, расположению. Несмотря на маскирующую шерсть, лицевые мускулы обеспечивали широкий диапазон выражений. Пальцы ног длиной превосходили человеческие, один, похоже, выполнял роль большого пальца руки, достаточно функциональный для того, чтобы они могли ловко лазать по деревьям.
С каждым новым открытием Камми все больше оживлялась. Идеи, вопросы, предположения, ведущие к новым вопросам, сплошным потоком струились в голове. Одна идея высекала искру другой, третьей, четвертой.
Камми указала на животное, которое теперь сидело на самом краешке дивана и пристально смотрело на нее.
— Она настолько таинственная, что я собираюсь назвать ее Тайной.
Поскольку половые органы полностью были скрыты шерстью и складками кожи, Грейди спросил:
— Откуда ты знаешь, что это самка?
— Только предполагаю. Но она чуть меньше другого. И хвост у нее не такой пушистый.
— Петух, конечно, выглядит ярче курицы, да?
— Это свойственно многим животным, но не всем. У золотистых ретриверов хвосты кобелей более пушистые, чем у сук.
Тайна соскользнула с дивана, на все четыре лапы (ноги и руки), склонила голову набок, продолжая изучать Камми.
Второе животное тут же переключилось на диванную подушку, на которой только что сидела Тайна, и подняло ее, чтобы посмотреть, что под ней.
— Ты думаешь, что тот, кто сейчас ищет завалившуюся мелочь, самец?
— Я в этом более чем уверена. Но имена иной раз дают одинаковые что самкам, что самцам. Я собираюсь назвать его Загадочным.
— Тайна и Загадочный. Полагаю, лучше, чем Эбб и Фло[15].
— Суд должен запретить тебе давать клички животным.
— Я по-прежнему думаю, что Мерлину очень подошла бы кличка Говард.
— Но ты-то собирался назвать его Сосунком.
— Только для того, чтобы ты не возражала против Говарда.
Камми указала на самку:
— Тайна. Это ты. Но у каждой тайны есть разгадка. Вроде бы для того, чтобы подтвердить вывод, что
животные эти не дикие, что они знакомы с людьми, Тайна подбежала к скамейке для ног, забралась к Камми на колени и свернулась на них клубочком, словно
комнатная собачка, а не крупное, весом в пятьдесят фунтов, животное.
Смеясь, Камми погладила Тайну по шерсти и радостно вскрикнула, удивившись ее плотности и поразительной мягкости.
— Грейди, потрогай.
Он опустил руку на Тайну.
— Такая мягкая, как норка.
— Мягче норки, — не согласилась Камми. — Мягче горностая. Мягче чего бы то ни было.
Под ласковыми руками Камми Тайна замурлыкала от удовольствия.
— Посмотри на себя, — сказал Грейди. — Ты светишься.
— Я не свечусь, — запротестовала Камми.
— Никогда не видел, чтобы ты так светилась.
— Я не лампочка.
— Лицо у тебя — будто у святой на иконе.
— Я не святая.
— Но ты все равно светишься.
ГЛАВА 29
Случилось это после полудня, и остаток дня и вечер Том Биггер думал только об этом, прежде чем решил, что нужно делать.
Когда это произошло, он блевал в контейнер для мусора.
Практически бесшумно, без единого пронзительного крика, стая чаек возникла словно ниоткуда, крылья секли воздух над самой его головой. Он наклонился, повернулся, посмотрел вверх, на солнце, и этого хватило, чтобы вызвать головокружение и тошноту.
Контейнер для мусора стоял в шаге от него. Если бы не это, в таком состоянии он мог бы наблевать на свои ботинки. Такое с ним уже случалось.
Контейнер поставили на маленькой площадке отдыха у прибрежной автострады. Две бетонные скамьи позволяли полюбоваться океаном, залитым солнцем, и плавным изгибом береговой линии.
Иной раз, в дни, когда он выглядел более-менее пристойно, Том поднимался на площадку с берега, чтобы просить милостыню у туристов, которые останавливались на площадке, чтобы пообщаться с природой. Если он пытался просить милостыню, когда выглядел сущим оборванцем, туристы предпочитали не выходить из автомобилей.
Фамилия Биггер[16] больше подходила ему в молодости. В сорок восемь лет он весил футов на пятьдесят меньше, чем в те давние дни, хотя при росте в шесть футов и пять дюймов по-прежнему возвышался над большинством людей. Ширококостный, с запястьями, толстыми, как рукоятка топора, со здоровенными кулачищами, он мог уложить за землю любого, а лицо однозначно говорило о том, что с ним лучше не связываться.
Трижды за последние годы, когда ненависть к себе становилась слишком сильной и сдержать ее не удавалось, он принимался вколачивать массивные кулаки в собственное лицо, пока боль не лишала его чувств. Всякий раз кто-то находил его и вызывал «Скорую помощь».