– Токио, Токио,– квохчет Лао-Цзы.– Не пожар, так землетрясение. Не землетрясение, так бомбы. Не бомбы, так наводнение.
Вдова кукарекает со своего насеста:
– Пора эвакуироваться. Женщин и детей – вперед.
– Эвакуироваться куда? – спрашивает мужчина в грязном плаще.– Один шаг за дверь, и течение смоет вас дальше острова Гуам.
Ослица подает голос с самого безопасного места – полки для кофейных фильтров:
– Если мы останемся здесь, то утонем!
Беременная женщина трогает рукой живот и шепчет:
– О нет, не сейчас, не сейчас.
Священник вспоминает о роли алкоголя и делает большой глоток из плоской фляжки. Лао-Цзы мурлычет себе под нос матросскую песенку. Младенец все никак не заткнется. Я вижу раскрытый зонт, его несет в самую бурную часть потока; красно-сине-желтый зонт, а с ним и моя официантка – то скроется под водой, то вынырнет, судорожно молотя по воде руками и ловя ртом воздух. Не раздумывая, я вспрыгиваю на стойку и открываю верхнее окно, до которого еще не дошла вода.
– Не надо! – хором кричат беженцы.– Это верная смерть!
Бросаю свою бейсболку Лао-Цзы, словно метательный диск.
– Я вернусь.
Сбрасываю кроссовки, подтягиваюсь на руках и вылезаю в окно – бурлящий поток, словно какая-то мифическая сила, которая колошматит меня, топит и снова выбрасывает на поверхность с дикой скоростью. Вспыхивает молния, и я узнаю Токийскую башню, наполовину погруженную в воду. Здания пониже тонут у меня на глазах. Должно быть, количество погибших исчисляется миллионами. Лишь «Пан-оптикон» не пострадал, возвышаясь в самом сердце урагана. Море отступает и снова накатывает, завывает ветер – сумасшедший оркестр. Официантка и зонт то приближаются, то их относит совсем далеко. Когда мне уже кажется, что я вот-вот пойду ко дну, она приближается ко мне на своем зонте-байдарке.
– А вы, оказывается, спасатель,– говорит она, хватаясь за мою руку.
Она улыбается, но улыбка тут же превращается в гримасу ужаса: она увидела что-то у меня за спиной. Я оборачиваюсь – к нам приближается крокодилья пасть. Изо всех сил отталкиваю зонт и поворачиваюсь навстречу смерти.
– Нет! – кричит моя официантка, как и подобает.
Я молча жду своей участи. Крокодил ныряет, его огромное туловище уходит под воду, пока не исчезает даже хвост. Может, он просто хотел меня напугать?
– Скорее! – зовет официантка, но острые зубы хватают меня за правую ногу и тащат под воду. Я изо всех сил пинаю крокодила, но с тем же успехом мог бы сражаться с кедром. Ниже, ниже, ниже; я пытаюсь вырваться, но добиваюсь лишь того, что облака крови из прокушенной икры становятся еще гуще. Мы опускаемся на дно Тихого океана. Оно смахивает на крупный город – оказывается, крокодил решки утопить меня перед кафе «Юпитер»; это доказывает, что у земноводных тоже есть чувство юмора. Посетители и беженцы смотрят на нас с беспомощным ужасом. Буря, должно быть, утихла, потому что вода вокруг прозрачна, как в бассейне, и полна танцующих лучиков света, и я могу поклясться, что слышу «Lucy In the Sky With Diamonds»[12]. Крокодил смотрит на меня глазами Акико Като, предлагая порадоваться вместе с ним тому, что мой раздувшийся труп на несколько недель послужит ему закуской в его логове. Я слабею, и мое тело наполняется легкостью. Лао-Цзы закуривает последнюю сигарету из моей пачки и снимает мою кепку. Потом изображает, будто вонзает что-то себе в глаз, и указывает на крокодила. Мысль приходит сама собой. Вчера мой домовладелец дал мне ключи,– тот, которым открывается штора витрины, целых три дюйма длиной и может послужить мини-кинжалом. Изогнуться так, чтобы нанести удар,– подвиг не из легких, но крокодил задремал и не видит, как я вставляю ключ острием ему между век и загоняю. Глаз поддается, хлюпает И вытекает. Вопль крокодила слышен даже под водой. Челюсти разжимаются, и чудовище отплывает, дергаясь в конвульсиях и вертясь вокруг своей оси. Лао-Цзы аплодирует, но я уже три минуты под водой без воздуха, а поверхность до невозможности далека. Я вяло отталкиваюсь от дна. В мозгу играет азот. Я парю, а вокруг поет океан. Лицо в воде, что ищет меня, свесившись с камня-кита,– это моя официантка, верная мне до конца, с развеваемыми водой волосами. Наши взгляды встречаются в последний раз, а потом, зачарованный красотой собственной смерти, я тону, описывая круги, медленно и печально.
С первым лучом рассвета священнослужители храма Ясукуни[13] разжигают погребальный костер из сандалового дерева. Мои похороны – самое величественное зрелище на памяти ныне живущих; вся страна объединилась в трауре. Движение пущено в объезд Куданситы[14], чтобы дать возможность десяткам тысяч скорбящих прийти и отдать мне дань уважения. Языки пламени лижут мое тело. Послы, всевозможные родственники, руководители государства, Йоко Оно в черном. Мое тело ярко пылает, восходящее солнце прорезает предрассветную дымку, и день вступает в свои права. Его Императорское Величество пожелал поблагодарить моих родителей, так что они снова вместе, впервые за двадцать лет. Журналисты спрашивают у них, что они чувствуют, те задыхаются от избытка эмоций и не могут отвечать на вопросы. Я не хотел такой помпезной церемонии, но что поделать – героизм есть героизм. Моя душа возносится к небу вместе с моим прахом и парит среди набитых телевизионщиками вертолетов и голубей. Я усаживаюсь на гигантские ворота-тори[15] – они такие огромные, что под ними мог бы свободно пройти военный корабль,– и наслаждаюсь возможностью читать в людских сердцах, которую дарует смерть.
«Мне не следовало покидать этих двоих»,– думает моя мать.
«Мне не следовало покидать этих троих»,– думает мой отец.
«Интересно, смогу я оставить себе задаток?» – думает Бунтаро Огисо.
«Я так и не спросила, как его зовут»,– думает моя официантка.
«Ах, если бы Джон был сегодня с нами,– думает Йоко Оно.– Он написал бы реквием».
«Ублюдок,– думает Акико Като.– Источник пожизненного дохода безвременно иссяк».
***Лао-Цзы смеется, заходится кашлем и судорожно ловит ртом воздух.
– Ой-ой-ой! Да такого ливня не было года с семьдесят первого. Должно быть, конец света. По телевизору говорили, что он вот-вот наступит.
Едва он успевает это произнести, как ливень прекращается. Беременные женщины смеются. Я думаю об их младенцах. Что возникает в их воображении все эти девять месяцев взаперти? Горные потоки, болота, поля сражений? Для людей, когда они еще не вышли из материнского чрева, воображение и реальность, должно быть, одно и то же. Снаружи пешеходы опасливо смотрят вверх и поднимают ладони, проверяя, идет ли еще дождь. Зонтики закрываются. Облака-декорации уезжают со сцены. Дверь кафе «Юпитер» со скрипом отворяется – помахивая сумкой, входит моя официантка.
– Вы не особенно торопились,– ворчит Вдова.
Моя официантка кладет на прилавок коробку с фильтрами.
– В супермаркете была очередь.
– Вы слышали гром? – спрашивает Ослица, и тут мне кажется, что она не такой уж плохой человек, просто натура слабая: попала под влияние Вдовы.
– Конечно, слышала! – фыркает Вдова.– Моя тетушка Отанэ однажды услышала такой гром, что пролежала без чувств целых девять лет.
Почему-то мне кажется, что Вдова подделала завещание и спустила тетушку Отанэ с лестницы.
– Чек и сдачу, если позволите. В головном офисе меня считают образцовым бухгалтером, и я не намерена портить свою репутацию.
Моя официантка подает ей чек и стопку монет. Безразличие – мощное оружие в ее руках. На часах два тридцать. Зубочисткой я рисую в пепельнице пентаграммы. Мне приходит в голову, что, прежде чем подниматься в офис Акико Като, я должен, по крайней мере, удостовериться, что она находится в «Пан-оптиконе»,– если я прорвусь через секретаршу лишь для того, чтобы обнаружить на экране ее компьютера наклейку с надписью «Вернусь в четверг», то буду выглядеть полным идиотом. Визитка госпожи Като лежит у меня в бумажнике. Я позаимствовал ее из бабушкиного несгораемого шкафа, когда мне было одиннадцать лет, собираясь изучить вуду и использовать ее в качестве тотема. «АКИКО КАТО. АДВОКАТ. ОСУГИ & БОСУГИ». Адрес в Синдзюку и номер телефона. Сердце забилось быстрее. Я сам с собой заключаю сделку – один кофе со льдом, последняя сигарета, и я звоню. Дожидаюсь момента, когда моя официантка встанет за стойку, и подхожу получить свой кофе вместе с ее благословением.
– Стаканы! – Вдова рявкает так резко, что мне ошибочно кажется, будто она обращается ко мне.
К стойке подходит Ослица, а моя девушка отправляется обратно к раковине. Мне грозит передозировка кофеина, но отказываться уже поздно.
– Кофе со льдом, пожалуйста.
Дождавшись, когда Лао-Цзы в очередной раз погибнет от рук биоборгов, я вымениваю спичку на «Карлтон». Пытаюсь разделить пополам пластинку миндаля, но она застревает у меня под ногтем.
– Стаканы! – Вдова рявкает так резко, что мне ошибочно кажется, будто она обращается ко мне.
К стойке подходит Ослица, а моя девушка отправляется обратно к раковине. Мне грозит передозировка кофеина, но отказываться уже поздно.
– Кофе со льдом, пожалуйста.
Дождавшись, когда Лао-Цзы в очередной раз погибнет от рук биоборгов, я вымениваю спичку на «Карлтон». Пытаюсь разделить пополам пластинку миндаля, но она застревает у меня под ногтем.
– Добрый день. «Осуги и Босуги».
Пытаюсь придать голосу хоть немного солидности.
– Д-да…– Голос ломается, как будто у меня яйца не созрели. Я краснею, притворно кашляю и снова начинаю говорить, теперь пятью октавами ниже: – Скажите, Акико Като сегодня работает?
– Вы хотите поговорить с ней?
– Нет. Я хотел бы узнать… да. Да, пожалуйста.
– Пожалуйста – что?
– Не могли бы вы соединить меня с Акико Като? Будьте любезны.
– Могу я узнать, кто говорит?
– Так она, э-э, сейчас в офисе?
– Могу я узнать, кто говорит?
– Это,– это какой-то кошмар,– конфиденциальный звонок.
– Вы можете рассчитывать на полную конфиденциальность, но я обязана узнать, кто говорит.
– Меня зовут, э-э, Таро Танака.
Самое фальшивое из всех фальшивых имен. Идиот.
– Господин Таро Танака. Понятно. Можно ли узнать, по какому вопросу вы звоните?
– По некоему юридическому вопросу.
– Вы не могли бы высказаться более определенно, господин Танака?
– Э-э. Нет. В самом деле.
Медленный вздох.
– Госпожа Като в настоящий момент на совещании с нашими старшими партнерами, поэтому я не могу просить ее переговорить с вами немедленно. Но если вы сообщите ваш номер телефона и название компании, а также, в общих чертах, суть вашего дела, то я попрошу ее перезвонить вам попозже.
– Естественно.
– Итак, ваша компания, мистер Танака?
– Э-э…
– Мистер Танака?
– Замолкаю и вешаю трубку.
«Д» с минусом за стиль. Но зато я знаю, что Акико Като прячется в своей паутине. Считаю этажи «Пан-оптикона» – двадцать семь, потом начинаются облака. Я выпускаю дым вам в лицо, Акико Като. Вам осталось меньше тридцати минут жизни, в которой Эйдзи Миякэ – всего лишь туманное воспоминание с туманного гористого острова у южной оконечности Кюсю. Вам ни разу не снилась встреча со мной? Или я – только имя на соответствующих документах? Айсберги у меня в кофе, позвякивая, тают. Я выливаю в чашку сироп и сливки из пластиковых коробочек и смотрю, как жидкости растворяются, кружась в водовороте. Беременные женщины рассматривают детские журналы. Моя девушка ходит от столика к столику и высыпает пепельницы в ведро. Подойди сюда и высыпь мою. Она этого не делает. Вдова разговаривает по телефону, вся одна большая улыбка. Мое внимание привлекает человек, переходящий улицу Кита: могу поклясться, минуту назад этот человек уже переходил эту улицу. Я внимательно слежу за тем, как он двигается сквозь прыгающую через лужи толпу. Он переходит дорогу, затем ждет, когда загорится зеленый. Переходит Омэкайдо-авеню, ждет, когда загорится зеленый. Потом он снова переходит улицу Кита. Ждет светофора и снова переходит авеню Омэкайдо. Я смотрю, как он делает один, два, три круга. Частный детектив, биоборг, сумасшедший? Солнце вот-вот прорвется сквозь пелену облаков. Протыкаю лед соломинкой и пью кофе. Мочевой пузырь требует моего внимания. Я встаю, подхожу к двери туалета, поворачиваю ручку – заперто. Чешу в затылке и смущенно возвращаюсь на место. Когда захватчик выходит – это какая-то секретарша,– отвожу взгляд, чтобы она не заподозрила, что это я дергал дверную ручку, и пропускаю свою очередь. Меня опережает застенчивая старшеклассница в школьной форме – через пятнадцать минут она является миру с грудями, выпирающими из бюстгальтера, влажно блестящей кожей, в бело-розовом полосатом топе и мини-юбке – просто мечта. Встаю со стула, но на этот раз меня обгоняет мамаша с маленьким ребенком.
– У нас авария,– хихикает она, и я понимающе киваю. Может, мне все это снится – во сне всегда чем ближе к чему-нибудь подходишь, тем дальше оказываешься?
«Послушай,– визжит мочевой пузырь, – давай скорее, или я за себя не отвечаю!» Я встаю рядом с дверью и пытаюсь думать о песчаных дюнах. Вот он, токийский порочный круг – чтобы сходить в туалет, ты должен купить выпить и снова наполнить свой мочевой пузырь. На Якусиме можно отлить за ближайшим деревом. Мамаша с ребенком выходят, и я наконец внутри. Задержав дыхание, судорожно запираюсь. Поднимаю крышку унитаза и отливаю три кофе. Воздух в легких кончается, и мне приходится вдохнуть – в общем, не очень тут и воняет. Моча, маргарин, лавандовый освежитель. Отбрасываю мысль вытереть ободок унитаза. Раковина, зеркало, пустая мыльница. Выдавливаю парочку угрей и разглядываю свое отражение под разным углом: вот он я – Эйдзи Миякэ, житель Токио. Интересно, я хоть кого-нибудь обдурил или смешки, улюлюканье и косые взгляды адресованы именно мне? На угри сегодня урожай. Неужели загар, который я привез с Кюсю, уже сходит? Мое отражение играет со мной в гляделки. Оно выигрывает – я первым отвожу взгляд и начинаю работу над вулканической цепью угрей. Снаружи стучат и дергают ручку. Я зачесываю назад смазанные гелем волосы и открываю дверь.
***Это Лао-Цзы. Я бормочу извинения за то, что заставил его ждать, и решаю без промедления идти на штурм «Паноптикона». И тут на авансцену широкими шагами выходит Акико Като. Из плоти и крови, здесь и сейчас – между нами всего лишь пять миллиметров стекла и максимум метр воздушного пространства. Совпадение, о котором я так мечтал, случилось, едва я перестал на него надеяться. Она медленно поворачивает голову, смотрит на меня в упор и идет дальше. Мне просто не верится, меня застали врасплох. Акико Като подходит к перекрестку, и тотчас загорается зеленый свет. В моем воображении она не постарела; в действительности это не так, но мои воспоминания на удивление точны. Скрытое коварство, орлиный нос, холодная красота. Пошел! Я жду, пока двери со скрипом откроются, выбегаю на улицу и…
Бейсболка, идиот!
Бросаюсь обратно в кафе «Юпитер», хватаю свою кепку и снова мчусь к переходу. Зеленый уже мигает. После двух часов, проведенных в помещении с кондиционером, мне кажется, что кожа потрескивает и лопается от полуденного зноя. Акико Като уже на другом берегу – я, рискуя жизнью, бегу за ней, перепрыгивая лужи и полоски «зебры». Мотоциклы набирают обороты и рвутся вперед, светофор загорается красным, водитель автобуса разражается бранью, но мне удается вынырнуть на другой берег, не отскочив ни от одного капота. Моя добыча уже на ступенях «Пан-оптикона». Бегу наверх сквозь толпу, получая оскорбления и на ходу извиняясь,– если она войдет внутрь, я упущу шанс встретиться на нейтральной территории. Но Акико Като не входит в «Пан-оптикон». Она идет дальше, по направлению к вокзалу Синдзюку,– я должен догнать ее и задержать, но мне приходит в голову, что если я пристану к ней на улице – это скорее настроит ее против меня, чем расположит в мою пользу. В конце концов, я собираюсь просить ее об одолжении. Она подумает, что я ее выслеживаю, и будет права. Вдруг она неправильно меня поймет, а я не успею ей все объяснить? Вдруг она закричит: «Насильник!»? Однако я не могу позволить ей раствориться в толпе. Поэтому я следую за ней на безопасном расстоянии, напоминая себе, что взрослого Эйдзи Миякэ она в лицо не знает. Она не оборачивается ни разу – а зачем? Мы проходим под строем чахлых деревьев, с которых падают последние дождевые капли. Акико Като встряхивает волосами и надевает темные очки. Подземный переход проводит нас под рельсами, и мы выплываем на яркий солнечный свет посреди запруженной транспортом и людьми улицы Ясукуни, с рядами бистро и магазинов, торгующих мобильными телефонами, откуда несется дребезжание струнных аккордов. В реальной жизни не так просто кого-то преследовать. Спотыкаюсь о чей-то велосипед – он звенит. Сквозь промытые дождем линзы солнце утюжит улицу паровым утюгом. Намокшая от пота футболка липнет к телу. Пройдя магазин с девяносто девятью сортами мороженого, Акико Като сворачивает на боковую улицу. Иду за ней, продираясь сквозь джунгли женщин, столпившихся перед бутиком. Никакого солнца, мусорные баки на колесиках, пожарные выходы. Декорации к фильму про Чикаго. Она останавливается перед каким-то зданием, которое оказывается кинотеатром, и оборачивается удостовериться, что за ней никто не идет,– я ускоряю шаг, изображая ужасную спешку и, проходя мимо, низко надвигаю бейсболку, чтобы спрятать лицо. Когда я беглым шагом возвращаюсь обратно, она уже скрылась в кинотеатре «Ганимед». Это место видало лучшие дни. Сегодня здесь показывают фильм под названием «Пан-оптикон». Рекламный плакат – ряд кричащих русских матрешек – ни о чем мне не говорит. Я размышляю. Хочется курить, но сигареты я оставил в кафе «Юпитер», так что приходится обойтись бомбочкой с шампанским. Фильм начинается через десять минут. Я вхожу, сначала потянув дверь на себя, вместо того чтобы толкнуть ее. Пустынный холл пестрит ковром психоделической расцветки. Не заметив ступеньки, спотыкаюсь и чуть не подворачиваю лодыжку. Безвкусный шик, запах средства для полировки. Мрачного вида люстра светит коричневатым светом. Женщина в кассе с явным раздражением отрывается от вышивания.