Как рыночная экономика справляется с внешними издержками? Иногда государство регулирует деятельность, сопряженную с внешними издержками. Федеральное правительство ежегодно издает тысячи страниц правил, регулирующих все — от загрязнения подземных вод до проверки куриного поголовья. У штатов есть свои регулирующие органы. Например, в Калифорнии существует свод жестких стандартов на выхлопы автомобильных двигателей. У местных властей есть законы о зонировании, которые запрещают частным собственникам посягать на права соседей посредством строительства зданий, которые могут быть небезопасны, не подходить данному району по стилю или быть просто Уродливыми. На острове Нантакет разрешено использовать для внешней окраски построек лишь несколько определенных цветов, чтобы безответственные собственники не использовали неоновые краски, которые разрушат оригинальный облик острова. Я живу в историческом квартале, где на любое изменение внешнего вида наших домов, от цвета новых окон до размеров цветочного горшка, надо получать разрешение комитета по архитектуре.
К проблемам внешних издержек существует и иной подход, которому экономисты в некоторых случаях склонны отдавать предпочтение. Этот подход заключается не в запрете поведения или действий, сопряженных с внешними издержками, а в обложении их налогом. Я признаю, что мой «Ford Explorer» представлял угрозу для общества. Как отметил Роберт Франк, экономист из Корнеллского университета, в статье, опубликованной в редакционной колонке «New York Times», мы попали в капкан гонки за обладание спортивными полноприводными мини-автофургонами-внедорожниками. «Любая семья может выбирать лишь размер своей машины, но не может диктовать, что следует покупать другим. Любая семья, которая в одностороннем порядке приобрела автомобиль поменьше, возможно, подвергла себя риску одностороннего разоружения», — писал Франк [37]. Он изложил эти чувства до того, как Daimler-Chrysler объявила о планах производства модели «Unimog» — мини-автофургона, который будет весить более шести тонн, или примерно столько же, сколько весил крупный тираннозавр и сколько весят две машины «Chevy Suburbans». Следует ли запретить мини-автофургоны-внедорожники? Надо ли приказать автомобилестроителям из Детройта производить более безопасные машины с более экономичными двигателями?
Экономисты, в том числе м-р Франк, станут, пожалуй, доказывать, что этого не стоит делать. Главная проблема с мини-автофургонами-внедорожниками, как, впрочем, и со всеми автомобилями, состоит в том, что их эксплуатация обходится слишком дешево. Директор компании Daimler-Chrysler сказал об «Unimog»: «Даже мамочки из Скоттсдейла, штат Аризона, захотят поехать на этой машине в бакалейную лавку. Это машина с передним приводом» [38]. Расходы по поездке на «Unimog» в бакалейную лавку, которые несет владелец этой машины, определенно и намного меньше издержек, которые ложатся в результате этой поездки на общество. Так повысьте расходы владельца этой машины. Как пишет м-р Франк, «принимая во внимание неоспоримый факт того, что вождение огромных, загрязняющих окружающую среду машин причиняет ущерб другим, единственное практическое средство решения проблемы — создание у нас побуждения к учету этого ущерба при принятии решения о том, какие машины покупать». Если реальные издержки, которые несет общество в результате того, что по дорогам ездит «Explorer», равны 75 центам за милю пробега этой машины, а не 50 центам, в которые обходится этот прогон владельцу такой машины, то надо установить налог, который уравнял бы расходы владельца машины с реальными издержками, которые несет общество. Этой цели можно достичь, увеличив налог на бензин, или введя налог на вес машины, или как-то скомбинировав эти два налога. В результате поездка на «Unimog» в бакалейную лавку станет куда менее привлекательным делом.
Но тут мы вторгаемся на чужую территорию. Не стоит ли разрешить некоторым водителям платить за привилегию ездить на таких больших машинах, что они могут расплющить автомобильчик «Hyundai», да так, что при этом из стоящего в гигантском гнезде кувшина, содержащего 64 унции прохладительного напитка, и капли не прольется? Да, стоит. И стоит по той же причине, по которой большинство из нас едят мороженое, хотя оно вызывает болезни сердца. Мы сопоставляем вред, который нанесет нашему здоровью порция мороженого «Starbucks Almond Fudge», с божественным сливочным вкусом этого лакомства и решаем изредка позволить себе пинту мороженого. Мы полностью не отказываемся от мороженого, но и не едим его всякий раз, когда садимся за стол. Экономика говорит нам, что охрана окружающей среды, как и все прочее в жизни, требует определенного обмена одного на другое. Следует повысить расходы на эксплуатацию мини-автофургонов-внедорожников (или любых машин) для того, чтобы эти расходы отражали подлинные социальные издержки, а затем позволить водителям самим решать, есть ли смысл в проезде 44 миль до работы и обратно на машине вроде «Chevy Tahoe».
Обложение налогом поведения, генерирующего негативные внешние издержки, создает много хороших стимулов. Во-первых, такое налогообложение ограничивает поведение, вызывающее внешние издержки. Если стоимость езды на машине «Ford Explorer» дойдет до 75 центов за милю, то на дорогах будет меньше этих машин. Столь же важно и то, что людьми, которые все же будут по-прежнему ездить на этих машинах, оплачивая при этом полную стоимость общественных издержек, станут те, кто больше всего ценит езду на мини-автофургонах-внедорожниках, возможно, потому, что эти машины действительно могут перевозить большой груз или ездить по бездорожью.
Во-вторых, налог на выбросы из автомобильных двигателей увеличивает поступления в бюджет, а запрет определенных машин не даст этого результата. Генерированные этим налогом доходы бюджета можно использовать в качестве оплаты некоторых издержек глобального потепления (вроде исследований в области альтернативных источников энергии или, по меньшей мере, строительства водоотводного канала вокруг Нового Орлеана). Или эти средства можно было бы использовать для снижения некоторых других налогов типа подоходного налога или налога на фонд заработной платы, подавляющих деятельность, которую следовало бы поощрять.
В-третьих, налог, который в основном ложится на тяжелые, пожирающие много горючего машины, даст стимул автомобилестроителям Детройта к производству машин, потребляющих меньше горючего, причем в данном случае стимулом будет не кнут, а пряник. Если федеральное правительство по своей прихоти запретит автомобили, которые расходуют более галлона бензина на 18 миль пробега, не повысив при этом стоимость эксплуатации таких машин, то не удивляйтесь, если в Детройте произведут много машин, которые будут расходовать чуть меньше галлона бензина на 18 миль пробега. Обратите внимание: новые машины будут расходовать галлон бензина не на 20, не на 28 и не на 60 миль пробега, которые машины могли бы преодолеть благодаря новым технологиям использования солнечной энергии. В то же время, если потребители столкнутся с налогом, основанным на расходе горючего и/или весе автомашин, при посещении автосалонов у них появятся совершенно иные предпочтения. Производители автомобилей быстро откликнутся на новые предпочтения, и «Unimog» отправится туда, где ему самое место, — в какой-нибудь музей промышленных продуктов-мутантов.
Является ли налогообложение внешних издержек идеальным решением? Нет, это решение далеко от совершенства. Один пример с автомобилями содержит в себе ряд проблем, самой очевидной из которых является определение величины налога. Ученые пока не пришли к полному согласию относительно того, насколько быстро происходит глобальное потепление, не говоря уж о его возможных издержках. Среди ученых нет согласия даже по намного более приземленному и простому вопросу о том, какова реальная стоимость одной мили пробега автомобиля «Unimog». Должен ли налог составлять 0,75, 2,21 или 3,07 дол.? Нам никогда не найти группу ученых, которые пришли бы к согласию по этому вопросу. Тем более не найти такого согласия в конгрессе США. Есть еще проблема справедливости. Я совершенно правильно сделал оговорку о том, что если повысить стоимость эксплуатации мини-автофургона-внедорожника, люди, которые ценят эти машины, все равно будут ездить на них. Но мерой того, насколько мы ценим нечто, является наша готовность платить за это нечто, и богатые всегда способны платить больше других. Если стоимость эксплуатации автомобиля «Explorer» дойдет до 9 дол. за галлон бензина, богатые люди, которые ездят на этих машинах, будут, возможно, по-прежнему возить на них вино и сыр на пляжные вечеринки на Нантакете, а подрядчик из Чикаго, которому надо возить лес и кирпич, будет вынужден отказаться от своего автомобиля «Explorer». Хотя кто ценит эту машину больше? (Мудрые политики могут обойти проблему справедливости, использовав налог на выхлопы автомобильных двигателей для снижения какого-нибудь налога, который особенно тяжким бременем ложится на средний класс, скажем, налога на фонд заработной платы, и в этом случае наш подрядчик из Чикаго будет больше платить за эксплуатацию своей машины, но меньше по другим налоговым статьям.) Наконец, процесс поиска внешних издержек и обложения их налогами может выйти из-под контроля. Любая деятельность генерирует какие-то внешние издержки на определенном уровне. Любой вдумчивый политический аналитик знает, что некоторых людей, которые носят одежду из спандекса в общественных местах, надо облагать налогом, если не сажать за решетку. Я живу в Чикаго, где в первый же день, когда температура поднимается выше 50 градусов по Фаренгейту [39], орды страдающих ожирением людей, сиднем просидевших все зиму дома, вываливают на улицы, приодевшись по этому случаю в тесные одежки. У тех, кому доводится увидеть это зрелище (а детям это зрелище нельзя видеть ни в коем случае), оно вызывает ужас. Но налог на спандекс, вероятно, практически невозможен.
Однако я отклонился от первоначальной, более важной темы. Всякий, кто скажет вам, что свободные, нерегулируемые рынки всегда благотворно влияют на общество, несет полную чушь. Рынки, предоставленные сами себе, не могут улучшить наше положение в тех случаях, когда существует большой разрыв между стоимостью определенных видов деятельности, которые оплачивает отдельный человек, и издержками этих видов деятельности, которые ложатся на общество. Разумные люди могут и должны обсуждать всевозможные подходящие средства и способы решения таких проблем. Нередко в эти дебаты втягивается и государство.
Однако вернемся ненадолго назад. Государство не просто сглаживает острые грани капитализма; прежде всего оно делает возможным существование рынков. Если вы станете утверждать, что государству просто надо убраться с дороги и тогда рынки принесут процветание всему миру, вы удостоитесь множества одобрительных кивков на вечеринке с коктейлями. Действительно, против государственного вмешательства в экономику проводятся целые политические кампании. Всякий, кто когда-либо выстаивал в очереди в Управлении регистрации транспортных средств, подавал заявку на получение разрешения на строительство или пытался заплатить налог за няню, согласится с тем, что государство нельзя пускать в экономику. В настрое, царящем на вечеринке с коктейлем, есть лишь одна проблема: он ошибочен. Хорошее государство делает возможным само существование рыночной экономики. Точка. А плохое государство или отсутствие государства вдребезги разбивает корабль капитализма о скалы, что является одной из причин, в силу которых миллиарды людей во всем мире живут в крайней нищете.
Начнем с того, что государство устанавливает правила. Страны, в которых нет дееспособных правительств, не являются оазисами процветания, которое приносит с собой свободный рынок. Вести даже самый простенький бизнес в этих странах дорого и трудно. Нигерия обладает крупнейшими запасами нефти и природного газа, однако компании, пытающиеся делать здесь бизнес, сталкиваются с проблемой, которую в Нигерии называют BYOI — по первым буквам английских слов «Bring Your Own Infrastructure» («привези собственную инфраструктуру») [40]. Ангола богата нефтью и алмазами, однако ее богатства пошли на финансирование не экономического процветания, а гражданской войны, длившейся более десяти лет. В 1999 г. правители Анголы потратили на приобретение оружия 900 млн дол., полученных в виде доходов от добычи нефти. Неважно, что один ребенок из каждых трех не доживает до пятилетнего возраста, а ожидаемая при рождении продолжительность жизни — 42 года — просто пугает [41]. Причем Нигерия и Ангола не относятся к странам, где рыночная экономика обнаружила свою несостоятельность. Это страны, в которых государство не смогло развить и обеспечить существование учреждений, необходимых для поддержки рыночной экономики. Один из недавно опубликованных докладов Программы развития ООН возлагает значительную долю вины за нищету в мире на плохие правительства. Без хорошего управления никакие стратегии экономического развития, блага которого постепенно достигают самых низших слоев общества, не действуют, заключают авторы доклада [42].
Реальность состоит в том, что хотя все и выступают против суперарбитра, без него нельзя играть матчи мировой серии. Итак, каковы правила действующей рыночной экономики? Прежде всего государство определяет права собственности и защищает их. Вы — собственник дома, машины, собаки, клюшек для гольфа. В разумных пределах вы можете делать со своей собственностью все, что пожелаете, — продать, сдать в аренду или заложить. Важнее всего то, что можно делать вложения в свою собственность и быть совершенно уверенным, что прибыль на эти инвестиции будет принадлежать тому, кто их сделал. Вообразите, что вы все лето ухаживаете за посевами кукурузы, а затем ваш сосед пригоняет свой комбайн, жизнерадостно убирает урожай и забирает себе все деньги от его продажи. Эта история звучит как-то неестественно? Возможно, если вы музыкант, поскольку это очень напоминает реальную историю о том, как компания Napster разрешила людям прослушивать звукозаписи, не уплатив компенсации записавшим их музыкантам или компаниям звукозаписи, обладающим авторскими правами. Звукозаписывающая отрасль предъявила Napster иски за содействие пиратству и добилась их Удовлетворения.
Права собственности касаются не только домов, машин и прочих предметов, которыми можно набить чулан. Некоторые из самых важных прав собственности распространяются на идеи, произведения искусства, изобретения и даже хирургические операции. Эта книга — хороший пример любого из этих прав. Я написал текст. Мой агент продал его издателю, который подписал контракт, предусматривавший издание и распространение книги. Книгу продали частным магазинам, в которых по найму работают охранники, управляющие потенциально неуправляемыми массами покупателей, пытающихся заполучить экземпляр с автографом автора. На всем этом пути взаимодействуют лишь частные стороны. Их взаимодействие могло бы показаться чисто рыночными сделками; государство может лишь мешать такому взаимодействию. Действительно, оно достойно лишь проклятий за то, что облагает налогами мои доходы, продажи книги и даже жалованье, которое я плачу няньке, присматривающей за моей дочерью, пока я пишу.
На самом деле вся цепь сделок возможна благодаря одной вещи: закону об авторских правах, который является очень важной формой права собственности для тех, кто черпает средства к существованию из написания книг и статей. Правительство США гарантирует, что, после того как я вложу время в написание рукописи, ни одна компания не сможет украсть мой текст и опубликовать его, не заплатив мне компенсации. Любой преподаватель, снимающий копии с книги для того, чтобы использовать ее в классе в качестве учебного материала, должен сначала заплатить роялти издателю. Собственно говоря, правительство в принудительном порядке обеспечивает аналогичные права на программное обеспечение компании Microsoft и близкое по сути право собственности, патентное право, фармацевтической компании, которая изобрела виагру и запатентовала ее. Пример с патентами интересен тем, что их часто представляют в ложном виде. Ингредиенты, входящие в таблетку виагры, стоят сущую ерунду, но поскольку Pfizer имеет патент на виагру, который предоставляет ей монополию на продажу этого средства в течение 20 лет, компания продает таблетки виагры по 7 дол. за штуку. Это огромная наценка, которая сопоставима с наценками на новые лекарства от ВИЧ/СПИД и другие спасающие жизнь средства, и о ней часто говорят как о своеобразном проявлении социальной несправедливости, совершаемой ненасытными корпорациями. Речь идет о тех самых «больших фармацевтических корпорациях», о которых Эл Гор в ходе своей президентской кампании отзывался как об «исчадиях ада». Что могло произойти, если бы другим компаниям разрешили продавать виагру или если бы Pfizer принудили продавать виагру дешевле? Цена упала бы до уровня, близкого к себестоимости виагры. Действительно, когда срок действия патента истекает и аналоговые заменители становятся законными, цена обычно падает на 80–90 %.
Так почему Pfizer разрешают обирать людей, покупающих виагру? Потому что, если бы виагра не получила патентной защиты, Pfizer никогда не стала бы вкладывать крупные средства в создание новых лекарств. Истинная стоимость новых чудодейственных лекарств складывается не из расходов на производство таблеток по уже открытой формуле, а из расходов на исследования и научные разработки, включая прочесывание тропических лесов в поисках коры экзотических деревьев, обладающей лекарственными свойствами. Все это справедливо и в отношении лекарств от всех прочих заболеваний независимо от того, насколько они серьезны или даже смертельны [43]. Средняя стоимость «раскрутки» нового лекарства равна примерно 600 млн дол. А на каждое успешно разработанное лекарство приходится много дорогостоящих исследовательских проектов, заканчивающихся неудачей. Есть ли способ, позволяющий сделать лекарства доступными беднякам в США и во всем мире, не подрывая при этом стимулов к разработке таких лекарств? Да, есть. Государство должно выкупить патент в момент изобретения лекарства. Правительству следует выплатить компании авансом сумму, равную доходам, которые она должна была бы получить за 20 лет действия патента. Сделав это, правительство стало бы обладателем права собственности на лекарство и смогло бы устанавливать на него ту цену, которую сочло бы подходящей. Это дорогостоящее решение, которое влечет за собой ряд новых проблем. Например, какие патенты на лекарства следует выкупать правительству? Является ли артрит болезнью, достаточно серьезной для того, чтобы оправдать расходование государственных средств на снижение цены на новое лекарство от артрита? А что сказать об астме и лекарствах от нее? И все же этот план по меньшей мере совместим с экономической реальностью: люди и компании вкладывают средства только тогда, когда имеют гарантии того, что они в буквальном или переносном смысле пожнут то, что посеяли.