Кафе Рита выбрала сама. Вечером, подъехав по адресу, Егор с удивлением остановился перед входом, глядя на забавную вывеску. Надо ж было выбрать заведение с таким названием! Зайдя внутрь, он сразу увидел Змейку. Она сидела за столиком у окна и махала ему рукой.
– Рад тебя видеть! – Егор расцеловал подругу и уселся рядом. – Как ты?
– Чудесно. – Она придирчиво разглядывала его. – А ты чего такой сияющий, признавайся.
– Говорю же: рад встрече, вот и сияю. – Егор окинул взглядом помещение. Это было самое обычное городское кафе, ничего особенного. Разве что картины на стенах оригинальные. – А почему здесь…
– А почему нет? Тебе не нравится?
– Нравится.
– Фух, – выдохнула Рита. – Я бы не перенесла твоей критики. Это мое кафе.
– Как твое? – не понял Егор.
– Так. Папа помог открыть, сама-то я не осилила бы. А вот с управлением справляюсь.
– В таком случае у меня вопрос. – Егор состроил строгое лицо. – Почему «Динь-Динь»?
Рита рассмеялась:
– О, тут глубокая философская подоплека.
– Я так и подумал. Только пока еще не вычислил, какая именно, – улыбнулся он.
– Когда я размышляла над названием, у меня был сложный период в жизни. Я только что рассталась с парнем, за которого собиралась замуж, и была потерянная, жуть. И все размышляла, размышляла о всяком… Ну, тебе ли не знать… Помню, подруги вытащили меня из дома – целый день таскали по магазинам, а потом повели в парк… Я еле ноги волочила, утомилась. Увидела свободную лавочку и буквально рухнула на нее. Подружки кудахчут, зовут дальше, а я сижу, глаза закрыла и отдыхаю. И веришь – так мне хорошо в эту секунду стало… Словно над ухом прозвенело – «Динь-динь! Вот же оно, счастье!». В самом обыкновенном фрагменте жизни. Вроде бы ничего особенного. Вроде просто устал и присел отдохнуть. А сколько удовольствия… В общем, так я кафе и назвала. Чтобы не забывать, что для счастья отнюдь не нужны грандиозные поводы.
Рита задумчиво куснула мизинец, вспомнив, как недавно едва не растеряла хваленый оптимизм из-за внезапного возвращения Тимура. По глупости даже начала думать, что этот человек – ее рок, существующий специально для того, чтобы преследовать ее и отравлять ей жизнь. Хорошо, что Рита остановила поток идиотских мыслей и внушила себе, что обязательно справится с этим маленьким неприятным отголоском прошлого. Правильный настрой притянул правильные обстоятельства. А иначе как объяснить неожиданное появление Кирилла? Тот убедительно сыграл роль защитника. С тех пор Тимур не давал о себе знать.
– Не знаю, потянет ли это на «динь-динь», но я очень надеюсь, что тебе хотя бы немного понравится, – слова Егора вывели Риту из задумчивости. Он полез в карман куртки, откуда не без труда вытащил нарядную коробочку – она умещалась внутри лишь наполовину. Карман вывернулся наизнанку, и на пол посыпались несколько бумажных купюр, лотерейный билет, который ему дали на сдачу в магазине, и проездной билет на метро. Егор подобрал с пола бумажки, сунул обратно в карман и поставил на стол голубой блестящий куб:
– Это тебе.
Рита удивленно хлопнула ресницами:
– Сюрприз? Обожаю!
Она пододвинула коробку к себе и, осторожно сняв крышку, вытащила деревянную фигурку. Это была миниатюрная, свернутая колечком змейка. Хвостиком она упиралась в овальную подставку, изображавшую травянистый холм. Каждая тоненькая травинка была столь тщательно вырезана, что, казалось, подуй ветер – она закачается. И змейка среди этих былинок не стояла вовсе, а подпрыгивала – головку выставила и зыркала внимательными глазками, изучала. Вроде змея змеей, а в лице ее что-то человеческое чудилось.
– Боже мой. – Рита осторожно повертела фигурку и поставила на стол. – Какая красота, Егор! Это ты сам вырезал, да?
– Сам. Давно собирался, да вдохновения не было. А недавно вдруг сел и… Вот что получилось. – Он скромно улыбнулся, пряча бешеную радость от того, что его подарок пришелся по вкусу.
Рита бережно погладила статуэтку:
– И как это чудо называется?
– Голубая Змейка.
– Голубая Змейка? – Девушка расширила глаза. – В честь меня, что ли?
Егор кивнул:
– Думаю, Бажов меня простит. Но вдохновляла меня ты, поэтому да – в честь тебя.
– Это значит, так меня видит твой творческий глаз? – хихикнула Рита. – Здорово! В твоей интерпретации я себе больше нравлюсь, чем в зеркале.
Парень смотрел, как любовно она разглядывает деревянную фигурку, и вспоминал их первую встречу. Тогда, в метро, он сразу почувствовал, что эта воздушная улыбчивая незнакомка, будто сбежавшая с рисунка из книги сказок, чудесным образом войдет в его жизнь. Однако Егор и не надеялся, что это волшебство продлится столь долго. От одной мысли о близости Змейки сердцебиение ускорялось, а тело становилось невесомым. Хотелось смотреть в ее большие голубые глаза и молчать.
– Ты чего? – насторожилась Рита, сморщив веснушчатый нос.
– Чего? – не понял Егор.
– Гипнотизируешь меня?
– Любуюсь.
– А, ну тогда ладно. – Подруга стянула съехавшую с волос резинку и заново завязала хвост. После чего аккуратно положила змейку в коробку. – Я взяла на себя наглость заказать нам фирменное блюдо, так что из вежливости тебе придется его попробовать. А пока я принесу капучино. Если бы ты знал, какой вкусный кофе готовят мои ребята, просто ммм!
В кофе Егор не разбирался. Хотя напиток оказался действительно вкусным – с нежной молочной пенкой, посыпанной ароматным порошком корицы. Рита увлеченно рассказывала истории из жизни, прихлебывая из большой белой чашки, а Егор ловил себя на том, что бесконечно счастлив. Просто оттого, что сидит в уютном месте с чудесной девушкой. Оттого, что есть куда идти и есть куда возвращаться, что жизнь – занятное приключение, со всеми его восторгами и разочарованиями, подъемами и падениями. Оттого, что истинное счастье не противоположно печали, оно включает в себя все печали и страдания…
– … а одно время я увлекалась живописью, – щебетала Змейка. – Хотя «живопись» это громко сказано. Так, малевала иногда разное. После института забросила, перегорела, что ли.
– Обещай, что покажешь свои картины, – попросил Егор.
– Да что тут обещать, вон они, на стенах висят, – махнула рукой Рита. – Я подумала, чего они дома валяться будут? Пусть кафе украсят. Хотя украшение не бог весть какое, но все равно лучше, чем голые стены.
Егор пробежал взглядом по картинам – это были акварельные наброски, немного мрачные, но симпатичные.
– Мне нравится.
– Некоторые находят их несколько депрессивными, – призналась Рита. – Сейчас бы я рисовала по-другому. А в восемнадцать лет хотелось поразить воображение зрителя угрюмым максимализмом. Хотя самую жуткую картину я держу у себя в кабинете.
– Можно глянуть? – Егор отставил чашку с кофе, давая понять, что готов сорваться в ту же секунду.
– Пошли! – кивнула Рита и встала.
… Картина висела над рабочим столом. На ней были изображены предгрозовое небо и лесной ручей, уходящий к светлеющему горизонту. Хлипкая лодочка с укутанным в белый плащ гребцом скользила по синевато-коричневой глади, а унылые деревья махали ей вслед своими корявыми голыми ветками.
Змейка заметила растерянность Егора.
– Не очень, да?
– Неожиданно, – признался тот. – Может, ты и планировала нарисовать что-то пессимистичное, но у меня от картины самые позитивные ощущения.
– Да? – В Ритиных глазах заплясали огоньки. – Вот и я такого же мнения. Но все мои друзья хором твердят, чтобы я не смела пугать посетителей, ха-ха. Хотя, знаешь, в городе есть бар, где висит увеличенная копия этой картины. Огромная фреска. Как-то папуля привлек меня к работе над оформлением одного помещения. Я не знала, чем помочь дизайнеру, и намалевала вот эту «печальку». Ну, в туалете повесить или еще где. Неожиданно дизайнеру она понравилась, и мы решили создать фреску. Возилась я над ней довольно долго, но итог всех удовлетворил. Я в том баре сто лет не была. Надо будет как-нибудь наведаться, проведать свое творение.
Егор не сводил с нее восхищенного взгляда:
– В тебе столько скрытых талантов… Я даже нужных слов подобрать не могу.
Рита отвернулась, чтобы скрыть довольную улыбку, и выпорхнула из кабинета.
– Пошли за столик. Уже принесли наши блюда.
Вечер тек своим чередом, Рита была возбуждена и болтлива, отчего казалась еще моложе. Беседу прервал пацан лет пятнадцати, подошедший к столику:
– Вы Маргарита?
Девушка удивилась:
– Да, а что?
– Вот, – мальчишка протянул открытку и был таков.
Открытка была самая обычная, поздравительная, какие продаются в любом киоске. Рита прочитала написанный от руки текст:
«Через пять минут на улице тебя будет ждать подарок».
– Твоих рук дело? – Изумленная девушка повернулась к другу.
– Нет, клянусь. Я здесь ни при чем.
Удивление Егора было неподдельным, поэтому Рита быстро накинула куртку, велела сделать приятелю то же самое и выбежала из кафе. На улице было прохладно, прохожие спешили к метро, автомобили мчались мимо, буравя едкими фарами бледный сумрак вечернего города. Девушка огляделась по сторонам – ничего необычного, ни единого знакомого лица. Она покосилась на друга: может быть, это он подготовил розыгрыш? Хотя на Егора не похоже. Да и недоумевал он не меньше, чем она. Несколько минут ничего не происходило. Рита плотнее запахнула куртку, защищаясь от слабого, но неприятного ветра, и заплясала на месте: сегодня сдуру надела летние туфли, и за несколько минут на апрельском холоде пальцы ног замерзли.
Открытка была самая обычная, поздравительная, какие продаются в любом киоске. Рита прочитала написанный от руки текст:
«Через пять минут на улице тебя будет ждать подарок».
– Твоих рук дело? – Изумленная девушка повернулась к другу.
– Нет, клянусь. Я здесь ни при чем.
Удивление Егора было неподдельным, поэтому Рита быстро накинула куртку, велела сделать приятелю то же самое и выбежала из кафе. На улице было прохладно, прохожие спешили к метро, автомобили мчались мимо, буравя едкими фарами бледный сумрак вечернего города. Девушка огляделась по сторонам – ничего необычного, ни единого знакомого лица. Она покосилась на друга: может быть, это он подготовил розыгрыш? Хотя на Егора не похоже. Да и недоумевал он не меньше, чем она. Несколько минут ничего не происходило. Рита плотнее запахнула куртку, защищаясь от слабого, но неприятного ветра, и заплясала на месте: сегодня сдуру надела летние туфли, и за несколько минут на апрельском холоде пальцы ног замерзли.
Прошло пять минут, но ничего не случилось. Никто не материализовался из воздуха с подарочком на фарфоровом блюдечке. Рита сердито фыркнула:
– Чепуха какая-то. Наверное, кто-то неудачно пошутил. Пошли в помещение, а то я уже закоченела.
Она развернулась, но не успела сделать и шага, как Егор остановил ее, удержав за рукав:
– Змейка, посмотри!
Она подняла голову. Совсем рядом, не далее чем в пятидесяти метрах от них, в небо взлетели яркие хвостатые ракеты, распустились звонким разноцветным салютом и падали тысячью крошечных звезд на головы зрителей. Затаив дыхание, Рита следила за восхитительным фейерверком и едва не плакала от счастья. Если верить записке, это был ее собственный салют. Она долго мечтала, что когда-нибудь волшебные всполохи в небе будут адресованы лично ей, и наконец получила желаемое! Желтые, синие, красные гроздья огней вспыхивали над замершей улицей – некоторые водители припарковали на обочине свои автомобили, а прохожие застыли на месте, наблюдая за неожиданным зрелищем. Рита была так потрясена, что не двигалась еще минуту после того, как огни фейерверка погасли.
Егор осторожно тронул ее холодную ладошку:
– Пойдем в кафе?
Рита кивнула, но с места не тронулась. Она не успела заметить, из какого двора стреляли и тем более кто. Хотя догадаться несложно. Рита почти наверняка знала, что салют устроил Кирилл. Он не единственный, кому она говорила о своей заветной мечте. Однако интуиция указывала именно на него. Как жалко, что номер телефона Кирилла не сохранился. Рите жутко хотелось позвонить ему и от всего сердца поблагодарить за чудесный подарок. Может, однажды Кирилл заглянет на огонек, и они вновь проговорят несколько часов.
– Стоит и улыбается, а сама уже в ледышку превратилась, – недовольно буркнул Егор. – Все, я беру тебя силой и возражений не принимаю. – Он обнял Риту и поволок в теплое кафе.
Через неделю, обнаружив позабытый в кармане куртки лотерейный билет, Егор зайдет на сайт, чтобы проверить номер. А еще через неделю заберет из офиса фирмы свой выигрыш – полтора миллиона рублей.
Глава 27
Вечером из подъезда углового дома рядом с парком выехал мужчина в инвалидной коляске. Было ему немного за шестьдесят, его гордая осанка и строгое лицо говорили об упрямом характере, однако в его глазах читалось добродушие.
Николай Борисович выехал во двор к детской площадке – уже пустой в это позднее время – и остановился у невысокого деревца. Крошечные листочки только начали распускаться, и ветви выглядели еще по-зимнему беззащитно. Но в источаемом ими запахе чувствовалась праздничная, весенняя грядущая теплота. Мужчина втянул грудью слабый, еле уловимый аромат листвы и не сдержал счастливой улыбки. Жизнь налаживалась. С каждым днем все больше и больше.
Еще недавно Николай Борисович готов был опустить руки. Многие годы его сила и бесстрашие являлись образцом для подражания, он сражался с огнем, лез в самое пекло, не задумываясь о последствиях, ибо знал: от его оперативности зависит чья-то жизнь. Он был полон энергии и планов. И в одно мгновение превратился в беспомощного старика.
Инвалидность свалилась как снег на голову, сбила его с ног, отобрала надежду, сделала невозможными самые простые вещи. Неделю за неделей Николай Борисович сидел в заточении, без шанса увидеть небо, вдохнуть свежий воздух… Он больше не управлял своей жизнью, целиком завися от супруги… Ирина держалась молодцом, притворяясь сильной, чтобы не причинять мужу дополнительных страданий, но он видел, как хрупка ее вера, как страшно ей засыпать и еще страшней просыпаться.
Николай Борисович постоянно вспоминал тот роковой день, когда, сидя с удочкой на берегу реки, он заметил дым от пожара. Он спрашивал себя: как поступил бы сейчас, зная, к каким последствиям приведет его поступок? Наплевал бы на все и ринулся в полыхающий дом? Или продолжил бы рыбачить, внушая себе, что поступает правильно – если не ради себя, то ради любимой жены. Сколько раз он задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Николай Борисович мог убедить себя, что, выпади ему шанс вернуться в прошлое, он непременно послушался бы разума. Но никто не давал гарантии, что в последний момент он не наплевал бы на здравый смысл, поступив так, как поступал всегда: ринулся в огонь, чтобы спасти человека.
Николай Борисович с юности стремился жить по совести. Кто бы мог подумать, что его совесть лишит его полноценной жизни. Он не хотел сдаваться. Он прилежно делал упражнения, чтобы вернуть подвижность ногам. Он упрямо твердил, что завтра ему станет лучше. А еще через день случится что-то удивительное. Но ничего не происходило. Ни намека на перемены. Ни единой вдохновляющей новости. Ему предстояло состариться и умереть в квартире, ставшей его личным склепом. Он сидел у окна и смотрел на недоступный мир, понимая, что уже никогда не станет его частью. Николай Борисович не хотел умереть. Но и существовать вот так – тоже.
Письмо из поселковой администрации пришло неделю назад – банальные, официальные слова благодарности. На следующий день привезли инвалидное кресло: местные власти решили всерьез раскошелиться. А еще через день явились двое – старший и младший Тарасовы. Старик, которого Николай Борисович вытащил из огня, и его сын, сухопарый мужчина лет сорока.
Оказалось, сын долго пытался выяснить фамилию и имя человека, спасшего жизнь его отцу, но это оказалось делом едва ли выполнимым.
– Я и в местные больницы обращался, и к районным чиновникам, и соседей опрашивал – все напрасно, – эмоционально жестикулируя, говорил Тарасов-младший. – Никто даже внешность вашу не мог описать, а уж подсказать, кто вы, – и подавно. Я уже отчаялся, но на днях позвонили мне из мэрии поселка и сообщили, что по моему запросу поступила информация. Так мы вас и нашли.
Гости задержались до позднего вечера. Много было сказано добрых слов. Ирина то и дело выходила из комнаты, чтобы смахнуть слезы, а Николая Борисовича не покидало ощущение, что его судьба сделала долгожданный вираж, оставив позади все плохое. Да так, в сущности, и было.
Теперь Николай Борисович мог выезжать на улицу и уже не чувствовал себя изолированным от общества. Увидев, как муж воспрял духом, Ирина позволила себе выдохнуть с облегчением. Ежедневно на дом приходил нанятый Тарасовым-младшим врач-остеопат, буквально перекраивавший пациента… А сегодня у Николая Борисовича был особый повод для радости. Впервые после несчастного случая он смог пошевелить пальцами ног.
В то время, когда Николай Борисович вдыхал запах молодых листьев, медитируя на светлое будущее, Максим Гладко сидел в своей квартире со стаканом водки в руке и напряженно думал.
Собственно, напряженно думал он последние две недели, как только пришел в себя после захвата его фирмы и разрыва с женой. По неизвестным причинам больной извращенец решил разрушить его жизнь, и надо признать, ему это удалось. Первые несколько дней после одиозных событий Макс метался в бессильной ярости, пытаясь вернуть контроль над компанией и убедить супругу не пороть горячку. Ни в том, ни в другом он не преуспел. Фирма была обанкрочена, и восстановить ее не представлялось возможным. А Надька отказывалась слушать его оправдания – собрала вещи и ушла. Еще и Джесси с собой прихватила, сука. Чтобы неверный муж от одиночества совсем загнулся.
Никакого долбаного чувства вины Макс не испытывал. Только гнев – на себя и на свою тупость. Как он мог допустить, чтобы его развели, как последнего лоха? Всегда был в тонусе, мониторил ситуацию, где надо, осторожничал. На минуту только расслабился – и сразу удар под дых получил. Облажался по полной. И как теперь выползать, непонятно. Во-первых, где взять бабло на открытие новой конторы? Кредит в банке вряд ли ему дадут. Во-вторых, где гарантии, что таинственный мужик снова не объявится? И ведь не вычислишь его никак. Хоть бы зацепку какую-то оставил. Чисто сработал, падла. От кого защищаться теперь? От человека-невидимки?