Девять принцев в Янтаре - Желязны Роджер

Роджер Желязны — один из самых популярных авторов в мире любителей фантастики. Жанр фэнтези — истинное призвание мастера. И наиболее ярко его талант раскрылся именно в этой ветви фантастики. Самым известным циклом его романов стал романтический «янтарный» цикл, посвященный вечному городу Янтарю — хранителю сущности мира — и принцам королевского клана лорда Оберона. Путь Истины, по которому в Тени, отбрасываемой Янтарем, идет принц Кэвин, — необычен, жесток и может вовсе не быть Путем Истины. Но на тени Земля принц обрел новое знание и… Впрочем, это всего лишь аннотация.

1.0 — создание файла: Zmey-RL

Роджер Желязны Девять принцев в Янтаре

Идущие в Тени

Всю жизнь мы провели в одном из теневых миров. Наши мечты были смутны, желания — убоги. То тени скрывали нас, то вдруг впереди янтарной блесткой вспыхивал огонек надежды. И мы, жадно вытянув лапы, кидались на свет с криком «Дай!». Нас не интересовало, кто даст нам счастье: боги, правители, герои, любимые люди… даже облик счастьедающего был неважен для нас. Главное, чтобы побольше, получше, почаще и — поровну. Поровну! Не приведи случай, если виночерпий счастья минует твой стаканчик и лишит тебя законного. Мы живем в тени и большего нам не надо. Мы будем «ездють по всяму миру», жрать «кентукковые ящщеркины окорочка», но делать это не мимоходом, меж подвигов и приключений, а целенаправленно, сладострастно, все мысли, чувства и движения посвящая самому процессу. В лучших традициях «русской тоски» светлая печаль будет посещать нас лишь в песнях и пьяных снах. А мы будем старательно зарываться в грязь и делать все возможное, лишь бы ничего не менялось. Лишь бы ничто не потревожило нас в нашей зловонной луже, теплой и до боли своей.

Апокалипсис бытовухи тоже самодостаточен. Мысли, равно как и их хозяин, также легко и радостно тонут в унынии. «И ничего-то не выйдет…», «это обречено на провал…» — сопливые песни для горестного катарсиса, когда приходит удивительное знание о том, что ты — ничтожество…

Я — махровый материалист. Но именно поэтому и знаю: мир творит мысль. Ваши собственные мысли, господа, вырубают во Вселенском урагане информации маленький островок — Ваш мир. Каков он — чисто Ваши проблемы. Но именно Ваш мир первичен и способен лихо менять всю Вселенную. Уберите усилием Вашей мысли, Вашей воли то, что Вам не нравится, добавьте то, что так не хватает и так необходимо этому миру — и Вы уже на шаг ближе к Вашему Янтарному городу. Еще шаг. Еще. И вот показались шпили Вашего замка. Вот колокольня блистательного города, где хозяин — Вы. Вы, дьявол Вам в ладони! И если Вы не ошиблись ни на одном из шагов, вы достигли своего первого Авалона. Вы стали Магом: Ваше слово может воздействовать на материю.

Мы, на тени Россия не привыкли к этому. Мы не помним заветной формулы: «Время — деньги». Нам более приятно «каждому по потребностям», чем «каждому по труду». Состояние тусовки для нас естественнее, чем состояние работы. Но слово «Дай!» незыблемо. И иногда кажется, что среди нас никогда не найдется ни одного принца Янтаря.

В конце концов, каждый сам решит, что лучше — стабильная служба или жутковатый путь, и какая война больше по душе — с половой щеткой против паркетного пола, либо с двуручным мечом против сверкающего дракона.

Что ж, для принцев янтарной крови Янтарь — цель неизбежная, как сама жизнь. Их Путь — путь к своему Янтарю. Рискните, господин читатель, и хотя бы проследите Путь Кэвина, принца удачи и очень решительных действий. Не всем быть такими. Но вдруг удивительная идея книги, принцип жизни и действия героя что-то изменит в Вас, заставят изменить Ваш собственный Мир и подтвердят звание Мага, по праву принадлежащее Роджеру Желязны.

I

Это было началом конца того, что мне казалось целой вечностью. Я попытался пошевелить пальцами ног — успешно. Я лежал, распластавшись в постели, обе ноги были в гипсе, но это были мои, настоящие, живые ноги.

Я крепко сжал веки, затем открыл — и так трижды.

Комната пришла в равновесие.

Где я, черт побери?

Постепенно туман рассеялся, и то, что зовется памятью, вернулось ко мне. Я вспомнил ночи, санитарок и иглы. Каждый раз, лишь только предметы вокруг обретали четкость, кто-то входил и колол меня какой-то дрянью. Так и было. Да. Но теперь я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить.

Придется ли?

Может, и нет, — всплыла внезапная мысль.

Естественный скепсис по поводу чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моей голове. Да меня же просто перекололи наркотиками, — вдруг сообразил я. Вероятно, особой причины и необходимости в этом не было — да и быть не могло, — но раз уж им заплатили, то зачем останавливаться? Значит, действуй хладнокровно и делай вид, что ты еще в дурмане, подсказал внутренний голос — моя вторая половина, самая худшая, но и более мудрая.

Я последовал совету.

Минут через десять в приоткрывшуюся дверь палаты пролезла голова санитарки, а я, конечно, вовсю трубил: «хр-р». Голова исчезла.

И я восстановил кусочек того, что произошло.

Я смутно припоминал, что попал в какую-то неприятность. Что случилось потом — было расплывчато, ну а о том, что было до этого, я и вовсе не имел ни малейшего представления. Сначала меня отвезли в обычную больницу, а потом перевели сюда, это я помнил. Зачем? Я не знал.

Ноги мои были в порядке. По крайней мере, ходить я мог. Я не помнил, сколько времени прошло с тех пор, когда я их сломал, но то, что у меня было два перелома — знал точно. Я сел в постели. Это потребовало настоящего усилия, и мускулы сразу занемели. Снаружи было темно, лишь за окном голо сияли пригоршни звезд. Я подмигнул звездам и перебросил ноги через край кровати.

Немного кружилась голова, но скоро головокружение прошло, я поднялся, держась за железный прут в изголовье, и сделал первый шаг.

Порядок. Ноги меня держат. Итак, теоретически, уйти отсюда я смогу.

Я и ушел — обратно в кровать; улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на лбу выступил пот. Во рту потек вкус сладких сахарных слив… Неладно что-то в Датском королевстве.

Да. Я попал в автомобильную катастрофу.

Открылась дверь, впустив в комнату струю сильного света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем наизготовку. Она подошла к постели — широкобедрая баба, темноволосая, с пухлыми руками.

Как только она приблизилась, я сел.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Почему — добрый вечер? — ответила она.

— Когда я отсюда выхожу?

— Надо спросить у доктора.

— Спросите, — сказал я.

— Пожалуйста, закатайте рукав.

— Нет, благодарю вас.

— Но мне надо сделать вам укол.

— Спасибо, не надо. Мне он не нужен.

— Боюсь, но доктор говорит…

— Пригласите его сюда, и пусть он скажет мне об этом. А я не желаю никаких уколов.

— Боюсь, но я выполняю приказ…

— И Айхманн выполнял[1]. Вы помните, как он кончил? — и я медленно покачал головой.

— Ах, вы… Мне придется доложить об этом… этом…

— Сколько угодно, — сказал я, — и во время доклада не забудьте упомянуть, что утром я выписываюсь.

— Это невозможно. Вы не можете даже встать на ноги, что же касается внутренних разрывов и кровоизлияний…

— Посмотрим, — сказал я. — Спокойной ночи.

Она исчезла, не ответив.

Я улегся поудобнее и задумался. Похоже, я нахожусь в частной клинике, а это значит, что счета кто-то должен оплачивать. Кто-то известный мне? Я не мог вспомнить ни одного родственника или друга. Так кто же? Недруги? Я подумал немного.

Ничего.

И никого, кто мог бы так меня облагодетельствовать.

Я и автомобиль свалились с утеса прямо в озеро, вдруг вспомнил я. На этом воспоминание оканчивалось.

Я…

Я весь напрягся, и меня вновь прошиб пот.

Я не знал, КТО я такой.

Чтобы чем-то занять себя, я сел в постели и принялся разбинтовывать повязки. Под ними вроде все было в порядке, к тому же мне казалось, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя в качестве рычага железный прут, выломанный в изголовье кровати. И вдруг — накатило. Я понял, что надо убираться отсюда как можно скорее, и что обязательно надо сделать нечто очень важное. Наваждение прошло.

Я опробовал правую ногу. Полный порядок.

Расколотив гипс на левой ноге, я поднялся и подошел к стенному шкафу.

Одежды не было.

Послышались шаги. Я вернулся в постель и как можно более тщательно укрыл себя бинтами и разломанным гипсом.

Дверь снова отошла.

Затем комната ярко осветилась, и у самого входа, рядом с выключателем, я увидел мясистого детину в белом халате.

— Я слышал, ты устроил медсестре веселую жизнь, — сказал он, и я понял, что притворяться больше не имеет смысла.

— Не знаю, — ответил я. — А что?

Это на секунду-другую сбило его с толку, затем, нахмурившись, он продолжил:

— Время инъекции.

— Вы что, профессор? — спросил я

— Нет, но мне приказано сделать тебе укол.

— Я отказываюсь от укола и имею на это полное право. В конце концов, какое вам дело?

— Свой укол ты сейчас получишь, — он приблизился ко мне слева. В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал.

Это был очень грязный удар, если я, конечно, не промазал, — дюйма на четыре ниже пояса. Он очнулся на коленях перед кроватью.

— … …, — сказал он чуть погодя.

— Еще раз подойдешь, хоть на плевок, — сказал я, — и — увидишь, что будет.

— Ничего, мы обламывали и не таких пациентов, — с трудом выдавил он.

Тогда я решил, что пришло время действовать.

— Где моя одежда? — спросил я.

— … …, — сказал он.

— В таком случае, дайте ее сюда.

Его непрерывная ругань начала утомлять. Я накинул на него простыню и оглушил железным прутом.

Минуты через две я был одет во все белое — цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какая гнусь!

Я запихнул санитара в туалет и выглянул через зарешеченное окно. Я увидел темную старую луну над верхушками тополей, качающую на руках молодой месяц. Трава серебрилась и блестела в удивительном свете. Ночь вяло торговалась с солнцем. И не было никаких намеков на то, в каких краях я очутился. Комната моя находилась на третьем этаже, и освещенный квадрат окна слева внизу говорил о том, что на первом этаже тоже кому-то не спится.

Я вышел из комнаты и осмотрелся. Слева коридор заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, а по обе стороны располагались четыре двери — по две на каждой. Вероятно, эти двери вели в такие же, как моя, палаты. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь — ничего нового.

Двери, двери, двери — без единой полоски света под ними, и единственный звук — шарканье моих ног, да и то лишь потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.

Часы весельчака показывали пять часов сорок четыре минуты. Металлический прут я заткнул под халат за пояс, и прут очень неудобно бил меня во время ходьбы. Примерно через каждые двадцать футов на потолке располагалась конструкция, исторгающая ваттов сорок света. Я дошел до лестницы, ведущей вниз направо, и начал спускаться. Лестница была покрыта ковром и бесшумна.

Второй этаж выглядел точно так же, как и мой: ряд комнат. Я миновал его.

Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел вдоль стены, высматривая дверь с полоской света над порогом.

Я нашел ее в самом конце коридора, и не обеспокоил себя стуком.

За большим полированным столом, склонившись над гроссбухом, сидел парень в роскошном купальном халате. Комната совсем была не похожа на палату. Он взглянул на меня широко раскрывшимися глазами, губы на секунду разомкнулись, словно он хотел закричать, — но удержался, увидев выражение моего лица. Он быстро встал.

Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал:

— Доброе утро. У вас неприятности.

Людей, по-видимому, ничем не исцелить от желания узнать о грядущих неприятностях, потому что, подождав три секунды, пока я пересекал комнату, он спросил:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, — сказал я, — что вы уже почти имеете судебное разбирательство за то, что держали меня взаперти, и еще одно — за неправильное лечение и бессистемное применение наркотиков. А сейчас у меня кризис: смертельно необходим укол морфия. Я за себя не отвечаю и сейчас начну бросаться на людей…

Он встал.

— Убирайтесь отсюда, — сказал он.

Я увидел на столе пачку сигарет. Я сделал себе маленький подарок, вдохнул дым и сказал:

— Присядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.

Сесть он сел, но не заткнулся.

— Вы нарушили сразу несколько законов.

— Вот пусть суд и разберется, кто что нарушил. А мне нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь.

— Вы еще не в том состоянии.

— Вас никто не спрашивает. Верните вещи, или я действительно обращусь в суд.

Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я отшвырнул его руку.

— Мои вещи, — повторил я. — А это вам следовало сделать чуть раньше: когда я вошел. Теперь это немного поздновато.

— Мистер Кори, вы были очень тяжелым па…

Кори?

— Сам я сюда не ложился, и, черт меня побери, имею право выписать себя отсюда, и сейчас самое подходящее время. Так что позаботьтесь об этом.

— Совершенно ясно — вы еще не в том состоянии, чтобы покинуть стены клиники, — ответил он. — Я не могу допустить этого. Сейчас я позову санитара, чтобы он помог вам добраться до палаты и уложил в постель.

— Не стоит. А не то вам суждено испытать, в каком я состоянии. А теперь у меня есть несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и кто платит?

— Ну, хорошо, — он вздохнул, и его маленькие песочные усики печально обвисли.

Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился.

Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он спустил предохранитель — очень изящный автоматический кольт калибра 0.32. Подхватив пистолет со столешницы, я щелкнул предохранителем и направил ствол в сторону доктора.

— Отвечайте. Вероятно, вы считаете, что я опасен. Вы можете оказаться правы.

Он слабо улыбнулся и тоже закурил — явный просчет, если он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись.

— Ну ладно, Кори. Если вас это осчастливит, — сказал он, — то сюда вас поместила ваша сестра.

"???" — подумал я.

— Какая сестра? — спросил я.

— Эвелин, — сказал он.

Никаких зацепок. Тогда…

— Забавно, — сказал я, — я не видел Эвелин много лет. Она даже не знала, что я живу в этих краях.

— И тем не менее… — он пожал плечами.

— И где она сейчас живет? Я хотел бы навестить ее, — сказал я.

— У меня нет ее адреса.

— Узнайте.

Он поднялся, подошел к полке с картотекой, вынул карточку.

Я изучил ее. Миссис Эвелин Флаумель… Адрес в Нью-Йорке тоже был незнаком, и я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл. Прекрасно. Еще клочок информации.

Вернув предохранитель на место, я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом.

— Ну, ладно. Где одежда, и сколько вы мне заплатите?

— Вся ваша одежда погибла при катастрофе, и я должен вас предупредить, что у вас были переломы обеих ног, причем на левой ноге было два перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете держаться на ногах. Прошло всего две недели…

— Я всегда поправляюсь быстро. А теперь о деньгах.

— Каких деньгах?

— Которые вы заплатите мне без суда за злоупотребление наркотиками и так далее.

— Не смешите меня.

— А кто смешит? Я согласен на тысячу долларов наличными, но только сразу, сейчас.

— Я не намерен даже обсуждать это.

— Скорей соображайте — выигрывать или проигрывать: подумайте о том, как назовут эту контору, если я организую вам рекламу перед судом. А я непременно обращусь в медицинское общество, в газеты…

— Это шантаж, и я …

— Заплатите сейчас или после решения суда — мне все равно. Но сейчас обойдется значительно дешевле.

Если он согласится, я буду твердо знать, что догадки мои были верны, а вся история — достаточно грязна.

Он долго смотрел на меня.

— У меня нет при себе тысячи, — сказал он наконец.

— Назовите цифру, удовлетворяющую всех, — предложил я.

После еще одной паузы он выдавил:

— Это вымогательство.

— Нет, это "гони монету, дурашка". Валяйте. Сколько?

— В моем сейфе есть долларов пятьсот.

— Доставайте.

Перекопав маленький стенной сейф, он сообщил, что есть всего четыреста тридцать долларов, а поскольку мне не хотелось оставлять отпечатки пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и сунул их в боковой карман.

— Где тут ближайшая транспортная компания?

Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, который сообщил, что я нахожусь на севере штата.

Я заставил его набрать номер и вызвать такси, поскольку не знал названия клиники и не хотел показывать, в каком состоянии моя память. Все-таки одна из повязок, которые я так тщательно удалил, была вокруг моей головы.