Машинально прочла два сообщения от Димки. Нашел время объясняться в вечной любви! Главное, не успел объясниться, как тут же сам требует взаимности и обвиняет в невнимательности. Наверное, плохо поужинал. Еще одно сообщение сбило с толку. Я сначала приняла его за Димкино: «До встречи!» Думала, достукалась! Устал человек ждать сообщения о том, что обливаюсь в тоске по нему горючими слезами, вскочил в свой вездеход и едет назад – учить меня уму-разуму. Научит и опять уедет. Уж очень коротко и не очень понятно: «До встречи!» Потому как номер, с которого эта встреча навязывается, мужу не принадлежит. На всякий случай проверила номер рогожинского телефона – и тут облом. Неужели маньяк начеку?
– Не надо ей мешать, – донесся до меня испуганный шепот Наташки. Я восприняла его, как бы между прочим. Как досадную помеху, и слегка поморщилась. – Видели, как ручку от двери отодрала? Меня не побоялась! Пусть сначала в себя придет, тогда и наору. Надо бы серьезно подумать о ночлеге…
Мне было уже не до ночлега. Следовало немедленно переговорить с Андреем, кое-что выяснить, а заодно пересказать ему не только новости, но и догадки. Кроме него проверить мои опасения некому. Больше всего волновал найденный маячок. Ребятки из джипа просто не имели возможности его присобачить. Неужели игрушка маньяка? Ленивый, гад! Ему и преследовать нас – лишняя морока. Решил дождаться, когда прибудем на место, тогда и навестить… Если, конечно, я не впала в панику и не потеряла способность четко мыслить. Вдруг эта найденная нами фигня – какая-нибудь дорогостоящая деталь от компьютера, приобретенная Борисом или Лешиком, Натальиным сыном? И укатила она неведомо куда на каких-то неструганых досках… А сообщение вполне объяснимо. Если Димка воспользовался чужим мобильником, неудобно было долго базарить. Мало ли, кончились у самого на счету деньги или зарядка. Ну сглазила я его, вот хваленая педантичность и дала сбой. Даже на старуху бывает проруха. Интересно, что такое проруха? Впрочем, не важно… Странно, конечно, что решил еще раз попрощаться и столь скупо. Скупой рыцарь!
Где-то сзади послышались треск и ругань. Николай Петрович шел к дому трудным путем – буквально на бровях. Четко вписавшись между имитацией забора из тонких, редких жердин и машиной и уцепившись за перила крыльца, глубокомысленно задумался. Нахмуренное лицо окончательно поглупело. Явление Николая Петровича сразу отодвинуло мои мысленные выкрутасы на второй план.
– Э-э-э, дед! Ты что, забыл про нас?
Наташка вылезла из машины, подошла к нему и слегка потеребила за рукав потрепанного пиджака.
– Ключи потерял! – обеспечила подруга словесный перевод сосредоточенному мычанию. – Вот, блин! Где ключи, дед?!
Не то что бы он не ответил… Ответил! Но как! В рифму, но заведомо неправильно. Ну не могло у него быть такого места на теле.
– Вон что-то из штанов выпало! – обрадованно закричал Женька так, что неподалеку залаяли собаки.
Денька повела ушами и неуверенно гавкнула в ответ. Наташка быстро нагнулась и подхватила с мокрой травы заветный ключ. Приличных размеров. Могла бы и не торопиться. Дед успел только предпринять попытку согнуть в коленях ноги, отлепившись от перил, крутанулся и ловко припечатался к забору. Отрываться от родных жердин уже не захотел. Пьяный – пьяный, а соображает. Сам вид ключа говорил о том, что к двери цивилизованной части дома он не подойдет.
– Бли-ин! – грустно вздохнула Наташка. – Крепитесь, девушки. Нас ждет теплый прием в беззвездочном отеле «Ну о-очень русская изба». Постройки конца четырнадцатого века. Кажется, в свое время монголо-татары ее просто не заметили. Нам с утра везет.
Мы почти не обращали внимания на тарабарский язык деда – часть слов он не договаривал, забывал в процессе произнесения, а те, которые выговаривал, невозможно было связать воедино по смыслу. Оставив его колыхаться на заборе, мигом взлетели на крыльцо, открыли замок, да так и застыли у открытой двери. Никто не решался первым ступить в темноту коридора. Сгустившиеся сумерки не позволяли разглядеть ничего дальше порога.
– Ну где-то же должен быть выключатель… наверное, – пробормотала оптимистка Наташка. Со стороны деда донеслось внятное «Ч-чубайс!».
– Светопреставление… – тихо перевела я. – Нет света и не будет. – Преставился, раз Чубайса поминает. Отключили, скорее всего, за неуплату.
– Его вся страна поминает, обыкался, бедняга, и ушел в тень. То-то я смотрю, его не видно и не слышно… Ну, кто первый – занимать лучшее место в избе?
Наташка скромно отодвинулась на полшага от двери. Напрасно. Пионеров среди нас не было.
– Тень… – призадумалась я. – Тень на плетень! Надо отцепить деда от плетня, затащить на крыльцо и пустить добровольцем вперед. Хозяин. На автопилоте доберется, если… угадает, куда приперся. В конце концов, есть тактильная память. Вспомнит, если не пальцами, так другими частями тела при соприкосновении со знакомой обстановкой.
Все обрадовались. Мигом ожившая Анюта первой слетела с крыльца и подскочила к деду, плавно качавшемуся вместе со своей жердиной из стороны в сторону.
– Может, вытащить ему его дрын? Видите, как он к нему прикипел? И душой, и телом. С дрыном и затащим, – в сомнении потерла она подбородок.
– Если только привязать чубайсовского врага к его опоре и тащить потом, как связанного по лапам уссурийского тигра…
Наташка обдумывала реальность предложения. Я предложила ей стать на короткое время родной матерью деда. С одной стороны. Вернее, с одного бока. С другого – Анне вполне подошла бы роль мачехи. Мы с Женечкой могли бы подстраховывать новоиспеченных родственничков сзади. Ну а жердина… Уж как хочет. Пусть сама думает, принимать наше приглашение в дом или нет.
В это время жердь переломилась. Я сразу поняла, что Анне больше подходит роль родной матери. На ней дед и повис с искренним намерением заснуть там, где повис.
Перепуганные тем, что наша Айболитка окажется самым слабым звеном – слабее жердины, судя по всему, много лет служившей своему хозяину вешалкой, мы с Наташкой наперегонки кинулись на помощь. Анна моталась с администратором нашего «отеля» туда, куда ему, может, и не очень хотелось. Выглядывавшая из машины собака всю голову отвертела, с интересом наблюдая за нашими попытками придать телу деда более-менее устойчивое положение.
– Да что ж ты, нечистая сила, вертухаешься-то?! – со злостью прошипела Наташка и, подхватив с земли обломок жердины, в отчаянии огрела деда… Предполагалось – по спине. А получилось – по макушке. Деду не вовремя взбрело в голову распрямиться. Вот и распрямился… на свою голову.
– Ты ж смотри, как на него наркоз подействовал… – радостно заметила Анна, с которой плавно сползло на «гусиные лапки» тело деда. – У меня ни одно животное так сразу не вырубается.
– Да! – бодро поддержала ее я, стараясь вывести из ступора перепугавшуюся Наташку. – Одним неплательщиком меньше. Чубайс будет доволен.
– Мам, а пусть он здесь спит, если ему так хочется, – посоветовал ребенок.
Дед хрюкнул, взлягнул правой ногой и послал какую-то Любку за сеном. Наташка обрадовалась, заявив, что чувствительность у пострадавшего не нарушена. Соображение – тоже. Понимает, что валяться на мокрой от росы траве – удовольствие сомнительное, просит соломки подстелить.
Кое-как втащили деда на крыльцо. И очень удивились, услышав со стороны покинутого забора звонкий требовательный голос:
– Это куда ж вы все лезете?
Вопрос требовал немедленного ответа. Только зря мы решили подкрепить его жестами. Дед, лишившись поддержки, стукнулся лбом об стенку и с грохотом рухнул вниз, матерясь уже вполне вразумительно.
Объясняли все вчетвером. Из машины убедительно подгавкивала Денька. Кое-как разобравшись в ситуации, женщина, по голосу молодая, расхохоталась:
– Ладно, Любовь Сергеевна я. Пойдемте к нам, как-нибудь разместитесь в летнем домике да выспитесь. Денег за постой не возьму. Чего там, ночь переспать. У меня дачники уже съехали. Только постельного белья нет. А у Петровича в хибаре одна железная кровать, да две колченогих табуретки. Не по очереди же вам спать.
– А-а-а?..
Я ориентировочно указала на место залегания Петровича, который опять потребовал сена.
– О! Для вас хлопочет, насчет сена-то.
Женщина опять прыснула. Женька слегка струхнул и осторожно, чтобы она не слышала, прошептал матери, что, наверное, его есть не будет. Она также тихо ответила, что заставлять его и не собирается.
– Да и хрен с ним, проспится – сам уберется в избу, – легкомысленно отмахнулась от Петровича Любовь Сергеевна. – Была вам охота на сене спать!
На постой мы определились через два дома от деда. Летний домик располагался на задворках участка Любовь Сергеевны и, что замечательно, имел подъезд прямо к крылечку. Вот только ворота из досок гуляли сами по себе.
– А кого тут бояться? – пояснила хозяйка. – Мы их и не закрываем. Утром овцы распахнут, дальше загона не убегут.
– Да и хрен с ним, проспится – сам уберется в избу, – легкомысленно отмахнулась от Петровича Любовь Сергеевна. – Была вам охота на сене спать!
На постой мы определились через два дома от деда. Летний домик располагался на задворках участка Любовь Сергеевны и, что замечательно, имел подъезд прямо к крылечку. Вот только ворота из досок гуляли сами по себе.
– А кого тут бояться? – пояснила хозяйка. – Мы их и не закрываем. Утром овцы распахнут, дальше загона не убегут.
От усталости слипались глаза. Но я все-таки нашла в себе силы позвонить ожидавшему нас художнику и сообщить, что почти приехали. Он обещал обязательно нас завтра встретить у какого-то поворота. Попросив пару секунд, я протянула трубку Наташке. Она за рулем, ей и разбираться, где тормозить. Взяла телефон Анна. Она же и держала его у уха Натальи. Та, выразительно закатывая глаза и помахивая сумками в руках, детально обсуждала встречу. Договорились они быстро.
Когда и куда Наталья пристроила машину, мы не слышали – нечаянно заснули. Анюта – на кровати вместе с сыном. Я – на диване вместе с мобильником, по которому безрезультатно пыталась набрать сообщение Андрею. Проснувшись в начале двенадцатого ночи, поняла, что почти выспалась. Натальи в домике не было. Обнаружила ее в машине и машинально пробормотала начальную строчку детского стихотворения: «Жил на свете человек – скрюченные ножки…».
– Ножки – это что! Вот когда совесть скрючивает! Не могла диван раздвинуть? Мне, между прочим, завтра машину вести, а я выспаться не могу!
– Давай я посижу… – бездумно ляпнула я и осеклась, невольно предоставив подруге время на чертыхание. Она воспользовалась им по полной программе, не преминув сообщить, что сторож для охраны рулевого колеса ей на фиг не нужен. Тем более по совместительству вредитель, который дверные ручки с корнем выворачивает.
– От Андрея, рыжего частного детектива, пришло сообщение. – Это прозвучало у меня вынужденно, как средство защиты от Наташки, исчерпавшей лимит отведенного ей для нотации время. – Ребята из вишневого джипа – выделенная им охрана. Анне об этом – ни слова!
– Ты хочешь сказать…
– Хочу, только ты мне возможности не даешь. Без конца заставляешь чувствовать свою ущербность. Кстати, Андрей в категоричной форме запретил мне распространяться о связи с ним. Ты меня вынудила.
– Ирка, ты ему все рассказала?
– Все, кроме того, что ты предлагала мне трясти на дороге нижним бельем.
– Не ври. Только труса€ми. – Наташка стянула с головы плед и шумно выдохнула: – Это что же получается, а? Из твоего подробного рассказа наш рыжий спец Чернов сделал вывод о причастности Аньки к фейерверку со смертельным исходом? А если она действительно под шумок из-за маньяка решила избавиться от своего бывшего мужа, ныне покойника… То, что его, скорее всего, разнесло на отдельные составляющие, пожалуй, еще хуже. Будет являться в кошмарных снах по частям. Надолго хватит. Ну-ка, открой дверь пошире, я лучше к вам в домик пойду.
Я моментально исполнила ее просьбу и удостоилась замечания на тему: «Сила есть – ума не надо!» Оказывается, меня не просили выламывать дверь. Денька, не имевшая проблем с ориентированием в полной темноте, быстренько нас обскакала и терпеливо дожидалась встречи на пороге садового домика, за что ей, собственно, и отдавили две лапы – по одной на меня и Наташку. Обиженный визг сорвал с кровати Анюту. Долгое время мы втроем возились со старым диваном и, лишь доломав его окончательно, успокоились. Принимая во внимание кратковременный ночной отдых, я уступила подруге основную часть этой странной не очень мягкой мебели и улеглась на полу на трех диванных подушках. Успокаивало то, что мой способ ночевки далеко не нов. Просто усовершенствованный старый. В свое время в эпоху зарождения пассажирских перевозок на речном транспорте были только так называемые «сидячие места», в простонародье обзывавшиеся «половыми». Непритязательные пассажиры из простонародья ближе к ночи сползали со своих сидячих мест ближе к родным мешкам и укладывались на палубе рядом с ними. Пожалуй, им было хуже.
До сих пор не могу сообразить, как же это мне удалось не заметить пропажу? Утром, очередной раз свалившись с разъезжающихся подушек на дощатый крашеный пол, я выкарабкалась из-под одеяла и, убедившись, что никого не разбудила, отправилась на крыльцо посылать сообщение Андрею. Вместе со мной, позевывая, ковыляла Денька. Дверь была открыта. Наверное, кто-то ночью выходил и забыл накинуть крючок.
Было довольно прохладно, я долго возилась с текстом, путая буквы. Сообщение получилось кратким, но вместило сведения и о Летучем голландце, и о Ренате Хованской. Отвлекали громко орущие петухи, вольно гулявшие вместе с куриной оравой по всей территории участка, а с нашим появлением наперегонки понесшиеся познакомиться более коротко. С противоположной стороны участка из небольшого загона, примыкающего к старому сараю, меланхолично пережевывая куски черного хлеба, таращились на нас три овцы и одна свинья. «Полный аншлаг!» – поздравила я себя и на всякий случай хаотично замахала руками, давая понять курам, что панибратства не потерплю. Несколько испуганная Денька, быстренько отметившись у каждой яблони, вернулась назад и, выжидательно поглядывая на меня, уселась рядом. Но мне возвращаться в маленькое помещеньице на строптивые подушки не хотелось. Куры отступили, животные потеряли к нам интерес.
Обнаружив под окном лавочку, я собралась было присесть, но остановила выпавшая роса. Невольно поежилась. Уступать росистой напасти не хотелось, в «Ставриде» имелись пустые пакеты, старые журналы и, в конце концов, моя теплая куртка. Оставалось только сбегать за ключами. Ну я и сбегала. Порывшись в Наташкиной сумке, ключей не нашла. Не иначе как предусмотрительная подруга оставила их в замке зажигания. Наверное, чувствовала себя с ними увереннее, когда с вечера засыпала, а проснувшись с моей помощью, забыла обо всем на свете, кроме желания удобно протянуть ноги вместе со скрюченным телом по всей длине дивана.
Я на цыпочках вернулась на крыльцо и сразу поняла, что ключи мне не нужны. И как это с первого выхода на сцену деревенской жизни не дошло – открывать ими нечего. Машина исчезла. По классическому варианту – без шума и пыли. И не в последние пять-десять минут. В начале четвертого она устойчиво стояла в трех метрах от двери. Я как раз съехала на пол с подушек и проснулась. А проснувшись, выглянула на улицу, только сойти с крыльца не решилась – страшновато. Хорошо помню белеющую в темноте «Ставриду», которая с рассветом развеялась.
Я тупо смотрела на то место, где ночевала машина, о чем свидетельствовали следы протекторов. Кстати, Наташке пора бы сменить колеса. Но, пожалуй, не стоит напоминать ей об этом именно сейчас.
В полной растерянности я вернулась обратно и взглянула на безмятежно дрыхнувшую подругу. Решила не будить – пусть хорошенько выспится, прежде чем узнает новость. Похоже, наше бегство от следствия и маньяка зашло в тупик. В милицию по поводу угона не обратишься. Была охота добровольно сдаваться, причем без всякой вины. А что делать дальше – неизвестно. Ни машины, ни вещей, ни денег… Впрочем, это я оставила сумку с кошельком в машине, а Наташка свою взяла. Интересно, что взяла Анна? Машинально взглянув на кровать, я мысленно ахнула и обозвала себя слепоглухонемой олигофренкой. Новое открытие не замедлило о себе заявить пустым местом на кровати. Анны не было. Разметавшегося во сне Женьку это ничуть не волновало. И я очередной раз подивилась своей «феноменальной» наблюдательности. Больше не доверяя собственным глазам, осторожно потрогала Наташку за ее торчавшую из-под пледа пятку в теплом носке. Пятка была живая, поскольку мигом уползла под плед. Заодно я взглянула на свое живописно раскинутое по трем сторонам ложе и убедилась, что меня там нет. В смысле, что все происходящее мне не снится. В голове не было абсолютно никаких умных мыслей. Я зря торчала столбом, вытянув руки по швам. Какой раз убеждаюсь в том, что Феркрюзен придумал свой закон не для всех. Впрочем, одна умная мысль все же нарисовалась. Уж очень мне не хотелось быть исключением. Решив отправить Андрею новое сообщение, подумала, что не обязательно указывать в деталях обстоятельства обнаружения пропажи. Но едва шагнула к выходу, послышался знакомый звук тихо подъезжающей машины. С быстротою молнии я метнулась назад, сгребла диванные подушки в относительно ровную линию, плюхнулась на свое ложе с намерением продемонстрировать безмятежный сон и с ужасом почувствовала, что слишком поторопилась. Только лишенный сознания человек мог считаться спящим безмятежным сном в таком угловатом положении, когда зад на полу, а голова и ноги задраны вверх. Но поправлять строптивые подушки времени уже не было – в дверь тихонько вошла Анна. Денька предупредительно вскочила, повиляла остатком купированного хвоста и, на всякий случай, забралась под стол.