— Точно, — удивленно кивнула Варвара. — Я уже и на квартире была.
— А у нас, понимаешь, такая петрушка приключилась: Рогов звонит и требует привезти ему Липкина. Мы — тоже звонить, а он, как ты определила, скрылся.
— Пока не ясно, — осторожно попыталась смягчить обстановку Варя. — Всего-то двенадцать часов.
— Правильно, не ясно. Он же актер. Взял и пошел на детском утреннике играть, — хмуро заметил Олег. — Ему же Илья приказал безвылазно сидеть, продукты ему специально носили.
— А Рогову-то он зачем вдруг понадобился? — с очевидным интересом перебила Олега Варвара. — Он ведь по делу телефониста не проходил, а Рогов и так все знает.
— Не проходил, да вдруг прошел. Да еще как прошел! Доброжелатель позвонил в полицию и сообщил, что в день убийства Ладшш забегал вечером в театр и что-то спрятал под сценой. А раньше этот доброжелатель видел его вместе с телефонистом. А тут Актер неделю в театре не появляется — вот он и позвонил, проявил бдительность.
— Ну а под сценой нашли что-нибудь? — нетерпеливо поинтересовалась Варя.
— Понятное дело, что нашли! Гаечный ключ со следами крови. Завернут он в халат Липкина. Это прямая улика. Правда, без отпечатков.
— Этого не могло быть, — неторопливо начала вспоминать Варя. — Мы просчитывали тогда эту версию. Убийство было в восемнадцать сорок, а Илья его нашел в Малаховке через час двадцать.
— Я час назад с Ильей разговаривал, — живо вставил Олег. — Он тоже считает, что Актер не мог. По времени не стыкуется. Илья вспомнил, что Липкин чай пил, когда он нагрянул. А чайник на плите уже не горячий был. Надо же было вскипятить и остудить. Минимум минут двадцать — двадцать пять долой.
— Так, — подхватил Савенков. — До театра ему надо было добраться — а это центр. Здесь хоть бегом, хоть на метро, хоть на такси — двадцать минут. В театр зайти, под сценой покопаться — ну, еще пять минут. Значит, ему остается полчаса, чтобы до Малаховки добраться. Можно?
— Куда там! — горячо откликнулся Олег. — Только электричка тридцать пять минут идет. А до вокзала? А до дачи минут десять идти? А в расписание попасть? Нет, не меньше часа надо. На машине по свободной трассе можно минут за сорок доехать. Но время-то для дачного шоссе пиковое — около семи тридцати вечера. Нет, не стыкуется. Даже если чайник отбросить, то все равно не хватает.
— А Рогов-то это понимает? — тревожно спросила Варвара.
— Все он, Варя, понимает, — очень серьезно ответил Савенков. — Но идет официальное расследование, найдено орудие убийства, якобы спрятанное Липкиным в театре, в его халате. Найти нам надо Липкина во что бы то ни стало. Иначе мы очень бледно выглядим. Вроде как неделю убийцу скрывали.
— Будем искать, Игорь Михайлович. Но вы сказали, что есть какие-то хорошие новости, — робко напомнила Варвара.
— Есть, Варюха, есть! — оживился Савенков. — Первая — это продолжение предыдущей плохой новости. Рогов успел опросить всех в театре. Так вот, Липкина в тот день никто не видел. Даже вспомнили, как Илья приходил и о нем расспрашивал. А Актера никто не видел. Но не это главное. Одна старушка — она гардероб к спектаклю готовила — вспомнила, что около восьми вечера водопроводчик приходил. И резво так за кулисы: воду, говорит, отключить надо, а то соседей заливает. Пять минут повозился и ушел. Порядок, говорит, починил. Так вот, мы с Роговым прошлись по внешним данным этого «водопроводчика» и нашего «слесаря» с Якиманки. Помнишь, он еще ключи к квартире Павленко подбирал. Сходится! Похоже, один и тот же тип.
— А вторая новость?
— Вторая еще интересней. Помнишь, Илья с этим строителем, с Дроздовым, спектакль у него в офисе устроили, ловушку. Клюнуло! Сегодня Дроздову позвонил молодой парень. Угрожал немного, а потом согласился на сто тысяч наличными. Так что сегодня будем брать. Тот обещал сегодня в восемь звонить, назначить место встречи и сообщить другие условия. Я вам, говорит, расписку принесу, что больше трогать не будем. Шутник! Сейчас Илья этим занимается: Дроздова страхует и с Роговым координирует.
Телефонный звонок прервал несколько сумбурное сообщение Савенкова. Трубку решительно взяла Варвара, предварительно нажав кнопку громкой связи:
— Добрый день. Слушаю вас. — Ее голос звучал спокойно и приветливо.
— Это Варвара?
— Да.
— Привет. Это Аркадий. Я тут ночью вспомнил кое-что, но не стал домой вам звонить — не стал будить. Сам решил разведать. — В голосе Липкина чувствовались победные нотки.
— Это ты зря, Аркадий. Опасно тебе одному выходить. — Варя произнесла это с легким укором и заботой. — Я тут все утро волновалась.
— Порядочек! Я сам все сделал. Мы на даче у их шефа. Я тут дамочку одну освободил. Они ее убить хотели. Так она все про шефа знает. Панин его фамилия, зовут Владимир Викторович.
— Аркадий, где ты? Адрес диктуй! — чуть не закричала Варвара. — Мы срочно к вам едем!
— Да, хорошо бы поскорее. Мы тут одного скрутили, а вдруг еще другие понаедут, — с торжествующей усмешкой произнес Аркадий.
— Кого скрутили?
— Охранника.
Савенков привлек внимание Варвары, показал на свое лицо и сделал рукой круг. Она мгновенно поняла:
— Как он выглядит? Опиши его, Аркадий.
— Здоровый мужик. Лет сорока пяти. Залысины. Очки у него большие с толстенными стеклами.
— Адрес, Аркадий! Диктуй срочно.
— Записывай, Варвара! Валентиновка — это по Ярославке. Улочка Сиреневая, дом 15. На доме флюгер с железным петухом.
— Ждите нас. Максимум через час мы будем. И осторожно, Аркадий.
— Не боись, Варвара! Мы в случае чего в овраге спрячемся. Я тут все ходы-выходы разведал. До встречи.
Варя положила трубку и задумчиво произнесла:
— Спасенная дамочка, это видимо, та, что звонила Рогову, а потом исчезла. Охранник — это Слесарь. Умница Аркадий! Хоть и дурак.
— По коням, Варя. Некогда рассуждать, — поторопил ее Савенков. — Все обсудим в машине! И с Роговым попытаемся связаться.
Они быстро закрыли офис и стали спускаться. У подъезда стояла их «Волга», за рулем в напряженной позе сидел Олег.
Они уже подъезжали к Валентиновке, когда заверещал сотовый телефон.
— Это я, Марфин. Я здесь в офисе, и никого нет. А у меня, Игорь Михайлович, срочное сообщение.
— Говори, Миша, но коротко.
— Я только что свою программу прогнал. Помните, я обещал их поискать. Двоих нашел. Фирма «Филин» и фирма «Янус», Панин Владимир…
— Как ты сказал?! Повтори последнего.
— Панин Владимир Викторович.
— Ты молодец, Марфин! Ты не представляешь, как это здорово. Вычислил!.. Раньше бы. Мы сами о нем час назад узнали. — Савенков вдруг осекся и перешел с восторженного тона на суровый, начальственный. — Хорошо-то, хорошо. Но нам с тобой по выговору. За болтливость в эфире. Но это так, без занесения в личное дело.
Игорь закрыл телефон и обратился к Олегу и Варваре:
— Представьте, Марфин вычислил преступника. Расскажу Павленко и Дибичу — не поверят. Нет, поверят! Куда они денутся? Работает, значит, наша система. Мы их всех вычислим. Компьютер — это вам не фунт изюма.
Рано утром Панин и Лобачев отвезли Елизавету в Шереметьево.
Ей нельзя было оставаться в Москве. Вчера вечером она была «убита» Корноуховым, и случайная встреча с ним могла все испортить.
И ей незачем было оставаться в Москве: квартира, дача и офис были пусты. Саша Караваев получил от Панина доверенность и завтра займется их продажей.
А сегодня надо решить все вопросы с Дроздовым. Это тоже забота Караваева.
Всю дорогу Елизавета без умолку щебетала. Она вспоминала отдельные эпизоды вчерашнего вечера.
Особенно ей понравился момент, когда она чуть было не чихнула, лежа в могиле.
Умора! Три мужика стоят на краю ямы, бросают в нее горсти земли, а она стискивает зубы и пытается потереть переносицу о складки своего савана.
А если бы она не сдержалась, то был бы полный провал. Хотя заместитель прокурора и дурак, но догадался бы, что его подставляют. Труп чихать не может!
«Да, — подумал Лобачев, — это была бы не просто умора, а миллион убытку. Странная женщина Елизавета. Раньше она всегда была суровым синим чулком, а сейчас раскрывается, становится добрее и женственней. В такую даже влюбиться можно».
Он первый раз видел ее в таком возбужденном состоянии. Она вообще изменилась за последние дни.
Особенно за вчерашний день.
Лобачев не ожидал от нее такого таланта, такого азарта в этой игре с Корноуховым.
И такой покорности ему, Федору Лобачеву.
Вчера, когда Федор Дмитриевич проводил Сашу Караваева и отвел измученную и озябшую Елизавету в баньку, он устало опустился на стоявшую рядом колоду для рубки дров.
От неожиданности он вздрогнул, когда через пять минут скрипнула и приоткрылась дверь бани.
Елизавета мягко и неожиданно робко попросила помочь ей. Дело в том, что она очень перенервничала и даже мочалка в руках не держится.
Лобачев тем более не стал стесняться. Он вошел в предбанник, шустро сбросил форму майора полиции и взял у Лизы мочалку.
И было это всего десять часов назад.
Лобачев мельком взглянул на Панина. Тот был в приподнятом настроении и напевал какую-то бравурную, торжественную мелодию.
«Классика! Кажется, это называется «Ода к радости», — подумал Лобачев. — Какая уж тут мужику радость? Он, конечно, тюфяк, но с гонором и самомнением. Такие, как он, никогда не догадываются, что происходит с его женой. Он и представить себе не может, что его супруга способна ему изменить.
Панин — лопух! Он до сих пор считает себя в нашей группе главным. Ну и пусть считает. Я один тоже ничего не смог бы сделать. Но теперь ясно, что в ближайшее время наши отношения осложнятся, запутаются и обострятся. Это совершенно ни к чему в момент дележки крупных денег.
Но какова Елизавета! Она была просто великолепна. И в начале игры, и в могиле, и в бане. Просто не ожидал от нее такого…»
В Шереметьеве, в последний момент перед уходом в зону спец-контроля, Елизавета расцеловала обоих мужчин и вдруг потребовала от Лобачева вернуть ей негатив той пленки, что снимал вчера Караваев:
— Я стесняюсь, Федор. Твой сержант очень долго снимал, когда я лежала. Я почувствовала, что он делал крупные планы. А я была в таком оригинальном виде. Ну, ты, Федя, помнишь. Так что пусть негативы отдаст обязательно. А то мне неловко.
Елизавета улетела.
На обратном пути они долго молчали, завидуя и строя свои планы на будущее. Им очень хотелось так же вот улететь, но осталось несколько важных дел. Их можно завершить за два, ну, три дня. И тогда в путь.
Как там у Лермонтова?
— Сейчас едем к тебе, — начал Лобачев сухим, деловым тоном. — Ты заверши все в квартире и забрось чемоданы в офис. Завтра Караваев первых покупателей привезет.
— Пусть подороже продает.
— Конечно, Володя. Мы сейчас у него возьмем все протоколы, фотографии, нож с отпечатками пальцев прокурора. И с этим товаром поедем к Елагиной. Она сегодня же должна деньги на наш счет перевести.
— Но она точно это сделает?
— А куда она, Володя, денется! Я ей пригрожу, что мы можем перед этим Борисом Петровичем открыться. И тогда она получит вместо покорного слуги крепкого злого врага.
— Да уж, Федя. Ты ее крепко припугни. Пусть как можно больше денег пересылает.
— Понял тебя, Панин. Как говорят, «Любезная дама, спасибо за подсказку», — весело, с лучезарной улыбкой откликнулся Лобачев.
В этот же момент Федор с неожиданной злостью подумал: «Индюк ты, Вова. Неужели серьезно думаешь, что лучше меня знаешь, как разговаривать с Елагиной. Или я не понимаю, что иметь больше денег — это лучше, чем иметь их меньше. Впрочем, сегодня это тебе прощается. Сегодня у тебя в головке должен быть полный сумбур. Рога пробиваются и думать мешают».
— Ты, конечно, прав, Володя. Я очень серьезно продумаю разговор с Елагиной, — примиренчески, как бы извиняясь за свою неуместную шутку, произнес Лобачев. — Елагина — тертый калач. С ней очень осторожно надо. Но ведь все козыри у нас в руках.
— Приятно, когда мы сильнее самой Елагиной.
— Да, приятно. А после Елагиной я поеду на твою дачу. Здесь надо действовать быстро. Надо наверняка с этой Галаевой решить. Пусть выбирает: или деньги и молчание, или несчастный случай.
— Да, Федор. С ней надо жестко. Но не совсем.
— Хорошо. А после этого надо будет Слесаря отпустить с миром. Он много для нас сделал.
— Да. Он хотел на родину поехать. Это где-то под Одессой.
Лобачев ожидал, что разговор с Елагиной будет сложным, но он ошибся. Удивительная женщина! Миллионный вопрос она решила за пять минут.
Быстро просмотрев фотографии и документы, написанные Корноуховым, она только уточнила «место захоронения» и сразу отдала необходимые распоряжения главному бухгалтеру. После этого неожиданно заботливо обратилась к Лобачеву:
— Все в порядке, Николай Николаевич. Можете не беспокоиться. Завтра в одиннадцать звоните в Будапешт. Деньги уже будут на вашем счету.
Елагина хитровато улыбнулась и продолжила:
— Есть у меня уверенность, Николай, что вы не Николай. И еще, есть такое чувство, что наш новый общий друг может понадобиться вам несколько раньше, чем мне.
— Я так не думаю.
— Но если что, то обращайтесь. Мы с Корноуховым всегда готовы вам услужить. Не пропадайте, Коля. У меня, кстати, есть еще пара главных героев для ваших спектаклей. Только уж теперь не у меня на даче. Вы мне весь участок так перепашете.
— Мы придумаем что-то другое.
— Вы ко мне через две недельки появитесь, и о дальнейших планах поговорим. Всего вам доброго, Николай!
Лобачев не мог не радоваться ходу событий. И только где-то в глубине затаилась холодная, жестокая и ехидная мысль. Примерно так: если подряд несколько дел проведено очень успешно, то значит, впереди ждет очень крупная неприятность.
Лобачев твердо знал это правило. В народе оно называлось «закон подлости».
Но из любых правил есть исключение. А он любил работать не по правилам, а лихо проскакивать, используя исключения из правил.
Осталось только с Галаевой вопрос решить, и можно хвататься за чемоданы.
С этой дамочкой тактика разговора проста. Или — или!
Лобачев осторожно свернул с основного шоссе и начал медленно пробираться по улочкам Валентиновки.
По тем самым улочкам, по которым час назад проехала светлая «Волга» Савенкова.
Борис Петрович вернулся домой около часа ночи. Он предстал перед женой в жалком и одновременно очень комичном виде: взъерошенный, в чужом спортивном костюме и с дорогим черным кейсом в руках.
Он быстро рассказал жене довольно правдоподобную историю о том, как он присутствовал на очень важном следственном эксперименте в подмосковном лесу. О том, как, пытаясь задержать подследственного, соскользнул в болото.
Этот рассказ объяснял все — и его нервозность, и усталость, и испачканные в земле руки.
Корноухов отказался от ужина и бросился спать, подсознательно надеясь, что завтра утром все встанет на свои места. В шкафу его будет ждать вчерашний костюм и любимый галстук, а тот сон со зверским убийством на даче забудется. Как это и положено кошмарному сну.
Видно, эта мысль не оставляла его всю ночь, потому что утром он быстро бросился к шкафу, но сразу остановился, увидев на стуле смятый спортивный костюм, который вчера дал ему майор.
Значит, его вещи со следами крови остались там, на даче, или перекочевали в другое, более надежное, место. И они будут долго лежать там как возможные вещественные доказательства.
Именно так!
Борис Петрович вдруг вспомнил, как майор, повертев в руках его маленькую записную книжку, обмакнул ее в лужицу крови и запихнул в карман его брюк. Теперь понятно зачем. Все должно быть скреплено: брюки, ее кровь, его блокнот и все остальное.
Да при чем здесь, в конце концов, брюки! Он вчера собственноручно такие признания написал, что ни один адвокат не поможет. Легче утопиться!
А бумажник в могиле, а фотографии, а отпечатки, а водитель, который его привез, а таксист, который домой отвозил. Не зря майор вчера номер машины записал.
Да, доказательств на десять убийств хватит. А тут еще эта гнусная фраза: «с особой жестокостью и цинизмом».
Крепко они его заарканили!
А может быть, Елагина просто спасает его, помня старую любовь и дружбу? Она могла этим ментам такую сумму предложить, что никто не устоит. Вот они и расстарались.
Молодец, Елагина! Корноухов неожиданно понял, что она единственная, кого он наверняка знает во всей этой истории.
Елизавета была ее подругой, но он даже фамилию ее не спросил. А полицейские откуда? Кто они, местные, областные или их направил МУР?
Странно, но он даже удостоверения у них не спросил. Непростительная оплошность для его должности.
Но что теперь после убийства кулаками махать. Надо ехать к Елагиной и каяться. Ее-то он знает близко, и даже очень близко. После всего, что между ними было, она не может его предать.
Они договорились встретиться в три часа дня в ресторане на Лубянке, примерно напротив центрального клуба ФСБ.
Очень удачное место. Оно настраивало на серьезный разговор.
Елагина говорила шепотом, вкрадчивым, гипнотизирующим голосом:
— Да, дорогой, влипла я с тобой. Ой как влипла. Я теперь все детали убийства знаю. Ты хоть понимаешь, что под «вышку» попал?