— А риск какой? — осторожно вставил Панин. — Ее ребята тут же нас скрутят.
— Риск минимальный. Она понимает, что на встречу прибудет кто-то один. И если с ним что-нибудь случится, то другие моментально сделают вброс информации в прессу и в прокуратуру. И тогда она теряет все. Нет, — решительно подвел итог Лобачев, — риск минимальный. Ее действия достаточно логичны. И рискует только тот, кто пойдет на встречу. А пойду на встречу я.
Панин быстро понял ситуацию, и она ему понравилась. В случае провала он с Елизаветой успевает выехать и раствориться там. Да еще получить долю Лобачева. А в случае успеха денег может быть больше. А это хорошо.
В любом раскладе — он в выигрыше. Панин любил так играть. Он быстро начал планировать дальнейшие действия:
— Значит, мы договорились. Все, начинаем подготовку к выезду. Елизавета, за тобой билеты и работа с личным составом. Приказы, выходные пособия, подписки, готовлю эвакуацию офиса, уничтожаю технику, документы, подбираю чемодан с компроматом по всем шести объектам. А ты, Федор, готовься к встрече с Елагиной.
— Тебе еще нужны доверенности, — заметила Елизавета. — Доверенности на продажу дачи, этих квартир, машин. Тут тысяч на двести.
— Эх, Елизавета! Дай бог, тысяч сто пятьдесят снять. Доверенности на Караваева оформляю. Правильно, Федор?
— Да. Я скажу Караваеву, пусть сто тысяч распределит своим ребятам, себе и Слесарю, а тысяч пятьдесят пусть здесь для нас оставит.
— Нет, не оставит, — искренне возмутился Панин, — а пусть перешлет срочно. Оставит? Оптимист ты, Федор. Найдешь ты потом эту заначку. Да, и пусть этот Караваев с Галаевой разберется. Ему дачу продавать, а в подвале баба сидит. Пусть он деньги ей даст, пусть возьмет расписки, пусть запугает ее до смерти.
— Зря ты, Володя. Надо действовать решительно и энергично.
— Да, правильно. В подписке будет категорическое запрещение любых действий. Никуда она не денется. Будет молчать.
— Тебе виднее. Два дня нам хватит? Завтра вечером я звоню нашей мудрой Елагиной.
Елагина доверяла своей интуиции. Этому ее научила жизнь. Ей много раз приходилось принимать ответственные решения. Она слушала советы друзей, обдумывала, анализировала, составляла план, но в последний момент действовала часто в совершенно противоположном направлении, подчиняясь какому-то внутреннему голосу.
Она любила повторять: «Я делаю, как Бог на душу положит». Этим богом была для нее интуиция.
И сейчас Елагина была уверена, что действует правильно.
Ей надо встретиться с этими ребятами, охладить их пыл, их агрессивность и использовать их техническую и профессиональную подготовку в своих интересах.
Она заплатит им то, что они честно заработали, но при этом получит еще больше. У нее уже были готовы два-три задания для этих ребят.
Две-три очень важные персоны должны оказаться в ее власти.
И не деньги ей нужны от них. С деньгами люди расстаются очень болезненно. Ей нужна будет их поддержка, страховка, информация. Нужны будут их подписи, вывод на интересующих ее людей, рекомендации.
А она будет этих людей держать на коротком поводке, имея такие же материалы, как Николай Николаевич против нее.
Николай Николаевич? Имя, конечно, не настоящее. Но какая ей разница.
Он появится через пятнадцать минут.
Елагина окинула взглядом зал индийского ресторана. Пустой зал, полумрак, окна зашторены.
Интересно, почему он назначил встречу здесь? В центре Москвы, на Тверской.
Пустой зал — это плюс. Все люди на виду. Очевидно, через кухню есть выход во двор и там припаркована его машина. Его сообщники контролируют входы и готовы при опасности дать сигнал. А может быть, кто-то из этих смуглых официантов-индусов его сообщник.
Она чувствовала, что сам Николай Николаевич где-то рядом, готовится, оценивает обстановку, ждет ровно двенадцати часов.
Она взглянула на часы. Ровно полдень.
В этот момент в дверях появился немолодой высокий человек. Одет он был не ярко: белая рубашка, синий галстук, серая куртка. При взгляде на лицо в первую очередь запоминались пышные рыжеватые усы и большая родинка на левой щеке. Глаза закрывали большие затемненные очки.
«Это грим» — подсказала Елагиной интуиция, и она была опять права.
«Немного примитивно, но в необходимых случаях действует безотказно. Ребята хорошо готовятся», — отметила с удовлетворением Елагина.
Мужчина быстро оглядел зал и направился к единственному занятому столику. Он смотрел спокойно, приветливо, без тени волнения.
— Добрый день, Евгения Евгеньевна! Я — Николай Николаевич.
— Здравствуйте! Я вижу, что мы практически ровесники. Я предлагаю сразу, без брудершафтов переходить на «ты» и по имени.
— Согласен, Евгения. Тем более что твое имя-отчество, как бы это сказать точнее? Труднопроизносимо.
— Ты прав, Николай. Родители не подумали об этом. Впрочем, даже не родители, а дедушка с бабушкой — отчество Евгеньевна с любым именем труднопроизносимо. Ну вот, у нас началась светская беседа. — Елагина произнесла это спокойно, с легкой усмешкой. — Твое слово, Николай.
— Говорю свое слово. — Лобачев с удовольствием поддержал этот шутливый тон. — Что будем есть-пить?
— Да я не очень голодна.
— Нет, Евгения. Мы в индийском ресторане. Надо что-то принять для общего антуража. Правда, у них тут есть почти нечего. Один аромат. Ни тебе свиной отбивной, ни шашлыка. Если здесь взять баранину, то надо будет долго откапывать два кусочка в соусе, зелени и сухариках. Но зато это экзотика. Индия — страна чудес.
Он стремительно встал, сам направился к официанту и через минуту вернулся.
— Порядок, Женя. Теперь давай о делах.
— Давай о делах, Коля. Вы обсудили мои предложения?
— Предложение было в общих чертах, поэтому передаю наше согласие тоже в общих чертах. Нужны подробности: характер ра-боты, порядок выплат твоего долга и дополнительное вознаграждение.
— Все логично. Есть несколько человек, которые меня очень интересуют. Но начнем с одного. Это мой знакомый и достаточно близкий приятель.
— Интимная связь?
— Да. Но помогать он мне не будет. Он очень идейный. Он неподкупный член правящей партии.
— А такое бывает?
— Редко, но бывает. Мой друг демократ еще самой первой волны. И вдруг он получил очень значительный пост.
— Кто это? — оживился Лобачев.
— Пока не будем о деталях. Так вот, мне необходимо его повязать, заставить работать на себя. Не думаю, что он безгрешен. Достаньте на него что-нибудь яркое. Состряпайте что-то бесспорно порочащее его. Возможно даже уголовного характера.
— Евгения, я подтверждаю принципиальное согласие. Давай обговорим порядок оплаты.
— После получения веских материалов я перевожу треть от ранее заявленной вами суммы.
— Лимон?
— Лимон!
— А когда остальное?
— Остальное будет зависеть от того, как пойдут мои дела. Вам очень невыгодно их тормозить.
— Мы это понимаем.
— Но вам, Николай, будет очень выгодно со мной работать. Я ведь сказала, что меня интересуют несколько человек.
— Согласен. Договор писать будем?
— Что?
— Это шутка, Женя. Давай детали обговорим. Кто твой знакомый?
— Должность у него очень высокая. — Елагина вытащила блокнот, написала несколько слов, вырвала лист — передала его Лобачеву. — Очень высокая должность.
— Кто? Корноухов? — Лобачев прочитал и, как бы испугавшись, смял листок с записью.
— Да, это Борис Петрович.
— Заместитель генерального?
— Да, это зам генерального прокурора. Но зачем так кричать? Я рассчитывала, что у тебя крепкие нервы.
— Нервы крепкие. Я просто подумал, что в его кабинете будет сложно поставить жучки.
Флюгер с петухом
Еще три дня назад здесь кипела жизнь, шла будничная кропотливая работа по «обеспечению государственной безопасности».
Как быстро все меняется!
Не зря Панин назвал эту фирму «Янус». Любое имя имеет свой мистический смысл. Теперь вот этот гнусный двуликий греческий бог повернул к ним не самую улыбчивую свою физиономию.
Офис «Януса» представлял достаточно жалкое зрелище. Эвакуация была завершена. Техника вывезена и складирована на даче старого друга Панина. Второстепенные документы «уничтожены путем сожжения» на той же даче. Сейфы, шкафы и столы во всех комнатах были открыты и пусты.
Наиболее важные документы: первые экземпляры досье на «великолепную шестерку» бизнесменов, кассеты с разговорами подопечных и пикантными видеозаписями по Пауку, весь этот золотой фонд «Януса» был упакован в небольшой синий чемоданчик, который стоял посреди кабинета.
Панин нервно ходил из угла в угол, постоянно натыкаясь на этот чемодан. Он говорил быстро, взволнованно, срываясь на истерику:
Панин нервно ходил из угла в угол, постоянно натыкаясь на этот чемодан. Он говорил быстро, взволнованно, срываясь на истерику:
— Да она совсем дура! Никаких я с Елагиной дел иметь не буду. Куда она нас посылает? Это как в сказке. Мы должны сами пойти к Кощею и добыть на него компромат. Как там у него, смерть на конце иглы.
— Не волнуйся так, Володя. Мы ничего пока не решили.
— И не решим. Слишком это сложно. Игла спрятана в яйце, которое в утке, а та в щуке, и все это на дубе. Это мы будем дубы, если согласимся. Мы — как Иванушки-дурачки, а Елагина — как царь Горох. Что она предлагает? Пойди туда не знаю куда.
— Ты успокойся, Володя. Ничего страшного не произошло. Мы люди свободные. Не захотели, так отказались. Будем из нее потихонечку тянуть ее должок. Вытащим что-нибудь, пока она на взлете, пока сама вот так не сбежала!
— «Что-нибудь» мне не подходит, уважаемый господин Лобачев. Мне надо все и сразу!
— Предлагай свой вариант достижения этой светлой цели. Вот Елагина предложила три варианта. Первый: любые наши действия против нее, и мы ничего не получаем. Второй: мы отказываемся с ней работать и получаем деньги понемногу и долго. И последний вариант: мы помогаем ей с этим Корноуховым — и берем сразу миллион. А потом даже больше, чем планировали. Выбирай. Или предлагай другой вариант.
— Я все понимаю, Федя. Но ты же не полезешь в прокуратуру со своими игрушками, с жучками и прочим?
— Не полезу. Сложно это, и нет смысла. В таком высоком кабинете детали не обсуждают. Наверняка есть у Корноухова какой-нибудь клерк, который за него берет взятки и весь риск.
— А может быть, он вообще чист! — вставила Елизавета.
— Вот это вряд ли. — Лобачев даже засмеялся. — Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Он что, ангел? Нет! Они приходят к власти жадные. А там деньги сами в руки идут.
— Он, конечно, не ангел, — попыталась настоять на своем Елизавета, — но, может быть, просто честный человек.
— Правильно, — с неожиданным азартом крикнул Лобачев. — Он честно зарабатывает. Он звонит какому-нибудь Сидорову и просит: помоги Иванову, мой старый знакомый хочет завод приватизировать. А через месяц этот Сидоров звонит: ты не сажай Петрова, хороший человек, но ошибся немного. И все честно. За старого друга замолвили словечко. И все! А конкретные переговоры о суммах проводил его помощник. И он денежки на секретный счет пересылал.
Панин, уже давно успокоившись, подсел к столу и внимательно слушал последние рассуждения Лобачева:
— Я тебя, Федор, не понимаю. Ты сам говоришь, что браться за это бесполезно, сложно и опасно. Но ты и отказываться от ее предложения не собираешься.
— Не собираюсь.
— Тогда я тебя не понял, Федор. — Панин растерялся, пытаясь разгадать логику Лобачевского плана.
— Ребята, Елагина ведь не сказала, что надо что-то слушать. Ей просто надо крепко повязать этого человека. Так?
— Так! — в один голос ответили Панины.
— Она с этим Корноуховым знакома уже год. Встречи редкие и, как мне сказала Елагина, обычно «носят интимный характер». Но на постельных делах его не взять. Парткомов нет, а жена его скромная и послушная.
— Не такая, как у Павленко?
— Совсем другая. Эта поплачет вечерок и простит мужа. А сам прокурор с Елагиной держит дистанцию. Только интим, и никаких дел.
— Так какие предложения? — У Панина начало нарастать нетерпение и даже появился азарт.
— Есть предложение, ребята! Они договорились встретиться в очередной раз в воскресенье, на даче у Елагиной. Сегодня у нас уже пятница?
— Да, Федор.
— Володя, ты можешь пару комплектов полицейской формы достать?
— Могу. Через Вадима. Но какую и зачем?
— Значит, так, мне мундир майора, а Караваеву хватит сержанта. Я думаю, ему сорок восьмой размер, третий рост. Форма нужна завтра.
— Сделаю. Но зачем?
— И достань побольше ментовских бумаг — протоколы допросов, бланки для отпечатков пальцев и другие подобные бланки. Майорское удостоверение у меня есть.
— Вы, Федор, вдвоем будете работать?
— Нет, нам нужна помощь. А скажи мне, Елизавета, ты когда-нибудь в самодеятельности участвовала?
— Да. И в школе, и в институте. Мы даже однажды отрывок из «Отелло» ставили.
— И ты была Дездемона?
— Да.
— И этот гадкий негр тебя душил?
— Душил.
— Отлично! Предлагаю тебе прощальный бенефис. Чудная роль. Смесь строптивой Катарины и робкой Дездемоны. Текст мой, режиссура моя, доходы общие.
— Но мне непонятно.
— Никакие возражения не принимаются!
Илья завершал третий день обхода бывших клиентов телефониста. Это были возможные объекты шантажа.
Из пятнадцати фирм осталась одна строительная фирма «Фасад». Директор некто Иван Дроздов.
Это была последняя надежда.
За дверью было тихо. Илья нажал кнопку звонка третий раз и держал ее около минуты. Он уже собирался уходить, когда дверь открыл пожилой, сухощавый человек с удивительно печальным, усталым взглядом.
— Добрый день! Мне нужен господин Дроздов.
— Это я. А вы с кирпичного?
— Нет, Иван Васильевич, я не с кирпичного. Но у меня очень важное и очень срочное дело. Вы уходите?
— Да, я собирался уехать. Всех сотрудников распустил на неделю в отпуск. Я к метро пойду. Давайте на бульваре поговорим.
Они шли молча. Илья чувствовал в настроении Дроздова, в его облике какую-то обреченность.
У него не было стандартной маски предпринимателя, которая говорила: «Дела идут хорошо, я верю в успех, вы можете мне доверять». Может быть, просто дела у него не заладились, или здоровье, или еще что-нибудь.
Они выбрали скамейку в тихой части бульвара. Дроздов вытащил пачку «Явы» и жестом предложил Илье.
— Нетипичный я капиталист. Не могу я эти американские вонючки курить. Есть у меня пара пачек в конторе. Для переговоров держу.
— В конторе?
— Это вы правильно заметили. Теперь надо говорить — в офисе. У меня старая закалка, и она сейчас очень мешает. Так что за дело у вас?
— Я, Иван Васильевич, сыщик. Частный сыщик. Я знаю, что вам в последнее время угрожали, шантажировали.
— Знаете? А откуда вы это знаете?
— Такая работа! Не одного вас эти ребята терзают. А я стараюсь всем помочь.
— Трудно мне помочь.
— Ну, зачем так мрачно, Иван Васильевич. Не на убийстве же они вас поймали, и не на грабеже, я думаю. Не очень вы на бандита похожи.
— Это верно. Я больше на пенсионера похож. На старого русского! Я и сейчас с вами разговариваю и понимаю, что не то я делаю. Пришел какой-то незнакомец, и я ему душу изливаю.
— Меня Ильей зовут, Илья Ермолов.
— Ермолов. Генерал был такой?
— Да нет, я не дотянул. Но совсем еще недавно полковником был. Я пограничник.
— Слушай, брат. Я ведь тоже пограничником был. Правда, уже лет сорок назад. Здорово! Мы, пограничники, особая каста. Мы и тогда на обычных армейских свысока смотрели. У нас фуражки, а у них пилотки, у нас сапоги яловые, а у них кирза. Мы всех остальных «шурупами» звали.
— Знаю. Мы тоже. Это еще с довоенных времен. Пограничникам первым сапоги выдали, а остальные все в ботинках с обмотками. Ну, у них как бы резьба на ногах — вот и «шурупы».
Ермолов не форсировал события. Он видел, что Дроздов оттаял, плечи расправились, в глазах появились искорки.
Как мало надо человеку. Даже не сослуживца встретил, а так — из одного рода войск. И уже приятели. Вспомнил молодость, и ушли на второй план все сложности, все эти вымогатели, шантажисты.
— Иван Васильевич, а что если нам перекусить где-нибудь? И по сто пятьдесят. За двадцать восьмое мая. Идет?
— Да, за двадцать восьмое можно. Я каждый год его отмечаю. Наш день! Идем, брат, на Тургеневскую. Я там подходящий подвальчик знаю.
Заведение было оформлено в русском купеческом стиле: дубовая мебель без скатертей, керамическая посуда, самовары, искусственные фикусы в кадках и полумрак.
Дроздова здесь знали. Он только бросил кому-то на ходу: «Привет. Как всегда. На двоих» — и через три минуты стол был накрыт.
«Как всегда» оказалось приятным набором — бутылкой ледяной водки, маринованными грибами, селедкой, холодной свининой с чесноком и двумя горшками с дымящимся мясом.
После сумбурных воспоминаний о ловле нарушителей и третьего тоста за пограничное братство Дроздов сам и достаточно неожиданно перешел к делу:
— Так вот, брат Илья, они меня на взятке зацепили. Развернуться я хотел. И выгодный контракт появился. Шестиэтажное здание подлежало реконструкции. В центре, в тихом переулке, без отселения. Очень было бы выгодно. Но у чиновников свои планы, сроки, конкурс.
— Да, я слышал. Там у них только свои побеждают.
— Вот именно. Но мне один опытный друг все пояснил и свел с нужным человеком из местного руководства, из префектуры. Три раза мы с ним встречались, и через месяц я передал ему сумму, а он мне контракт.