– Ходила… В Америке так принято, это почти как дантист. Не важно. В общем, тест такой: нужно представить себе, что ты, шестнадцатилетний, встретил себя нынешнего, и понять: понравился бы ты себе?
Андрей тихо рассмеялся:
– Нет, конечно, не понравился. Ведь я до сих пор не пират! Ну, а если серьезно, я наверняка посчитал бы себя унылым старпером.
– А вот я, знаешь, тогда ответила ей, психотерапевтше: конечно, да, я отнеслась бы к себе с глубоким уважением! Я ведь столького добилась – два образования, степень MBA, партнер в крупной адвокатской фирме, собственная квартира в Чикаго… Я много зарабатываю, я могу себе позволить то, что и не снилось той шестнадцатилетней девчонке. Я ни от кого не завишу, и никто не смеет мне диктовать условия. Я сказала ей: «Да, конечно! Я бы сама собой очень гордилась», – а она посмотрела на меня этак… скептически.
Александра хмыкнула, ткнула бычок в блюдце и повернулась лицом к комнате. Андрей сидел на краю развороченной постели и внимательно смотрел на нее.
– Я тогда бросила к ней ходить. Нет, она, конечно, ничего не сказала – еще бы, работа такая. Но я прямо кожей почувствовала, что она мне не верит. А может… Может, я просто сама в глубине души понимала, что вру. Понимаешь, Андрей, – хрипло проговорила Саша, глядя на него расширенными глазами, – понимаешь, я ни хрена бы собой не гордилась. Я бы… Господи, да я последние двадцать лет ни разу не делала то, что действительно хочу. Я сама себя загнала в клетку, из которой теперь не знаю, как выбраться…
Андрей быстро поднялся на ноги и подошел к ней. Он обнял ее, притянул к себе, и Саша, издав сдавленный стон, уткнулась лицом в его шею. Почему-то вот так, вдыхая его запах, ощущая жар его тела, она чувствовала себя куда спокойнее и увереннее.
– Шурка, не уезжай! – вдруг горячо сказал Новиков. – Оставайся. Оставайся со мной! Я же люблю тебя, я никогда не причиню тебе боль. Оставайся, пожалуйста!
Она передернула плечами, отстранилась, вглядываясь в его опрокинутое от нежности лицо.
– Все не так просто. Там – вся моя жизнь, мой дом, моя работа… Мне нужно ехать послезавтра, максимум – через два дня.
– Но ты же ненавидишь ту жизнь…
– А отсюда я сбежала, потому что эту жизнь ненавидела. – Она помолчала, потом спросила резко: – Почему я? Почему не ты? Почему бы тебе не бросить тут все и не уехать со мной? Санаторий ведь все равно закрывают.
– Это еще неизвестно, – покачал головой Андрей, выпустил ее и отвернулся.
Саша несколько секунд просто смотрела в его широкую, такую надежную спину, потом, словно между делом, заметила:
– Моя мать считает, что это ты инициировал все это дело с комиссией, чтобы под шумок занять место отца.
Новиков быстро обернулся и пристально взглянул на нее:
– А ты как считаешь?
– Я не знаю, – она пожала плечами, отводя взгляд.
– Правда? А мне кажется, ты знаешь… – настойчиво проговорил он.
Затем снова подошел ближе, взял ее за плечи и слегка встряхнул, горячо шепча в ухо:
– Саша, Сашенька, Шурка моя… Ну, возьми хотя бы отпуск, останься на месяц, ну, хоть на пару недель! Нам нужно разобраться во всем, побыть вместе, хоть немного. Ведь ты сейчас уедешь – и снова все кончится.
– Я… я не могу… – шептала она в ответ, плавясь под уверенными горячими движениями его ладоней. – Я правда не могу… Не дави на меня, я…
Андрей прижался лбом к ее лбу, перевел дыхание и устало прикрыл глаза.
9
Воронцов проснулся от шума.
Он забылся сном только под утро – всю ночь лежал в пустой комнате, перебирая воспоминания юности.
Затем усилием воли заставил себя прекратить бабьи сетования и пустые рефлексии. Кому они нужны?! Каким бы он ни был, сколько ошибок бы ни наделал, сейчас уже ничего не поправишь. Он прожил жизнь так, как прожил, и дети его выросли такими, какими выросли.
Оставалось лишь принять все, что произошло, к сведению и как-то жить дальше.
Он убедился, что подвижность почти вернулась.
Когда за окном забрезжил серый рассвет, Алексей Михайлович уже мог шевелить и руками, и ногами. Вот только подняться с постели пока не было сил.
Ничего, это дело наживное. Главное – мозги в порядке, а на ноги он еще встанет!
Он уснул в каком-то даже приподнятом расположении духа и вот теперь резко вынырнул из глубокого, похожего на обморок сна от грохота. Поначалу Алексей Михайлович подумал, что снова бушует гроза. И только через несколько секунд сообразил, что кто-то нетерпеливо колотит во входную дверь.
Было, должно быть, еще рано, в доме царила сонная тишина, и лишь этот стук грохотал так, что на террасе дребезжали стекла в окнах.
Постепенно домочадцы просыпались. Кто-то сбежал по лестнице, прошел к двери, а затем торопливо повернул обратно. Послышались тяжелые шаги Лидии, охая, она грузно спускалась по ступенькам, бормоча:
– Иду, иду! Господи, что за нетерпение?
На полдороге ее перехватили. Воронцов уловил быстрый напряженный голос Макса:
– Мама, не впускай его! Не впускай, слышишь?
– А кто это? Ничего не понимаю.
– Мамик, и не надо ничего понимать. Просто скажи ему, что меня тут нет. Скажи: уехал вчера, ясно?
– Но почему?.. Максюша, что ему от тебя надо?
– Ма-аам, – простонал Макс, – ты можешь просто сделать, как я прошу? Я потом все объясню!
Лидия Сергеевна двинулась к входной двери, а Макс вдруг ворвался в комнату отца, быстро взглянул на кровать, где лежал Алексей Михайлович (как считал Макс, все еще в бессознательном состоянии), прикрыл за собой дверь и приложился к ней ухом.
– Я же вам говорю, любезный, его здесь нет, – доносился из-за двери раздраженный голос Лидии. – Уехал… Что?! Да как вы?..
Грохнула дверь, и Лидия Сергеевна истошно за-орала:
– Ника! Саша! Скорее, звоните в санаторий! Пусть Андрей пришлет охранника! Скорее!
Кто-то, видимо, попросту отодвинул заходящуюся криком хозяйку плечом и прогрохотал ботинками по дому, открывая по очереди все двери и с треском их захлопывая.
А затем этот некто дернул дверь, к которой прижимался Макс, и ввалился в комнату.
Чуть приоткрыв глаза, Воронцов разглядел здоровенного плечистого амбала с круглой и гладкой, как бильярдный шар, головой. Тот уставился на Макса и нехорошо усмехнулся:
– Уехал, значит, да? Я что же – совсем дебил, тачку во дворе не узнаю?
– Олег, в чем дело? – пытался еще хорохориться Макс. – Я же с вами говорил вчера…
– Ты, сука, вообще много говоришь. Язык как помело! – гаркнул неизвестный и, в один шаг преодолев расстояние между ними, сгреб Макса за грудки. – А толку никакого. Ты когда мне заплатишь, падла? Я же два раза повторять не буду, я тебя на – куски порву…
– Олег, ну вы же знаете, что я не брал никаких медикаментов, – плаксиво затараторил Макс, неловко пытаясь вывернуться из железной хватки. – Я просто потерял эти гребаные накладные, я виноват, я готов все возместить… Но мне нужно время…
– А мне какая забота, брал ты их или нет? – не унимался амбал. – Бумага есть? Нет бумаги! А нет бумаги – нет и разговора.
Он встряхнул Макса, как беспомощного котенка, и чувствительно приложил того затылком о стену.
– Послезавтра – мое последнее слово. Не будет – денег…
Воронцов едва зубами не заскрипел от собственной беспомощности. Лежать тут бревном и наблюдать, как какой-то отморозок трясет его сына…
Выходит, Макс, идиот этакий, опять впутался в какую-то историю! И ведь устроил же его в самое тихое, мирное место – развозить медикаменты по аптекам, что может быть проще? Нет, и тут умудрился наломать дров, болван!..
Но, как бы там ни было, не позволять же какому-то хмырю родного сына молотить?!
А что он может сделать? Чем помочь?
Алексей Михайлович попытался податься вперед, сесть на кровати, но организм был еще слишком слаб. Он смог лишь немного оторвать спину от подушки и тут же рухнул обратно.
Макс и его недоброжелатель даже не заметили неудачный маневр старика.
В комнату ворвалась запыхавшаяся Лидия Сергеевна. Щеки ее, налившиеся свекольным цветом, гневно подрагивали.
– Что вы делаете? – закричала она. – Немедленно отпустите моего сына! Я уже вызвала охрану, сейчас…
– Ладно, мамаша, спокойно, – выплюнул сквозь зубы бандит, в последний раз приложил Макса о стену и выпустил, примирительно подняв руки.
Макс, рвано, со свистом дыша, жался спиной к стене, судорожно размазывая по нижней губе выступившую кровь.
– Я его не трону. Пока…
Незваный посетитель угрожающе обернулся к – Максу:
– Ты меня понял, придурок? Послезавтра жду тебя с деньгами, иначе… Тут у вас в Подмосковье карьеров много.
– Вон из моего дома! – пафосно выкрикнула Лидия Сергеевна и метнулась к Максу.
– Мое почтение, – насмешливо скривил губы лысый и вышел из комнаты, оставив дверь распахнутой.
Воронцову видно было, как он размашистым шагом пересек гостиную и вышел через террасу в сад.
За окном взревел автомобильный мотор.
– Сынок… – простонала Лидия Сергеевна. – Подожди минуточку. Не три! Ну не три же, Максюша, я сейчас!
Она бросилась к шкафу, который на время пребывания в комнате бессознательного Воронцова, видимо, превратили в аптечку. За дверцей обнаружились медикаменты: склянки, бутылочки, упаковки, ампулы, спреи. Лидия ловко отмотала кусок бинта, оторвала его, смочила перекисью водорода из пузырька и принялась прижимать примочку к кровоточившей губе сына. Тот морщился, похныкивал и уворачивался, как капризный ребенок.
– Что он хотел от тебя? Кто это был вообще? – сыпала она вопросами.
И Макс, все еще дышавший рвано, со всхлипами, осел на стул, спрятал лицо в ладонях и заныл, как сопливый мальчишка:
– Ох, мамик, я так попал, так попал…
– Максюша… – Лидия Сергеевна ласково гладила сына по голове, наклонившись, целовала в висок. – Максюшенька, что с тобой приключилось? Расскажи мне!
– Это директор аптеки – ну, одной из тех, куда я развожу медикаменты. Ты же его видела – настоящий бандит, как будто из девяностых выскочил! У него и методы работы такие же. Наверняка толкает лекарства налево, урод гребаный! Торчкам каким-нибудь сливает. Или больничкам подпольным. И смотрит, кого бы подставить вместо себя…
Алексей Михайлович, напряженно вслушивавшийся в слова сына, едва не застонал от досады. В этом весь Максим – во всех своих бедах обвинять любого, кроме себя! Оно, конечно, понятно, что директор аптеки этот нечист на руку и явно с уголовными замашками, вот только сам-то Макс что сделал, чтобы вызвать на себя такой огонь?..
Лидия Сергеевна терпеливо слушала нытье сына, кивая и поглаживая его по щеке.
Ну, это понятно! Лидка всегда была от своего единственного мальчика без ума, а всех вокруг считала непримиримыми врагами ее сокровища…
– Я поставку в их аптеку делал. На два миллиона! Там немного по объему было, я сам завез со склада, без грузчика, без шофера… А этот ублюдок что-то там подчистил с документами и теперь в глаза мне твердит, что никакой поставки не было. Что деньги они перевели, а я им ничего не привез. И требует возмещения убытков. Ведь не приснились же мне эти ящики! – отчаянно вскрикнул Макс каким-то тонким срывающимся голосом. – Я сам их туда завез, еще Аська со мной была, она видела… А получается, кроме нас, их никто не видел!
– Подожди, подожди, Максюша… – ласково перебила Лидия Сергеевна. – Но ведь у тебя на руках должен был остаться документ. Накладная или что-то такое… Где этот бандит расписался.
– Был! Он у меня был! – почти всхлипнул Максим. – Но я его найти не могу… Прое… потерял где-то.
«Вот же придурок! – мысленно закатил глаза Воронцов. – Почти сорок лет мужику, а все такой же разгильдяй… Потерял накладную. Странно еще, что этот директор аптеки не утверждает теперь, будто там на сто миллионов товару было. Устроил, называется, сына по знакомству на спокойное место. Нет же, и тут влип…»
А Максим, словно отвечая на мысли Воронцова, продолжал жаловаться:
– Зачем только отец на это место меня устроил! Ведь наверняка знал, какие аферы крутят с этими лекарствами. А я – человек в этом бизнесе новый, не знал, на что обратить внимание, где предостеречься. И вот… Что мне теперь делать, мамик? Только погибать остается.
– Ну-ну, – нежно похлопала его по щеке Лидия Сергеевна.
Воронцов знал, что его жена обладала свойством в минуты опасности собираться, оставлять свои обычные стоны и жалобы и принимать решение быстро и толково. Бывало, он даже не узнавал ее, поражаясь, как сильно отличалась эта холодная, рассудочная, изворотливая женщина от той кичащейся своей женственной слабостью хрупкой болезненной «хозяюшки», с которой он прожил всю жизнь.
– Ты должен был сразу мне все рассказать, сынок, – твердо сказала Лидия Сергеевна. – Ты же знаешь, я всегда помогу тебе, никогда не оставлю.
– Ох, мамик, чем ты можешь мне помочь? – простонал Макс, но Воронцов отметил, что в глазах его вспыхнул уже цепкий огонек и сетования сделались чуть более театральными, чем пять минут назад.
Вот же расчетливый негодяй!
Сквозь неплотно сомкнутые веки Воронцов заметил, как в гостиной появилась заспанная, кутающаяся в бесформенный махровый халат Вероника и, услышав голоса матери и брата, затаилась, прислушиваясь.
– Послушай меня, – тем временем полностью включилась в разработку плана Лидия Сергеевна. – Мы сейчас с тобой поедем к юристу. Я возьму документы на дом. Он полностью оформлен на меня, ты не беспокойся. Мы узнаем: как скоро можно выставить его на продажу, и если все не так просто, то… Мы сможем взять кредит под залог. Не волнуйся, мой дорогой, мы добудем деньги, я тебе обещаю…
– Мамик, ну как я могу с тобой так поступить, – заныл Макс, кажется, весьма довольный поворотом событий. – Оставить тебя без родного угла…
– Не говори ерунды, – отмахнулась Лидия Сергеевна. – Я лучше останусь без угла, чем без сына!
– А вы, я смотрю, все уже решили? – подала голос Вероника.
Лидия Сергеевна и Максим обернулись на звук. Младшая дочь Воронцова, уперев кулаки в боки, стояла в дверях.
– Договорились, да? Пока никто не слышал. Ни меня, ни Сашку спросить и не подумали. Ну, конечно, мы-то кому интересны, когда любимчику Максику потребовались деньги!
– Как тебе не стыдно! – взвилась Лидия. – Твой брат попал в беду…
– А он всегда в беде, – весело отозвалась Вероника. – Двенадцать месяцев в году. А мне что теперь: от всего отказаться из-за того, что этот придурок вечно во что-нибудь вляпывается? В общем, так и знайте: я дом продавать не дам. Надо будет – в суд пойду! Адвоката найму, кого угодно…
– Это же твой брат! – В голосе Лидии Сергеевны задрожали слезы, и Воронцов понял, что супруга принялась за свой обычный сценарий: сыграть на чувстве вины, давить на жалость, изобразить сердечный приступ и с мягким укором во взоре дать детям понять, что своим поведением они вот-вот сведут долготерпеливую мать в могилу. – Как ты можешь? Ведь его убьют…
– Ничего, он живучий, – отмахнулась Вероника. – Понимаешь, мамочка, нельзя из трех детей любить только одного. Это несправедливо!
– О-о, эксперт по материнской любви выискался, – язвительно отозвался Макс. – Ты хоть помнишь, как твоих детей зовут и от кого ты их родила?
– Заткнись! – рявкнула Вероника. – Это не твое дело. Со своей Асей разберись сначала. Мне наплевать, что ты тут плести будешь. Хватит, довольно вы меня со счетов списывали. Мне тоже жить на что-то надо!
– А работать ты не пробовала, драгоценная сестра? Знаешь, это не больно! Не, я понимаю, конечно: умом ты не вышла, но ведь есть и для таких, как ты, достойные профессии. Продавщица, например, или убор-щица…
Вероника злобно сощурилась, а потом через силу растянула губы в улыбке, собираясь сказать что-то очень едкое.
В это время тихонько стукнула дверь террасы, и в гостиную, воровато оглядываясь по сторонам, вошла Ася. Какая-то встрепанная, всклокоченная, глаза обведены темными кругами…
«Они тут совсем очумели, что ли? Девчонка же явно дома не ночевала, а им хоть бы что!» – осознал Алексей Михайлович.
Осторожно вошедшую Асю в запале никто не заметил. Вероника уже сунула руку в карман халата и вытащила на свет длинную картонную полоску.
– А это ты видел? – победно заявила она. – Я не могу работать. По вполне объективным причинам.
– Что это еще за хрень? – недоуменно скривился Макс.
А Лидия Сергеевна уставилась на полоску расширенными глазами и охнула:
– Ника, ты что – ты опять?..
– А ты, как я вижу, ужасно рада, мамочка, да? Ну, прямо образцовая бабушка!
– Ты опять залетела, что ли? – брезгливо осведомился Макс, но Ника, не обращая на него внимания, продолжала наседать на мать:
– Ты же понимаешь, что ребенку необходим свежий воздух, простор, своя комната, в конце концов. И есть ему что-то надо, так же, как и мне, и старшим детям. Поэтому я планирую как можно скорее переселиться сюда, а городскую квартиру пока сдать, чтобы были деньги на жизнь. И если ты, мамочка, или ты, Макс, вздумаете мне помешать, я вам глотки повыгрызаю, поняли? Вы меня еще не знаете!
– Да кого ты пугаешь, пигалица! – заорал Макс.
Лидия Сергеевна тяжело опустилась на стул, простонав:
– Жить с этими троглодитами? Я не могу, они меня прикончат! У меня нервы…
Ася, так и не заявив о своем присутствии, тихонько села на ступеньках лестницы на второй этаж, продолжая напряженно вслушиваться в происходящее в комнате.