На столе громоздились бутылки, вперемежку валялись пробки, обрывки этикеток, выпавшие из пепельницы сигаретные окурки. Кирилл, веселый, пьяный, не вставая из-за стола, обхватил ее за талию, ткнулся курчавой русой головой в окаменевший от боли живот.
– Вот и супруга моя любимая! Теперь все в сборе.
С другой стороны стола на нее смотрел Андрей. Нехорошо смотрел, зло – с каким-то нахально-трусливым вызовом. Рядом с ним восседала незнакомая блондинка со вздернутым носиком.
– Привет! – бросил он. – А мы тут в гости заглянули, на огонек. Это вот моя девушка – Лена, познакомься. Очень хотелось представить ей самых дорогих для меня людей, практически мою семью, – он глумливо ухмыльнулся.
В другое время Софья легко отпарировала бы этот выпад, сказала бы этой курносой что-нибудь вроде: «Очень приятно, мне всегда нравились подруги Андрея. Надеюсь, мы успеем с вами подружиться, прежде чем…»
Но сейчас у нее просто не было сил. Она тяжело опустилась на табуретку и еле слышно пробормотала что-то приветственное.
Кирилл, со свойственным ему непрошибаемым добродушием, как обычно, ничего не замечал, беспечно радуясь собравшейся дома теплой компании. Лена вертела головой по сторонам, прихлебывая вино из бо-кала.
– А это что у вас? Вот там, на стене, в рамках? Ой, это ваши награды за спортивные достижения, да?
– Да, – кивнула она. – Я когда-то неплохо плавала.
– Ну, дорогая, ты скромничаешь, – развязно отозвался Андрей. – Ты настоящая русалка! Твое умение выплывать из любого омута – это что-то порази-тельное…
«Он мстит мне, – рассеянно думала Софья, стараясь не встречаться с обвиняющим, исполненным горечи взглядом Андрея. – Всегда будет мстить. За то, что я тогда ему поверила, за то, что сделала все так, как он хотел».
Да, это была ее вина – ее проклятие, с которым она жила уже шесть лет и которое, вероятно, ей предстояло нести до конца жизни.
Она полюбила мужчину и вышла замуж за его лучшего друга.
Как все это вышло, как получилось, что их отношения – такие простые, юношеские, светлые – с годами сплелись в запутанный клубок любви, дружбы, зависти, ревности, предательства, ненависти?!
Андрей понравился ей с первого взгляда – в него влюблены были все девчонки с курса, почему она должна была стать исключением? Веселый, заводной, остроумный, умеющий смотреть своими синими глазами так, что в душе у нее поднималось смятение. Легкий, быстрый, подвижный, все на бегу, все хватающий с лету. Отросшие за лето темные прямые волосы падают на глаза, он откидывает их назад движением головы и бьет по струнам гитары…
Она чувствовала, что тоже нравится ему.
Злилась на себя за намертво приклеившуюся к ней роль безмозглой хохотушки, развеселой спортсменки, которую в институте держат только за стабильные первые места в межвузовских соревнованиях по плаванию. Почему-то казалось, что именно Андрей насквозь видит наигранность и фальшь этого ее имиджа, именно он способен понять и принять ее любую, что именно с ним не нужно будет разыгрывать циничную насмешницу и любительницу приключений.
Когда он смотрел ей прямо в глаза, напевая какую-нибудь прочувствованную лирическую галиматью, когда осторожно снимал с ее волос запутавшийся в них осенний лист и несколько мгновений держал его на ладони, не решаясь бросить на землю…
Вот тогда она особенно остро предчувствовала, что они созданы друг для друга, что впереди у них будет что-то очень хорошее, настоящее.
Только не нужно спешить, пусть все идет своим чередом.
Предчувствия всегда врут, будь они прокляты.
Не вышло ничего хорошего и настоящего, потому что Кирилла Мельникова угораздило в нее влюбиться. Верный, немногословный, добрый, надежный – он всегда маячил где-то рядом, не ослабляя своего внимания к ней ни на секунду.
Незаметный и преданный телохранитель, настоящий друг и помощник во всех делах.
Он был ей симпатичен, приятен – но и только.
Она так ждала той чертовой поездки «на картошку»: почему-то уверена была, что там все и решится.
Ведь все складывалось так хорошо.
Андрей сидел рядом с ней в автобусе, смотрел только на нее, пел для нее, учил ее играть на гитаре – когда его ладонь ложилась сверху на ее пальцы, внутри у нее что-то начинало сладко дрожать и биться…
А вечером был костер – алые веселые искры взметались на ветру и улетали к глядевшим с черного неба холодным звездам. Они сидели рядом, смеялись, пачкая пальцы в золе, очищали от кожуры печеную картошку.
Она сказала:
– Ты измазался, – и принялась носовым платком стирать черную полосу с его щеки.
И он поймал кончики ее пальцев губами. Она вздрогнула, словно тело ее пронизало электрическим разрядом…
А потом все кончилось, все пропало.
Андрей вдруг отшатнулся, сказал «Подожди!» и убежал куда-то.
Много позже она догадалась, что побежал он вслед за Кириллом и между ними состоялся какой-то разговор. А тогда она в блаженном мороке влюбленности не заметила ничего, бродила в сумерках, замирая от волнения и глупо улыбаясь.
И ждала Андрея.
Он все не возвращался. Софья снова и снова обходила округу, заглядывала в строение, где разместили на ночевку мальчишек с их курса, возвращалась к костру.
И наконец обнаружила Андрея у амбара с зерном в обнимку с Наташкой, девчонкой с параллельного потока. Андрей шептал ей что-то на ухо, сграбастав ее за плечи, она же томно хихикала и висла на нем.
Софью будто ударили под дых. Задыхаясь, борясь с подступавшими к глазам слезами, она окликнула:
– Андрей!
Он подошел вразвалку, неохотно, как будто сердясь, что ему помешали.
Сказал равнодушно:
– А, это ты? Тебя Кирилл искал, он, кажется, вон в тот сарай ночевать пошел.
– При чем тут Кирилл? – почти выкрикнула она. – Какое мне дело до Кирилла? Я тебя ждала…
– Дурочка ты, – с каким-то сожалением сказал он. – Кирилл – отличный парень, другого такого нет. Мы с ним с первого класса друзья, я точно знаю! Он в тебя втрескался до кровавых соплей, а ты и замечать не хочешь.
– А ты? – помертвевшими губами спросила она.
– Я? Что я? – с какой-то непонятной горечью хохотнул он. – Ты же знаешь, вокруг меня все время телки вертятся. Сегодня мне одна понравилась, завтра – другая. Честное слово, со мной тебе ловить нечего. Меня вон Наташка ждет.
– Сволочь! – выдохнула она. – Скотина! Ненавижу тебя!
– Угу, ты все правильно поняла, способная! – вымученно ухмыльнулся он. – Сволочь я… Давай-давай, Сонька, топай отсюда, не мешай.
Она отвернулась и побежала – быстрей, быстрей! – так, чтобы бивший в лицо ветер высушивал слезы и никто никогда не узнал, как горько и больно ей было…
В ту же ночь она – назло и Андрею, и самой себе – пробралась в сарай к Кириллу.
Его обожание, какое-то даже языческое преклонение перед ней, его нетерпеливая страсть ласкали ее уязвленное самолюбие. И где-то в голове сидела жестокая мысль, что когда Андрей увидит их вместе – и ему станет больно, он поймет, что потерял, но будет уже поздно.
А наутро Кирилл предложил ей выйти за него замуж, и она согласилась – от обиды, от горечи, от молодой глупой гордости и безалаберности. Тогда казалось, что все это – нечто вроде игры, черновика, что можно будет отомстить Андрею, сыграть роль, а затем переписать жизнь набело.
Через два месяца они с Кириллом поженились – и потянулись такие долгие, такие однообразные годы нелюбви, разъедающего чувства вины и тоски по Андрею.
Кирилл любил ее преданно, безоговорочно, ей же оставалось лишь сжать зубы и терпеть.
Открыть ему отвратительную правду, признаться в том, что никогда его не любила и замуж вышла лишь от досады, сказать все это, глядя в его добрые, преданные, золотисто-карие глаза – на это у нее никогда не хватит решимости.
Сколько раз она нарочно засиживалась допоздна перед компьютером в надежде, что Кирилл уснет и не тронет ее этой ночью. Сколько раз проклинала Андрея, захаживавшего к ним с очередной подругой и провожавшего ее, чужую жену, напряженным взглядом, за его идиотское жестокое благородство и преданность другу. Сколько раз корила себя за мстительность, глупость, трусость, подлость…
Годы шли, давно был окончен институт, осталась в прошлом комната в квартире родителей Кирилла, где они жили в первое время после свадьбы. Кирилл теперь трудился в крупной иностранной фирме в должности программиста, хорошо зарабатывал, с упоением выбирал и обставлял для молодой жены новую отдельную квартиру. Софья после института ни разу не вспомнила о полученной специальности, устроилась тренером в фитнес-клуб и часами с какой-то отчаянной яростью занималась – доводила до совершенства и без того стройное и подтянутое тело. С невротической настойчивостью, словно это было единственное, что еще оставалось у нее в жизни.
Кирилл все чаще заговаривал о ребенке.
Она же отговаривалась, как могла, – сначала ссылаясь на незаконченный институт, потом на отсутствие собственного жилья, затем на еще какие-то мифические препятствия. Словно боялась перейти последний рубеж и оказаться связанной с Кириллом уже точно навсегда. Как будто еще надеялась на то, что каким-то чудом ее жизнь изменится.
А потом все запуталось еще сильнее…
В тот вечер, сидя на кухне, корчась от боли, только что вернувшаяся из клиники, где деловитый доктор выскоблил из нее нерожденное, нежеланное, но мучительно кроваво любимое дитя, она смотрела на мужчин, с которыми ее связала жизнь, и клялась себе, что найдет в себе силы и изменит все.
Что этой фальши, мерзости, подлости больше не будет в ее жизни.
«Ненавижу вас! Обоих ненавижу, будьте вы прокляты!» – твердила она, не разжимая губ.
И снова лгала, лгала, лгала…
– Все! Не могу больше! – Софья в изнеможении прислонилась к стволу березы.
Казалось, они уже целую вечность бредут в этом влажном, кружащем голову тумане. Сырость, запах плесени и тлена как будто пропитал волосы, пробрался под кожу, в самые кости. В глаза рябило от нескончаемых голых стволов деревьев…
«Не могу больше! Больше не могу! Конец!» – почему-то завертелось и в голове у Андрея.
Кто-то из них уже произносил эти слова сегодня.
Но кто? И почему ему кажется таким важным это вспомнить?
– Сонюшка, ну, держись! – Кирилл, подойдя сзади, ладонями массировал ее напряженные плечи. – Уже немного осталось. Смотри, лес как будто поредел.
– Это неправда, неправда! – со слезами в голосе возразила Софья. – Ты просто успокаиваешь меня! Он все гуще и гуще, мы не в ту сторону идем, ясно же. Я так устала, я замерзла! – она всхлипнула.
Кирилл прижал ее голову к своему плечу, принялся гладить и шептать что-то успокоительное.
Андрей отвернулся, подобрал с земли тугой прут и принялся в ярости хлестать по голым кустам. Его бесила, выводила из себя эта дикая ситуация. Женщина, самая дорогая ему на свете, нуждалась в помощи, а он ни на что не имел права – ни обнять ее, ни успокоить, ни просто прикоснуться. Только и оставалось, что хохмить, как идиот, чтобы хоть как-то разрядить обстановку…
– По крайней мере, волков, про которых эта тетка говорила, не видно, – заметил он. – А то давно бы уже пошли им на обед. Хорошо, что мы слишком интеллигентные люди, чтобы сожрать друг друга, правда?
– Разве? – не оборачиваясь, бросил Кирилл.
– В самом деле, ты прав, – едва сдерживая раздражение, отозвался Андрей. – Мы с Соней сегодня утром чуть не утопли, пока тебя вытаскивали. Думаешь, зачем? Конечно, чтоб иметь запас свежего мяса на случай, если заблудимся в лесу.
– Я и забыл, ты же мне сегодня жизнь спас, – с какой-то странной горькой интонацией подхватил Кирилл. – Спасибо, друг! Я теперь перед тобой в неоплатном долгу. Никогда не забуду!
– Перестаньте! – вступила Софья. – Хватит препираться, вы мужики или бараны упрямые? Не хватало еще сейчас разругаться и разойтись в разные стороны…
«А между прочим, не самая плохая идея», – мрачно подумал Андрей.
Неизвестно почему, в нем зрело недоверие к старому другу.
Ведь должен же был он изучить карты, прежде чем ехать сюда! Как же получилось, что он представления не имеет, в какую сторону им идти до ближайшего населенного пункта? Что, если он нарочно водит их тут кругами?
«Чушь! – мотнул он головой. – У меня на почве никотиновой абстиненции уже паранойя развивается».
Налетел ветер, в воздухе вдруг закружилась какая-то полупрозрачная пыль. Андрей подставил ладонь и поймал несколько замерзших кристаллов.
– С ума сойти! Снег! – вслух изумился он.
Софья и Кирилл задрали головы кверху.
Набухшее свинцово-серое небо просыпалось мерзлой крупой. Ветер засвистел, завыл в верхушках деревьев протяжно и тоскливо. Затрещали под его напорами высокие стволы.
– Бред какой-то, – качнула головой Софья. – Мы что, на Северный полюс случайно зашли?
– Это не мы, это какой-то циклон ненормальный пришел, – в своей обычной рассудительной манере объяснил Кирилл.
– Черт, только-только шмотки немного просохли, – посетовал Андрей. – Вот что, братцы, давайте двигаться быстрее, хоть куда-нибудь, пока нас тут совсем не замело!
Как ни странно, случившийся природный катаклизм придал им сил. Забыв об усталости, о мучительном страхе, они зашагали быстрее, надеясь найти хоть какое-то убежище от надвигающейся метели.
Снег становился чаще, гуще, сыпался уже не мелкой крупой, а большими мохнатыми хлопьями. Земля под ногами сначала словно прикрылась белой вуалью, а затем – толстым слоем рыхлой ваты.
Андрей чувствовал, что легкие замшевые ботинки промокли насквозь, пальцы на ногах ломило от холода. Кирилл укутал Софью в свою куртку, сам же, наклонившись вперед и ссутулив широкую спину, шел под снежным ветром в одной рубашке.
Через несколько метров Софья, зацепившись ногой за торчавший из земли корень, упала.
Андрей подбежал к ней, окликнул Кирилла:
– Стой! Надо Соне помочь!
Тот обернулся, обвел их обоих невидящим взглядом, бормоча:
– Холодно… Мне все время холодно… Нет сил… Проклятая, проклятая, ненавистная жизнь!
– Тьфу ты, блин, опять его расколбасило, – проворчал сквозь зубы Андрей.
Он помог Софье подняться, спросил:
– Идти можешь?
Она кивнула и снова двинулась вперед, уже не плакала, только тоненько постанывала на ходу.
Андрей подошел к Кириллу. Сил выводить его из транса уже не было, поэтому он лишь подтолкнул друг вперед, скомандовав:
– Двигай! Там разберемся с тобой.
И Кирилл послушно зашагал в заданном направ-лении.
Порывы ледяного ветра заставляли их сгибаться чуть не до земли, ледяные кристаллы жестоко секли лицо и руки, жгли кожу.
«В лесу в метель замерзнуть насмерть – раз плюнуть, – лихорадочно соображал Андрей. – Еще пара километров – и Софья снова упадет, а подняться уже не сможет. Мы, конечно, будем нести ее по очереди, но надолго нас не хватит. А Кир… что, если он совсем с катушек соскочит? Что же делать? Неужели вот так глупо, по-идиотски гибнуть в двадцать пять лет? Не может быть! Должен быть выход, должен, должен!»
Он приставил посиневшую от холода руку козырьком ко лбу, загораживаясь от залеплявшего глаза снега, и прибавил шагу.
Показалось – или впереди мелькнул какой-то просвет между деревьями? Он рванулся туда, вперед, еще не зная, что его ждет там, отчаянно желая лишь вырваться из окружившей их со всех сторон голой холодной чащи.
Перед ним простиралась небольшая поляна, в центре которой выстроен был деревянный домик – с виду что-то вроде сторожки, временного пристанища лесничего.
– Эй, идите сюда! – окликнул друзей Андрей. – Смотрите!
Кажется, вид какого-никакого убежища вывел Кирилла из сомнамбулического состояния.
Он улыбнулся своей обычной, широкой, добродушной улыбкой:
– Избушка на курьих ножках. Там нигде баба-яга не спряталась?
– Мне наплевать, пусть там хоть вся нечистая сила тусуется, – отрезала Софья. – Я хочу в тепло.
– Ты в порядке? – Андрей тронул Кирилла за плечо. – Что такое опять на тебя нашло? Бормотал какую-то чушь?
– Не знаю, не знаю, – пожал плечами он. – Наваливается временами что-то такое – страшное, холодное. Тоска какая-то… Как будто жить не хочется.
– Ну, это ты брось! – подбодрил Андрей. – Держись! Мы еще поборемся.
Софья никак не отреагировала на слова мужа, все больше жалась к Андрею, как будто надеясь теперь только на его силу и оптимизм. Нос ее покраснел от холода, а может, от слез, волосы обвисли мокрыми прядями. Она все меньше напоминала ту ослепительно красивую, уверенную в себе молодую женщину, какой была еще утром.
Все вместе они подошли поближе к избушке, подергали запертую деревянную дверь, постучали.
Никто не отозвался.
Кирилл беспомощно топтался у закрытой двери. Андрей повозился с замком, навалился на дверь плечом, дернул ее вверх – и она вдруг отворилась, впустив их в сумрачное, пахшее затхлостью и плесенью помещение.
Слева у двери стояли прислоненные к стене садовые инструменты – грабли, мотыги, еще какие-то ржавые железяки. У маленького подслеповатого окна размещался колченогий верстак, рядом – несколько грубо сколоченных табуреток. В углу, у стены, ютилась широкая деревянная лавка, заваленная каким-то слежавшимся тряпьем. Софья со стоном опустилась на нее и спрятала лицо в ладонях.
Кирилл принялся шарить на полках приколоченного к стене стеллажа, бормоча что-то себе под нос.
– Что ты там ищешь, клад? – весело окликнул его Андрей.
Кирилл не отвечал.
– Не трогай его, – попросила Софья. – Видишь ведь, он не в себе…