Он превзошел себя, написав речь, которую Редж произносил на заключительной прощальной встрече. (Кандидатура Джека Уэлча была уже одобрена несколькими неделями раньше – а избран он был в декабре 1980 года и должен был принять на себя руководство компанией в апреле 1981-го.) Это выступление было прощанием Реджа, очень трогательным и волнующим, и в нем прозвучало очень много слов в поддержку Джека. В самом конце выступления голос Реджа дрогнул от волнения, и он произнес: «Я предрекаю вам великое будущее», – после чего решительно сошел со сцены под оглушительные и искренние овации.
Я был тронут, хотя, будучи новичком в компании, никогда не встречался с Реджем. Первая толпа из двухсот пятидесяти человек разъехалась по домам, и приехала следующая группа. Через два дня Редж вновь произнес свою торжественную прощальную речь уже во второй раз – и голос его дрогнул на том же самом месте.
Спичрайтеры относятся к наиболее циничной категории людей, потому что они знают, «как и из чего делают колбасу». В тот заключительный вечер в баре для персонала гвоздем программы были несколько пьяных интерпретаций фразы «я предрекаю вам великое будущее», также высказывались о том, была ли в текст речи вписана ремарка спичрайтера «здесь голос срывается» как раз перед последним предложением. Сам спичрайтер Реджа не посещал бар для персонала и не бывал на ужинах с нами, так как он был в списке участников встречи. Тогда я и мечтать не мог о таком статусе: мне предстояло достигнуть его только лет через семь-восемь.
Для той встречи я написал пять презентаций. Пять. И получил восторженные отзывы на все, особенно от своего босса, который понял, что сделал правильный выбор, взяв меня на эту работу. Я был героем конференции, как сказал он обо мне своим друзьям после второго бокала мартини.
Не помню, какими были четыре из этих речей, а вот пятая, написанная для руководителя направления по производству локомотивов, стала своего рода маленькой легендой (очень маленькой и не совсем положительной). Техническая служба, которая делала слайды и вместе с которой я готовил выступление, отправила фотографа сделать несколько снимков локомотива нашего производства. Тема была взята из стандартного корпоративного игрового пособия: бизнес возвращался в нормальное состояние, а у нас на месте прекрасная команда (следует читать: я на месте), за три-пять лет наши показатели достигнут величины Х долларов, Х ROI[24] и т. п., и моя команда (опять подразумеваюсь «я») будет успешно работать с новым председателем правления (это был реверанс в сторону избранного председателя, посланный с точностью, доступной только лазерному лучу).
Когда я уже заканчивал, тот парень с локомотивного производства ходил по сцене под звуки громкого гудка локомотива. Озвучивание было моей идеей, и оно было сделано потрясающе.
Тол пе понра ви лос ь.
Позднее мне сказали, что Джек, напротив, был недоволен.
Несмотря на похвалу, что-то меня не устраивало в моих презентациях. Я писал их, проработав в GE всего несколько месяцев. Что я мог сказать этим людям, опыт работы которых в бизнесе составлял в среднем двадцать – двадцать пять лет? Я просто взял множество каких-то малозначащих фактов из бизнеса, раскрутил их, добавив неплохой риторики, и потратил уйму денег на ослепляющие видео-и звуковые эффекты.
Я сам не переставал удивляться, и иногда вслух, почему кому-то от, скажем, направления электронной техники, или производства реактивных двигателей, или бытовой техники могло быть дело до локомотивного бизнеса и до того, что с ним будет через три-четыре года. Что они вынесут для себя из этой речи? Скорее всего, она вылетит у них из головы, едва они успеют дойти до туалета (разве что останется только впечатление, как хорошо говорил выступавший).
Всем запомнился гудок локомотива (или «горн», как потом назвал его Джек).
В чем была цель? Чего мы добились? Что взяли для себя другие из этого выступления?
На слушаниях в Конгрессе сенаторы, конгрессмены или рядовые служащие выходили из зала, ясно осознавая задачу, поставленную им армией: или вы финансируете производство вертолетов и танков и даете нам возможность быстро оснастить ими войска, или вы допускаете наше поражение – и тогда ваши дети будут обречены жить при коммунизме.
Спустя несколько лет исполнительный вице-президент GE Фрэнк Дойл скажет мне, что для тех лиц, которые принимают решения, предложения следует давать в утвердительной форме, после чего им остается только одобрительно кивнуть, а вам – выключить проектор, взять свои бумаги и спокойно удалиться.
Но мы занимались в Bellair не только этим. Мы тратили, по грубым подсчетам, сумму в два миллиона долларов на постановку помпезных «шоу» (по выражению Джека), подчас лицемерных, являвшихся саморекламой и пустой тратой времени. Реальные темы, полезное общение имели место за ужином, на приемах-коктейлях и во время игры в гольф – где угодно, только не в зале заседаний.
21. Конец стратегическому планированию
В одном из своих очень важных выступлений еще в начале карьеры Уэлч заявил, что он не является сторонником стратегического планирования. Джек тогда часто цитировал Хельмута фон Мольтке-старшего, фельдмаршала Генштаба Пруссии, который сказал, что стратегия не является «долгосрочным планом действий», а скорее «развитием центральной идеи в постоянно меняющихся условиях».
Я понятия не имел, откуда он взял этого фон Мольтке. Я мог бы дать голову на отсечение, что Джек читал его не больше, чем я, – скорее всего, лишь пару страниц из его самых известных трудов.
Но его воображение было полностью захвачено той абсолютной истиной, касающейся планирования, которую высказал этот фельдмаршал. Не один военный план, даже тщательно разработанный, в реальных условиях боя рушился прямо на глазах.
Чем интенсивнее сражение, тем безумнее хаос. В 1968–1969 годах я занимался планированием и участвовал в нескольких операциях во Вьетнаме. Несмотря на тщательную проработку и бесконечные инструктажи, все начинало рушиться, как только раздавались первые выстрелы, а то и раньше.
Я занимался планированием одной операции во Вьетнаме. Тогда-то я и сделал свой единственный выстрел. К счастью, не попал. Мы сидели в армейском бараке в нашем лагере с четырьмя вторыми лейтенантами,[25] и я разъяснял наш безумно сложный план действий. Я говорил и говорил, водя карандашом по карте местности, где, как мы предполагали, находилось большое скопление сил неприятеля. Я с воодушевлением описывал, как мы будем их уничтожать.
Я был так увлечен, описывая этот план, что сам не заметил, как взял пистолет из оружейного ящика, служившего ночным столиком и стоявшего рядом с койкой. Взмахнул им, пользуясь как указкой, а потом – невероятно! – взял полный магазин, лежавший рядом, что-то еще поговорил, вставил магазин в пистолет, снял его с предохранителя – но никто этого как будто не замечал. Я продолжал размахивать оружием, а потом почему-то навел его на пластиковую кофейную чашку, которую один из лейтенантов держал в руках между коленями, и спустил курок, выбив чашку и разбрызгав кофе по всей комнате. К счастью, пуля не попала в человека.
Повисло растерянное молчание.
Каким же гипнотизирующим был мой рассказ, если ни один из четверых слушателей даже не заметил, что рассказчик-идиот заряжает пистолет и направляет его на них?
Бог уберег меня от убийства.
Несмотря на скрупулезную работу и энтузиазм, с которыми я работал над планом проведения операции, все же оказалось, что: 1) вертолеты приземлялись не в заданной зоне посадки; 2) рации не работали; 3) воинские соединения не могли преодолеть нужные расстояния из-за особенностей местности; 4) враг не появился на той прощальной «вечеринке», которую я задумал для него.
Только те планы хорошо работают, при осуществлении которых настоящие лидеры берут на себя руководство людьми в своем стремлении к главной цели, как сказал фон Мольтке. И при этом должны быть определены альтернативные цели (в широком смысле этого слова).
Мою веру во все это основательно поколебали события 11 сентября 2001 года. Сам факт того, что четыре группы террористов смогли спланировать и осуществить один из наиболее жестоких ударов во всей истории против целой нации, необъясним. Почему обстоятельства не сложились так, чтобы помешать заговорщикам? Появись на небе облачность или туман – и, может быть, тысячи человеческих жизней были бы спасены.
Я искренне просил Бога благословить Америку, и были моменты, когда я задумывался, а где же Он был в тот день.
Итак, долгосрочному планированию – вид́ению – не было места в GE. Джек продолжал увольнять всех сотрудников, занимавшихся стратегическим планированием. Несмотря на то что первое большое открытое выступление Джека получило самые разные отзывы, вплоть до неблагоприятных, спичрайтерам и специалистам по связям с общественностью был дан некий сигнал.
22. Рыдания на трибуне
Джек дал старт новому этапу в революции, затронувшей систему коммуникации. Я прозвал его «периодом Перри Мейсона».[26]
Джек взял под свой контроль проведение крупных корпоративных собраний, привлекая специалистов по вопросам коммуникации, и стал создавать нечто абсолютно противоположное «историям успеха», что очень расстроило Ларри Боссиди.
Теперь в GE можно было услышать выступление какого-нибудь менеджера, выходившего на сцену и уныло рассказывавшего, как он потерял крупного заказчика из-за низкого качества продукции, плохого обслуживания или увеличения цены. Джек считал, что о таких проблемах полезно знать другим, чтобы избежать повторения подобного негативного опыта.
Сценарий по «Перри Мейсону», почти как я и ожидал, заключался в том, что выступающий должен был в случае провала, не выходя из-за трибуны, каяться в содеянном. Джек должен был выбежать на сцену и произнести: «Иди с миром и больше не греши» или «Шериф, уведите его».
Довольно утомительно было слушать, когда менеджеры по работе с клиентами из направления электроники описывали, как их добивали своей ценовой политикой конкуренты-японцы и как они, сделав попытку снизить стоимость, потеряли в качестве. На слайдах изображалось, как от радиоприемников отваливаются кнопки и ручки, и никаких обнадеживающих предложений не следовало. Они ничего не предлагали. А потом звучало покаяние.
Но все же это было ближе к реальности, чем «видение».
Представления с использованием визуальных средств коммуникации до назначения меня ответственным за проведение собраний и встреч становились все более показными и дорогостоящими.
Использование видеосредств на важнейших мероприятиях компании в 80-е годы, когда еще не было программы PowerPoint, дошло до того, что целых двенадцать проекторов выщелкивали изображения на экраны, закрывающие всю сцену. Последовательность показа была настолько сложной, что только компьютер справлялся с этим. Оператор лишь нажимал кнопку, все остальное делал компьютер, замыкая в единый цикл все двенадцать аппаратов.
Я сразу возненавидел все эти шоу: они казались мне расточительными, бесполезными и претенциозными.
Докладчик – «лидер» – наверху на сцене казался мне всего лишь придатком, конферансье, второстепенной фигурой на фоне притягивающих внимание изображений с громким стереосопровождением, обрушивающимся на вас отовсюду.
Однажды я отправился на заседание потребительского сектора во Флориду. День был какой-то мрачный. Мы стояли в конце зала с вице-президентом по связям с общественностью, британцем по происхождению Леном Викерсом и смотрели два больших и дорогостоящих выступления, проходивших не очень гладко. Во время одного из коротких видеоклипов произошел сбой в слайд-шоу. Компьютер потерял его.
Какофонические звуки наполнили зал, на экране появлялись какие-то непонятные изображения; занавес опустили, а «бизнес-лидер» оставил сцену. Он был привязан к этому чертову экрану и не мог без него продолжать, не мог ничего сказать сам.
Через пару презентаций снова та же история.
Все это очень развлекало публику – больше, чем могло бы увлечь по-настоящему успешное выступление.
Я стоял в конце зала, потрясенный и удрученный этими неудачами, произошедшими на моих глазах.
И тогда я решительно сказал себе, что, если я когда-нибудь буду осуществлять контроль за сферой коммуникаций в этой компании, я предам забвению всю эту бессмыслицу с аудио– и видеопоказами.
23. Без трепотни
Примерно через год я получил должность менеджера по вопросам коммуникации при исполнительном руководстве (название неблагозвучно и «некоммуникативно» для того, кто сам занимается вопросами коммуникации). В мои новые обязанности входило проведение двух самых больших корпоративных собраний в «Бока-Ратоне» и собраний членов правления, а также руководство «конюшней» с четырьмя спичрайтерами, которые продолжали заниматься написанием речей для всего исполнительного руководства, кроме Уэлча.
В то время Джек проводил собеседования, подбирая себе спичрайтера. Мне казалось, что я провалил свое первое прослушивание. Тогда я совсем не знал Джека, но постоянно слышал разные истории о том, что это безумец, использующий людей в своих целях.
С другой стороны, я был вполне доволен тем, что мне приходилось писать тридцать-сорок речей в год для других шишек, руководить работой менеджеров и проведением заседаний, а также заниматься переездом в новый офис в восточном здании. Переход в исполнительное звено был повышением, и мой новый начальник Джойс Хергенхан вручила мне чек с моей первой поощрительной премией и компенсацией. Джек переманил Джойс на работу из компании Consolidated Edison[27] – ConEd, к которой он относился насмешливо, называя ее «продавец попкорна», – и предложил ей должность вице-президента по связям с общественностью.
Первый шаг, который я сделал на должности менеджера, отвечающего за проведение заседаний, – заручился поддержкой Джека в том, чтобы навсегда покончить с позорными видеофильмами.
Я объяснил ему, что собираюсь установить только один проектор для показа слайдов и один экран – и никаких сногсшибательных видео. Особенно любили произвести впечатление на коллег те, кто работал в направлении реактивных двигателей. Они гордились своими презентациями, непохожими на скучные выступления других направлений компании.
Фрэнк Дойл, начальник моего начальника, сказал однажды задумчиво: «Знаешь, я мог бы целый день смотреть, как эти замороженные индейки врываются в реактивные двигатели. Это интересно. Но я не понимаю, почему они нам это бесконечно показывают. В чем тут смысл?»
Я был с ним согласен.
Вряд ли во всей Америке нашелся бы еще один CEO, подобный Уэлчу, который столь внимательно относился бы к запискам, посылаемым ему. Так, моя записка о видеоцирке, которую я послал ему, вернулась незамедлительно с комментарием о поддержке с его стороны. Джек был большим любителем получать почту, и особенно коротенькие записки, в которых сообщалось то, о чем ему необходимо было знать, или спрашивалось его мнение. Обычно они возвращались с ответом через несколько часов, украшенные характерным для Уэлча небрежным росчерком поверх текста, испещренные подчеркиваниями и восклицательными знаками. Часто после получения записки он сам звонил по телефону.
Проработав несколько лет в таком режиме, мы уже знали: задержка ответа означала, что он чувствовал себя стесненным просьбой, но не хотел категорично отказывать. Если на другой день записка с ответом не возвращалась и не было звонка, а мы знали от секретарей, что он на месте, то нам уже было ясно: этой просьбой Уэлча поставили в неудобное положение.
За два месяца до проведения первого в моей жизни собрания членов правления я был вызван к Джеку, и он сказал: «Чтобы больше не было этой чепухи, которую они привыкли молоть. Пусть говорят только о том, что мы хотим от них услышать. А не тот бред, с которым они выступали раньше в Belleaire».
Через несколько недель я был вызван к нему для внесения в программу изменений и дополнений. Потом я вернулся к себе, чтобы выверить программу и добавить время на дебаты и кофе-брейки. Мне необходимо было просчитать все так, чтобы закончить программу к 12 часам дня и чтобы игроки – простите, члены правления – смогли сразу после обеда быть в час дня на поле для гольфа, где уже будет поставлен мяч для первого удара.
Шли недели, а у Джека возникали все новые эпизоды или истории для членов правления. Он все время звонил мне или посылал записки с указанием добавить то одно, то другое в программу. Вскоре мы, как в поговорке, пришли к тому, что у нас оказалось десять фунтов речей в пятифунтовой корзинке.
«Мы не можем все это вместить сюда», – сказал я ему. Он что-то пробормотал. «Если, конечно, – сказал я, – мы не поднимем их всех пораньше из постелей». – «Да-да, – обрадовался он. – Давайте так и сделаем. Соберем их в 7.30. Это даст нам еще полчаса». Ему понравилась эта мысль. Она была достойна Нобелевской премии, потому что кроме расширения временных рамок программы практически содержала в себе призыв к членам правления: эффективность компании растет, и мы сами тоже будем работать больше.
В то время в правление входили сто двадцать пять человек, и среди них нашлись такие, кто с выражением паники на лице прокрался в зал без десяти минут восемь, моля Бога, чтобы его не заметили.
Такое можно было позволить себе во времена Джонса, но теперь наступило время Джека.
У меня до сих пор сохранилась программа того собрания. Уже по некоторым названиям тех выступлений можно судить о том, насколько далеко мы сумели отойти от тех дней, когда во главу угла ставилось «видение»: «Какими мы видим изменения в информационных службах»; «Новый инструмент глобальной конкуренции: торговая компания GE»; «Опережающее развитие: GE Credit Corporation»; «Переосмысление бизнеса: двигатели».