– Лазарь! – зовет девочка. – Скажи мне что-нибудь, пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!..
Но губы Лазаря плотно сжаты. Он не хочет разговаривать с Белкой, вот и сжал их. От предпринятых Лазарем усилий губы посинели, вытянулись в нитку; они вот-вот исчезнут, и Белка не знает, что сказать, чтобы выманить их из укрытия. Наверное, ей нужно уверить Лазаря в том, что он – замечательный парень и лучший шахматист в мире, а его шахматы обязательно найдутся, все до единой. Белка уже начала собирать их, вот они, лежат у нее в кармане, посмотри, Лазарь!..
– Все очень волнуются! Ищут тебя с самого утра, спрашивают – куда подевался Лазарь? Бабушка очень волнуется, и Сережа, и Тата… Вставай, Лазарь, вставай!
Может быть, рассказать Лазарю историю про Деда и про корабль, который подобрал его в открытом море? Лазарь удивится, как удивилась Белка; восхитится, как восхитилась Белка. Главное – не упустить ни одной подробности, но даже если и упустишь и в рассказе образуется провал – в него можно будет набросать ветки саксаула, ты когда-нибудь видел, как цветет саксаул, Лазарь? Ты когда-нибудь был в пустыне? Пустыня – это такая штука… Та-акая…
Кажется, Лазарь и впрямь удивлен.
И даже приоткрыл рот, но беда в том, что рот теперь находится совсем в другом месте – на правом виске. Две темно-красные полоски одинаковой длины, неровные, вспухшие, и дыра между ними: красно-черная, с белыми точками, как будто там действительно пустил корни очень маленький цветущий саксаул.
Но это не саксаул.
Это что-то совсем другое, очень страшное, непоправимое.
Белка плачет и тянет Лазаря за руки, а потом принимается кричать, хотя и понимает, что никто, никто не услышит этого крика. Они оба попали в ловушку – сначала Лазарь, а потом и Белка. Море каким-то невероятным обманом заманило к себе осторожного паучка-кругопряда, обыграло его в шахматы, а потом подбросило выигранные фигурки Белке. И теперь сделает все, чтобы Белка осталась здесь навсегда. Отделенная штормом и волнами от мамочки и папочки, от Сережи.
– Сережа! Сережа! Сережаааа!..
Белка выскочила из грота, но ветер и волны снова загнали ее обратно, к Лазарю. И подушки из тины больше не спасали – вода докатилась и сюда. Она была везде, эта проклятая вода; она затопила небо и уничтожила горизонт. А теперь принялась за скалы. Будет откусывать их по кусочку, сплевывая тину, а уж проглотить Белку и Лазаря ей не составит труда. Вот каким, оказывается, может быть море – бессердечным и жестоким.
Его не разжалобишь.
На корабль-спаситель тоже нет никакой надежды, во время шторма все суда уходят в море, чтобы не разбиться о прибрежные камни. Но даже если корабль не подчиняется этим законам, он все равно не придет. Или придет только за Лазарем.
Ведь Лазарь мертв.
Это и есть – непоправимое.
В гроте стало совсем темно, и Белка почувствовала облегчение, пусть и ненадолго: лучше так, чем ежесекундно видеть перед собой рану на Лазаревом виске. Не смотреть на нее Белка не может, словно между ее глазами и проломленным виском тянется паутина – последний привет от кругопряда. Обессилев от слез, девочка впадает в забытье и снова приходит в себя: ничего не изменилось. Только иногда ей кажется, что руки и ноги Лазаря пришли в движение, но это всего лишь волны, они давно добрались и до сандалий, и до футболки. И этот спущенный носок… Нужно немедленно его поправить!
Кожа паучка-кругопряда холодна как лед. Белкины руки ненамного теплее, и нужно прикладывать усилия, чтобы поднять их, заставить пальцы шевелиться. Но теперь порядок восстановлен, носок сидит на своем месте, аккуратист Лазарь может быть спокоен.
Он и так больше не беспокоится. Ни о чем. Он мертв, мертв, мертв! А скоро умрет и Белка. В тот самый момент, когда вода полностью зальет каменную нору. Белка ощущает дыхание небытия так остро, что снова начинает рыдать и снова впадает в странное состояние – не сон и не явь. Сквозь рев моря она слышит пароходный гудок, он приближается, становится все громче:
– Белка! – басит гудок. – Белка!
Корабль-спаситель! Корабль-спаситель, которому наплевать на все законы взаимодействия ветра и скал. Но почему он зовет именно Белку?
Потому что о Лазаре забывают все и всегда – так почему корабль должен быть исключением? Потому что, сказал бы Сережа. Сережа! Белка рада кораблю, и лишь одно огорчает ее: встречу с Сережей придется отложить на неопределенное время. Конечно, на этом корабле у нее имеется родственник – Дед. Но Дед никогда не видел Белку, а Белка его – лишь на фотографии в гостиной. Вдруг он изменился за то время, что скитается по морям, как они узнают друг друга?
– Бельч!..
Лишь Сережа называет ее так! Значит, он где-то рядом?
– Сережа! Сережа!!!
Белке только кажется, что она кричит, но на самом деле голос давно потерян, и никто не смог бы услышать ее. Никто, кроме Повелителя кузнечиков. Преодолевая сопротивление волн, Белка ползет к выходу и падает на руки Сережи.
– Нашлась! – обращается он к кому-то, кого Белка не в состоянии разглядеть. – Она нашлась!..
– Там… Лазарь, – шепчет она и проваливается в черноту.
…Это самое длинное путешествие в ее жизни – на самом длинном поезде. Местность, которую проезжает и никак не может проехать поезд, – гористая. Ничем иным нельзя объяснить такое количество туннелей на пути следования. Между туннелями иногда возникают станции, похожие друг на друга, как близнецы. Всякий раз Белка ждет, что уж эта станция окажется последней, и поезд, наконец, остановится. Но нет, он просто сбавляет ход, и тогда можно рассмотреть подробности станционной жизни. Вот цветы в горшках (начальник станции любит цветы?); вот комод и стулья (кто-то переезжает?); вот широкое вокзальное окно. За таким окном обычно сидит грустный кассир – на разных станциях они разные. Но всегда знакомые. Белка уже видела все эти лица, но вспомнить, где именно, все равно не успевает: поезд ныряет в очередной туннель.
Теперь они не такие утомительно долгие, как были вначале, остается выяснить – в начале чего? Но подсказки ждать неоткуда. Никто не заходит в Белкино купе, и она не может никуда выйти, она даже не в состоянии пошевелить рукой. Еще одна станция с комодом, стульями и горшками в цветах; теперь к ним прибавились часы, которые Белка ошибочно приняла за колонну, – такие они большие, такие высокие.
Ба-ам, ба-ам, ба-ам, бьют часы.
Означает ли это отправление? Или, наоборот, прибытие?
Если прибытие – то почему Белка не видит встречающих? Значит, отправление! Быть может, теперь к ней кто-нибудь заглянет?
Сережа!..
Он сидит на одном из перронных стульев и не отрываясь смотрит на Белку. Она пытается помахать рукой, чтобы привлечь его внимание, но гадкий поезд уносит ее от станции в уже знакомую черноту.
…Сережа был первым, кого увидела Белка, когда сознание вернулось к ней окончательно.
– Привет! – сказал он. – Ты здорово нас всех напугала. Как себя чувствуешь?
– Не знаю.
– Что-нибудь помнишь?
– Не знаю.
– Ты болела. Но теперь дело идет на поправку.
– А… чем я болела?
– У тебя был жар, – Сережа пристально посмотрел на Белку. – Температура не спадала два дня. Так ты совсем ничего не помнишь?
Шахматные фигурки, они опускаются в бездну. Лазарь ловит их запекшимися губами, которые почему-то переместились на висок… Лазарь! Белка нашла Лазаря, а потом начался шторм, и она ждала корабль, но вместо корабля появился Сережа и спас ее.
– Лазарь… – Белкины глаза наполнились слезами.
– Выходит, помнишь.
– Лазарь умер?
– Случилось несчастье, – Сережа вздохнул. – И он погиб. Утонул. Тебе много пришлось пережить, но ты ведь справишься?
Она справится, да. Но пока этого не произошло, Белка стучит пальцами по правому виску. Стучит и не может остановиться. Этот жест не остается незамеченным.
– Успокойся, Бельчонок. Там, у камней, не очень глубоко. И Лазарь бы спасся, если бы не ударился головой о железный прут. Это несчастный случай. Никто не виноват.
Всхлипывая, Белка протянула руки к Повелителю кузнечиков. Сережа как будто ждал этого. Он крепко обнял девочку, прижал к себе и принялся баюкать, словно маленькую:
– Белка сильная?
Она зарыдала еще горше и зарылась носом в Сережину рубашку.
– Белка сильная, – сам себе ответил он. – Она вела себя очень мужественно. Я горжусь своей сестренкой.
– А как ты узнал, где нас искать?
– Просто знал и все.
– А Лазарь? Ты мог бы его спасти?
– Уже ничего не изменишь, Бельч.
– Лазарь очень хороший.
– Да.
– Он добрый. Он обещал научить меня играть в шахматы…
– Мне жаль. Мы еще поговорим с тобой, обещаю. А пока мне надо идти.
Сережа осторожно поцеловал Белку в лоб и поднялся. Вот теперь память вернулась к ней окончательно, паучок-кругопряд отступил в сырую тень грота, а его место заняла русалка-оборотень.
Сережа осторожно поцеловал Белку в лоб и поднялся. Вот теперь память вернулась к ней окончательно, паучок-кругопряд отступил в сырую тень грота, а его место заняла русалка-оборотень.
– Скажи, Сережа… Аста нашлась?
Аста так и не нашлась. Она не вернулась в дом Парвати, а ее поиски в поселке и окрестностях ни к чему не привели. Об этом Белке рассказал вездесущий Шило, и от него же девочка узнала, что в дом приходили милиционеры во главе с участковым по фамилии Карпенко. «Лейтенант Карр-рпенкоу», – вот как он представлялся. Розыскная собака не представилась никак, но от ее сопровождающего Шило узнал кличку – Султан, здорово, правда? Когда мне купят овчарку, тоже назову ее Султаном. Шило постоянно отвлекался на мелочи, вроде лейтенантского пистолета («мне обещали дать стрельнуть!») и собачьей инспекции участка – об этом он говорил с особым энтузиазмом.
– Прикинь, дали ему понюхать Астины туфли и еще платье. Так сначала он по участку носился, как ненормальный – от дома к беседке и обратно. А потом на улицу выскочил, чуть с поводка не сорвался. И заскулил, заскулил, завертелся на месте…
– А потом?
– Потом – все. Карр-рпенкоу говорит, что так обычно и бывает. На улице много запахов, собака теряется. Зато мне разрешили его погладить.
– Кого?
– Да Султана же! Теперь вот все ждут, когда тебе станет лучше.
– Мне?
– Ага. Карр-рпенкоу хочет с тобой побалакать, так он сказал. Это называется допрос, – в голосе Шила послышались мечтательные нотки.
– Допрос? – испугалась Белка.
– Ну да. Меня уже тоже… того… допросили! Было здорово. Я, наверное, стану милиционером. У меня будет собака и пистолет. Даже покупать не придется – сами выдадут. Бесплатно.
– И про что у тебя спрашивали? – Белка попыталась вернуть разговор в конструктивное русло.
– Когда я видел Асту в последний раз. С кем я ее видел. Ну и про то, собиралась она уехать или нет. Спрашивали еще про Машку.
– И что ты сказал?
– Что они собачились. Это все знают. Еще про ухажера ее вопросы задавали. Московского.
– Он ведь уехал.
– То-то и оно! Я думаю, она рванула в Турцию, – неожиданно заявил Шило.
– Аста?
– Ага. Лично я бы уплыл. Если ты попадаешь в Турцию – считай, что мир у тебя в кармане. И до Африки недалеко, и до Индии. В Индию вот тоже можно. Там все пантеры ручные, как в мультике.
– Каком еще мультике?
– Ну, ты даешь! – Шило презрительно свистнул. – Про Маугли. Здорово быть Маугли и подружиться с пантерой. Пантера – это даже лучше, чем собака. Ты как думаешь?
– Никак, – разозлилась Белка.
– Чего задаешься? Думаешь, если ты нашла утопленника, то круче всех?
«Нашла утопленника» – конечно же, Шило имеет в виду Лазаря. Воспоминание о гроте причиняет Белке боль. А еще то, что ее малолетний идиот-брат говорит о Лазаре, как о постороннем. Как будто он никогда не был знаком с паучком, не сидел за одним столом, не болтал о всяких пустяках. Впрочем, Белка ни разу не видела, чтобы Шило и Лазарь разговаривали. Все дело в Лазаре – в его застенчивости, которую все принимали за надменность. Но и Шило тоже хорош: чувство, которое владеет им сейчас, – не что иное, как зависть. Да-да, Шило завидует Белке: обнаружив тело, она оказалась в центре внимания, а это то, чего так не хватает малолетнему идиоту – быть в центре внимания!
– Не смей так говорить про Лазаря, дурак!
– Как – так?
– Не смей говорить, что он утопленник.
– А кто же он? – искренне удивился Шило. – Утонул – значит утопленник. Если бы он повесился – то был бы висельник. А если бы разбился на самолете, то был бы… был бы жертвой катастрофы, вот! Здорово быть жертвой катастрофы.
– Здорово? – теперь уже изумилась Белка.
– Конечно. Все только о тебе и говорят. Все тебя жалеют. И переживают, что не купили новый велосипед.
Как есть дурачок!..
– Стал бы я жертвой катастрофы, – фантазия Шила не знала границ. – Так мне бы сразу его выкатили, велосипед. И не какой-нибудь, а «Орленок».
– Но ты ведь жертва катастрофы. Ты умер, – напомнила Белка, удивляясь тому, что принимает участие в столь бессмысленном разговоре. – Как же ты им воспользуешься?
– Придумаю что-нибудь… А Лазаря в город отвезли, специальная машина приезжала.
– Зачем отвезли?
– Э-ээ… На вскрытие, вот. Хотя Карр-рпенкоу говорит, что это все мартышкин труд. И так ясно, что он утоп. Но по закону положено.
За те два дня, что Белка пролежала с температурой, дом Парвати неуловимо изменился. И не только потому, что зарядили дожди и временами налетал шквалистый холодный ветер. Исчезновение Асты и смерть Лазаря не могли не повлиять на настроение обитателей дома, даже самых маленьких. Аля, Тата и Гулька мало что понимали в происшедшем, но Белка больше не слышала их голосов и топота ног. Большую часть времени они проводили в своей комнате, играя в куклы. Трехлетняя Аля часто плакала, хотя (по мнению Белки) плакать должна была Тата. Это ее брат утонул, не справившись с приливом, это она знала Лазаря дольше всех, с самого своего рождения.
Тата – очень интересная девочка, несмотря на то, что ей лишь недавно исполнилось пять. Она старше Гульки всего-то на пару месяцев, но разница между ней и толстячком – колоссальная. От Гульки легко отмахнуться, сунув ему в пасть кусок пирога и потрепав по загривку; разбираться в его взглядах на окружающий мир никому и в голову не придет – просто потому, что никаких особенных взглядов у Гульки нет. Живых существ меньше себя толстячок не жалует, Белка не раз ловила его за отрыванием крыльев у бабочек и стрекоз. Читать ему лекции бесполезно, все равно ничего не поймет. «А если бы тебе оторвали руки?» тоже не срабатывает, Гулька начисто лишен воображения. Из-за этого он всегда оказывается проигравшим в любимой игре малышей «Вы поедете на бал?»
Лишь по одному из пунктов Гулька является безусловным лидером – он картавит, и буква «р» попросту отсутствует в его речи. Но до «р» дело обычно не доходит, и после первого, максимум – второго вопроса он вылетает из игры.
Тата – совсем другое дело. В этой игре ей нет равных, она умело обходит все подводные камни, загнать ее в угол невозможно. Даже МашМишу не удалось, хотя они старались! То была настоящая битва титанов, Белке казалось, что хитрая Маш вот-вот одержит верх над Татой, – но нет! После получаса игры Маш вынуждена была сдаться, последней каплей стал вопрос о Парвати.
– Наша бабка – старая дура? – без тени смущения спросила Маш.
– Она – Моби Дик, – ответила Тата.
У всех, кто присутствовал при этой сцене, глаза на лоб полезли: что это еще за Моби Дик такой? Всеобщее изумление выразил Миш, бросив в пространство:
– Моби Дик… Что за фигня?
– Кит.
– Ты видела кита живьем? – Маш стремительно удалялась от бальной коробочки с соплями.
– Я видела Моби Дика, – уклончиво ответила Тата.
– Как же он может быть похож на бабку? Бабка – человек. И она не толстая. Скорее, Гулька – кит.
– Моби Дик – особенный.
– Он белый?
– Какой захочет.
Какой захочет. Уж не в этом ли состоит особенность таинственного Моби Дика и Парвати заодно? Рассмотреть Моби Дика пристальнее Белке так и не удалось, – Маш надоела игра, и они с Мишем, со скрипом признав поражение, отправились по своим делам. А Тата вернулась к куклам, что несколько успокоило Белку. Тата – обычная девочка, хотя и говорит иногда странные вещи. Будь она постарше, Белка обязательно бы с ней подружилась. При условии, что сама Тата предложила бы Белке дружбу. Но Тата вовсе не нуждается в общении с Белкой, ей вполне хватает кукольного общества, слегка разбавленного младшими внуками Парвати. Несколько раз Белка видела Тату с Лазарем, в этом нет ничего удивительного, ведь Лазарь – ее родной брат. Почти родной. Тата и Лазарь сидели на краешке старого колодца, сосредоточенно глядя перед собой. Потом Лазарь что-то сказал Тате, а Тата улыбнулась, и в этот момент Белка страшно пожалела, что у нее нет родного брата старшего или младшего – неважно.
Зато у нее есть Сережа.
Сережа – тоже брат, а дурацкое уточнение «двоюродный» можно не принимать во внимание. Тем более что Повелитель кузнечиков относится к ней иначе, чем ко всем остальным своим родственникам. Это можно назвать симпатией, а можно – любовью, о, если бы это было так! Это так и есть, твердит себе Белка; именно Сережа вырвал ее из лап рассвирепевшего моря, именно его она обнаружила у своей постели, когда пришла в себя. Другие подробности (Сережа отправился на поиски не один, а вместе с Лёкой и несколькими дачниками, да и искали они вовсе не ее, а Асту) Белку не интересуют. Ее не особенно интересует состояние Парвати, хотя бабка явно сдала после исчезновения русалки-оборотня и нелепой смерти паучка-кругопряда. Она больше не многорукое божество, а самая обыкновенная старуха в поношенном платье и теплой шали, накинутой на плечи. На улице похолодало, но не настолько, чтобы кутаться в шаль, – что скрывает под ней Парвати?