Булис согласился со Сперхием, изобразив раскаяние, но было видно, что слова его неискренни, что пребывание во дворце Гидарна доставляет ему огромное удовольствие и умирать за отечество он явно не торопится.
Все это злило Сперхия, но он ничего не мог поделать. Ему оставалось только ждать, когда спадет жара.
Ожидание длилось целый месяц.
К концу июля восставшие вавилоняне были разбиты персами.
Спартанские послы наконец-то покинули гостеприимный Дамаск.
Когда люди Гидарна сообщили Ксерксу, что к нему едут спартанские послы, то царь царей преисполнился торжествующего самодовольства. Ксеркс призвал к себе Демарата, который числился среди царских советников.
— Помнишь, Демарат, когда-то я спросил тебя, какие из греческих государств добровольно покорятся персидскому царю, а какие станут воевать с персами до последней возможности, — сказал Ксеркс. — В ту пору мой отец Дарий собирал войско, желая отплатить афинянам за свое поражение под Марафоном. Ты ответил мне, Демарат, что не можешь говорить за прочие эллинские государства, но скажешь только про спартанцев. С твоих слов выходило, что Спарта никогда не покорится персидскому царю, что спартанцы будут сражаться с персами, даже если вся остальная Греция сложит оружие. Ты помнишь свои слова, Демарат?
Демарат не стал отпираться.
— Да, царь, — сказал он, — именно так я и говорил. И готов повторить это еще раз!
— Ты, может, еще поклянешься своей головой, Демарат, в том, что спартанцы не убоятся войны со мной? — промолвил Ксеркс, с каким-то пристальным ожиданием изучая лицо спартанского изгнанника.
Персидские вельможи, присутствующие при этом, не скрывали своей неприязни к Демарату. Им не нравилось, что этот спартанец вошел в круг самых доверенных лиц Ксеркса.
— Я готов поклясться чем угодно, царь, — проговорил Демарат. — Я твердо знаю, что спартанцы лягут костьми все до одного, но не покорятся тебе. Над спартанцами владычествует закон, запрещающий им склонять голову перед неприятелем, как бы силен он ни был.
— В таком случае, друг мой, скоро ты лишишься головы. — Ксеркс скорбно вздохнул. — В Сузы направляется спартанское посольство. Я не знаю, каким образом до спартанцев дошел слух о том, что я собираюсь в поход на Элладу. Однако в Спарте, как видно, здравомыслящие люди решили замириться со мной наперед всех прочих эллинов.
Демарат не смог удержаться от снисходительной усмешки. Он опустил голову, чтобы царь не заметил этого.
Но Ксеркс слишком пристально взирал на Демарата.
— Чему ты усмехаешься? — нахмурился царь. — Я погляжу, как ты будешь усмехаться, когда спартанские послы падут ниц передо мной!
— Не сочти меня дерзким, царь, но ни кланяться тебе, ни падать ниц спартанские послы не станут, — сказал Демарат. — Я не знаю, что побудило спартанцев направить сюда послов. Однако я уверен, что это не связано с намерением спартанских властей принести тебе свою покорность. Царь, прости меня за прямоту.
— А если ты ошибаешься, Демарат? — произнес Ксеркс после краткой паузы. — Если спартанцы все же устрашились войны со мной, что тогда?
— Я могу ошибаться в чем угодно, царь, но только не в этом, — промолвил Демарат, смело глядя в глаза Ксерксу.
Упорство Демарата не понравилось царю, которому льстецы из его окружения уже успели наговорить угодливых речей о том, что Эллада скорее всего покорится владыке Азии без войны. Недавние победы персов над египтянами и вавилонянами наверняка произвели впечатление на западных эллинов, молвили царские приближенные. И вот результат — Спарта отправила послов к персидскому царю.
— Ступай, Демарат, — раздраженно бросил Ксеркс. — Через три дня спартанские послы будут здесь. Если слова твои не подтвердятся и спартанцы принесут мне свою покорность, тогда ты останешься без головы!
Демарат поклонился царю, но не столь низко, как это делают персы, и удалился.
И вот наступил день, когда спартанские послы предстали перед царем царей. Вся персидская знать собралась в тронном зале сузийского дворца, чтобы увидеть посланцев Спарты.
Ксеркс, восседавший на троне под пурпурным балдахином, с любопытством разглядывал двух рослых плечистых мужей в коротких плащах, в сандалиях на босу ногу. Длинные светлые волосы обоих послов были тщательно расчесаны. Ксеркса удивило то, что у послов имелись бороды, но не было усов. Не понравилось Ксерксу и то, что на послах не было ни золотых, ни серебряных украшений, а одежда на них была из грубой льняной ткани.
«Либо спартанцы крайне бедны, либо все они отъявленные невежи, если их послы в таком виде являются на прием к самому могущественному из царей!» — промелькнуло в голове у Ксеркса.
Ксеркс окончательно уверился во втором своем предположении, когда увидел, что послы наотрез отказываются поклониться ему до земли. Царские телохранители попытались силой принудить послов к этому, но те сопротивлялись с такой яростью и упорством, что было очевидно: они скорее умрут, чем согнут спину перед владыкой персов.
По приказу царя персидская стража оставила послов в покое.
Ксерксу не терпелось узнать, что привело к нему гордых спартанцев.
— Царь мидян! — заговорил один из послов, его слова толмач сразу переводил на персидский язык. — Лакедемоняне послали нас сюда как искупление за убитых в Спарте персидских глашатаев. Мы в твоей власти, царь. И мы готовы умереть.
Ксеркс, удивленный и разочарованный, откинулся на спинку трона. Такого оборота он совсем не ожидал!
Царь царей пожелал узнать мнение своих приближенных.
Знатные персы наперебой советовали Ксерксу казнить этих двоих спартанцев не только во имя мести за давнишнее убийство в Спарте персидских посланцев, но и за их дерзкий отказ склонить голову перед персидским царем.
Ксерксу пришлась не по душе кровожадность его вельмож.
Обращаясь к спартанским послам, Ксеркс сказал, что он не поступит подобно лакедемонянам, презревшим обычай, священный для всех людей. Царь не желает подражать спартанцам в том, что достойно порицания, а потому он отпускает послов живыми и снимает с их сограждан вину за давнее злодеяние.
Ксеркс не только не причинил послам никакого вреда, но и одарил их по-царски.
Убедившись в правоте Демарата и ценя его за неизменную искренность, Ксеркс сделал щедрые подарки и ему. Демарату было позволено встретиться со спартанскими послами там, где он пожелает. Демарат пригласил послов к себе домой.
На обратном пути спартанские послы опять задержались в Дамаске.
Гидарну уже была известна истинная цель спартанского посольства. Знал Гидарн и о неудачной попытке Ксеркса через посредство Демарата склонить послов к тому, чтобы они по возвращении в Лакедемон убедили своих сограждан дать персидскому царю землю и воду.
Симпатизируя Сперхию, Гидарн однажды обратился к нему с такими словами:
— Почему вы, спартанцы, избегаете дружбы персидского царя? На моем примере, Сперхий, ты можешь видеть, как царь царей умеет воздавать честь тем, кто ему верно служит. Если бы Спарта покорилась Ксерксу, то каждый из спартанцев мог бы стать властителем города или области в Элладе.
Сперхий так ответил Гидарну:
— Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, склоняя спину перед Ксерксом, а о том, что такое свобода — сладка она или горька, — ты ничего не знаешь. Если бы тебе довелось вкусить свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не только копьем и мечом, но и голыми руками.
Гидарн неплохо знал греческий язык, поэтому общался с послами без толмача. Ему, возросшему на мировоззрении азиатских племен, для которых царь — это и высшая власть, и высшая справедливость, было непонятно стремление эллинов к свободе. Гидарн никак не мог взять в толк, почему эллины так отстаивают свою свободу, которая не только не сплачивает их маленькие государства перед персидской угрозой с Востока, но и вынуждает постоянно враждовать друг с другом.
Так они и расстались, Сперхий и Гидарн, не понятые друг другом. Расстались, чтобы спустя три года встретиться вновь уже при совершенно иных обстоятельствах.
Часть вторая
Глава первая Золото Ксеркса
Дабы печальное состояние Дафны не повлияло на ее еще не родившегося ребенка, Горго поселилась у своей лучшей подруги, желая быть ей опорой в этот трудный период. Если Горго было необходимо отлучиться к сыну или по какому-то другому делу, то она оставляла Дафну на попечение Астидамии, которая тоже немало времени проводила у дочери.
С рождением сына Дафна наконец-то обрела некоторое душевное равновесие. Теперь ей было чем себя занять. Родившийся младенец был наречен Сперхием. Не доверяя служанкам, Дафна ухаживала за своим первенцем сама.
Геро, супруга Булиса, выждав положенный срок траура, отправилась к гармосину той городской комы, где она жила, и потребовала, чтобы тот поскорее подыскал ей другого мужа. Гармосином Киносуры в ту пору оказался человек, весьма падкий на женщин. Геро незамедлительно воспользовалась этим. Она отдалась гармосину прямо в помещении, где находился гражданский архив Киносуры. Этим своим поступком Геро расположила к себе гармосина Зевксиппа. По вечерам Зевксипп зачастил в дом Геро, прямо в постели с нею обсуждая кандидатуру того или иного вдовца, сведения о которых он собирал в течение дня.
В результате Геро остановила свой выбор на старейшине Феретиаде, хотя тому было уже за шестьдесят. Год назад Феретиад схоронил жену, с которой он прожил больше тридцати лет. Сын Феретиада пал в сражении с аргосцами еще в царствование Клеомена, дочери его давно были замужем.
Для честолюбивой Геро Феретиад был привлекателен тем, что он происходил из древнего уважаемого в Спарте рода, имел обширные пастбища и большие стада коров, коз и овец. Для лакедемонян в те времена земля и скот являлись главным мерилом богатства. Геро знала также, что Феретиад имеет довольно много и звонкой монеты, занимаясь продажей породистых лошадей через подставных лиц. Богатые люди в Спарте, вроде Феретиада, дабы хоть как-то соблюсти закон, запрещавший спартанцам обогащаться золотом и серебром, держали свои деньги в государственной казне, откуда они всегда могли взять на свои нужды необходимую сумму. Подобное использование государственного казнохранилища могли позволить себе только самые знатные из спартанцев, чьи родословные восходят к легендарным царям и героям. Впрочем, за хранение денег в государственной казне взимался определенный процент, выплачивать который было по плечу далеко не каждому состоятельному гражданину Спарты.
Феретиад решился взять в жены Геро в основном потому, что нуждался в сыне-наследнике. Немалая заслуга в этом деле принадлежала гармосину Зевксиппу, который, лично встречаясь с Феретиадом, сумел в столь выгодном свете представить ему Геро, что у того исчезли всякие сомнения относительно этой женитьбы. Став женой Феретиада, Геро очень скоро зачала от него ребенка. При этом любвеобильная Геро продолжала тайком встречаться и с Зевксиппом.
* * *Однажды в гости к Дафне пришел царь Леотихид. Он завел речь о том, что к нему из Тегеи приехал друг, известный тамошний художник.
— Ксанф собирается написать картину под названием «Скорбящая Деметра». В Спарту Ксанф приехал с единственным намерением: найти подходящий женский образ, — молвил Леотихид, взирая на Дафну каким-то странным оценивающим взглядом.
Дафна, только что уложившая сына спать, выглядела немного утомленной. Ей самой хотелось лечь и вздремнуть, поэтому она была совсем не рада визиту Леотихида, хотя и старалась не показывать этого.
— Неужели во всей Тегее для Ксанфа не нашлось подходящего женского образа? — проговорила Дафна, складывая в корзинку смятые детские пеленки и не глядя на гостя.
— Тегея не столь крупный город по сравнению со Спартой, — сказал Леотихид, устраиваясь поудобнее на стуле. — Ты бывала там?
— Всего лишь однажды, — ответила Дафна, по-прежнему не глядя на Леотихида.
— Я предложил Ксанфу взглянуть на тебя, милая Дафна, — после недолгого молчания промолвил Леотихид. — Мне кажется, твой внешний образ идеально подходит для его замысла.
— Я для тебя не милая! Запомни это. — Дафна наградила Леотихида прямым холодным взглядом.
— Хорошо, хорошо! — закивал Леотихид, знавший про неукротимый нрав Дафны. — Не сердись. Я все понял. Так ты позволишь Ксанфу взглянуть на тебя? — просительным голосом добавил он.
По лицу Дафны было видно, что она собирается ответить отказом.
— Пойми, Дафна, мой друг занят серьезным делом, — заговорил Леотихид с мягкой настойчивостью, спеша упредить ее отказ. — Эту картину Ксанфу заказали коринфяне, наслышанные про его мастерство. В каком-то смысле это богоугодное дело, ведь творение Ксанфа граждане Коринфа хотят поместить в портике храма Деметры. Прошу тебя, отнесись к моей просьбе серьезно и без раздражения.
Строгое лицо Дафны смягчилось. После краткого раздумья она произнесла:
— Ладно, я согласна. Когда ты приведешь сюда этого художника, или мне нужно самой прийти к нему?
— Никуда не нужно идти, Дафна, — обрадованно проговорил Леотихид, поднимаясь со стула. — Ксанф уже стоит у дверей твоего дома. Сейчас я позову его.
Леотихид поспешил к выходу.
— Подожди! — окликнула его Дафна. — Мне нужно переодеться.
— Переодевайся! — на ходу отозвался Леотихид. — Мы с Ксанфом будем ждать тебя в прихожей.
Открыв сундук с платьями, Дафна принялась выбирать, в каком пеплосе ей предстать перед художником. Она небрежно бросала на постель свои роскошные наряды самых ярких расцветок, из тонкой ткани. Конечно, ей есть во что принарядиться! Дафна брала то одно, то другое платье, прикладывая к себе поверх траурного химатиона и глядя на себя в бронзовое зеркало, которое держала перед ней рабыня.
Желтый пеплос напомнил Дафне о дне рождения Сперхия: она впервые надела его на этом семейном торжестве. В голубом пеплосе Дафна встречала мужа после победоносной войны на Крите. Красная стола была подарена Дафне Сперхием на годовщину их свадьбы. Сперхию всегда нравился красный цвет. В сиреневом наряде Дафна встречала мужа, когда он вернулся с Немейских игр. Женщинам было запрещено присутствовать на любых общегреческих состязаниях.
Каждый из нарядов пробуждал в памяти Дафны счастливые картины ее былой жизни, когда Сперхий был с нею. Развернув перед собой очередной пеплос, Дафна вдруг сердито швырнула его обратно в сундук. С мрачным лицом Дафна опустилась на край ложа и задумалась. Имеет ли она право прихорашиваться для постороннего мужчины, в то время как ее супруг обрек себя на добровольную гибель ради Спарты? Сперхия нет больше, но не оскорбит ли Дафна память о нем, пожелав выглядеть привлекательной для какого-то заезжего живописца?
Эта внутренняя борьба, видимо, отразилась на лице у Дафны, так как рабыня, державшая в руках зеркало, участливо сказала ей:
— Сперхия не вернуть, но жизнь продолжается, госпожа.
Дафна обожгла рабыню суровым взглядом.
— Да, Сперхия я потеряла навсегда, но это не означает, что я с легкостью забуду дни, проведенные с ним вместе.
— Леотихид и этот живописец прибыли к тебе не на смотрины, госпожа, — заметила рабыня, отложив зеркало в сторону. — Нет ничего зазорного в том, если ты выйдешь к ним нарядно одетой. И не с такой прической.
— Придержи язык! — огрызнулась Дафна. — Я сама знаю, как себя вести и в чем появляться перед гостями! Приберись тут. И не вздумай появляться в мегароне, покуда Леотихид и его друг не уйдут отсюда.
Рабыня покорно склонила голову.
В ожидании Дафны Леотихид и Ксанф прогуливались по мегарону, разглядывая настенные росписи, выполненные сочными яркими красками. Чья-то опытная рука изобразила на стенах мегарона сцены из мифов, связанные с подвигами Геракла.
— Ты сам говорил мне, что тебе нужна молодая красивая женщина, синеглазая, густоволосая, с чувственными устами, гибкой шеей и прекрасным станом, — негромко молвил Леотихид, слегка наклонившись к невысокому тегейцу. — Я сразу подумал про Дафну. Я мог бы свести тебя с Дафной на вчерашнем празднике, друг мой, если бы она пришла на площадь Хоров. К сожалению, эфоры запретили Дафне появляться на торжествах в траурном одеянии, которое она не снимает по своему мужу, хотя все сроки траура уже миновали…
— Скажи, не Энопион ли расписывал эту стену? — спросил Ксанф. — Очень похоже на его стиль.
Леотихид не успел ответить на этот вопрос. Краем глаза он увидел появившуюся в мегароне Дафну и слегка подтолкнул локтем Ксанфа, желая отвлечь его от созерцания настенной росписи.
— Мой друг, а вот и прекрасная Дафна! — с широкой улыбкой произнес Леотихид, делая плавный жест рукой в сторону хозяйки дома. — Ксанф, вглядись в это божественное лицо, в эти дивные очи! И ты сразу узреешь облик скорбящей Деметры.
Живописец поприветствовал вошедшую Дафну, сразу попросив у нее прощения за свой, быть может, неуместный визит, ввиду ее печали по умершему супругу.
Дафна стояла перед гостями прямая, невозмутимая, в темных длинных одеждах, со слегка растрепанной прической. Ее взгляд был неприветлив, хотя она и попыталась улыбнуться, обратившись к тегейцу с ответным приветствием.
Ксанф заговорил было о своей будущей картине, о поисках натурщицы для нее…
Дафна прервала его, сказав, что все это ей уже известно от Леотихида.
Ксанф смутился. Прямой пронизывающий взгляд Дафны и ее властный голос вогнали живописца в состояние смятенной робости, поскольку он всегда терялся в присутствии красивых женщин.