И я не думал, не замышлял объяснить все. Ведь я не мог увидеть год 1999-й с высоты птичьего полета – я не был птицей, я был там, внизу.
Если бы я был птицей, ласточкой!
Если бы я мог улететь…
Но я хотел понять: почему? И увидел, что нет ответа в моей жизни, в моей судьбе. И даже в судьбе моего села – нет ответа. Если и есть ответы, то поиск их уводит к судьбам всей Чечни и дальше, к судьбе Империи, СССР.
Ведь все это случилось не потому, что я в детстве не слушался маму или плохо учился в школе. Я слушался маму. И в школе учился хорошо. Я не виноват!
Но даже если бы я и был отъявленным хулиганом. Я давно уже взрослый.
Это только дети, вы знаете, они во всем винят себя. И когда умирает мать или отец покидает семью, маленький ребенок всерьез думает, что это из-за него, потому что он баловался, капризничал. И он плачет, он обещает вести себя хорошо. Только чтобы мама опять стала живой, только чтобы папа вернулся.
Дети верят, что все зависит от них самих.
Но я уже взрослый. Я не верю.
Меня опрокинуло, смяло, понесло потоком. И теперь я пытаюсь понять: что же это был за поток? И почему.
Но я снова не вижу логики. Даже просматривая свои записи, сделанные в строгом хронологическом порядке, перечитывая пожелтевшие газетные вырезки, я не вижу последовательности, закономерности. Эта история не про состав из локомотива и вагонов, сцепленных друг за другом. Это, скорее, другое.
Снежный шар, катящийся по полю, подминающий снег и налепляющий его на себя вместе с поломанными веточками и прошлогодней травой, с мелкими камешками и мусором. Вот так это было – не сцепление, но налипание событий. Налипание, налипание, налипание. До критической массы. И потом – срыв, обвал, как сходит в горах ледник или сель.
21 марта в Грозном совершили покушение на Масхадова. Ранено семь человек, в том числе из охраны президента. Масхадов заявил, что покушение организовали российские спецслужбы и их чеченские агенты. Даже не намекнул на Басаева. Может, Басаев действительно не имел к этому никакого отношения.
Зато раньше, 6 марта, именно Басаев потребовал, чтобы сотрудники представительства РФ в течение 48 часов покинули Грозный. А ведь не Басаев был президентом и не ему было решать такие вопросы, как высылка послов и представителей! И российское представительство выехало. 7 марта эвакуация из Грозного в Моздок и Владикавказ была завершена.
Министр внутренних дел России Степашин 26 апреля заявил о закрытии российско-чеченской границы и о возможном начале боевых действий против Чечни. Хотя не Степашин был президентом России; он не был даже премьер-министром. И не имел права решать вопросы о войне и границе.
Ингушетия подтвердила прозрачность своих границ с Чечней, идя наперекор федеральному министру. Но нападения на посты ингушской милиции со стороны Чечни вынудили и Руслана Аушева направить в ЧРИ ноту с предложением обеспечить безопасность на границе, а со своей стороны Ингушетия начинает укреплять посты бронетехникой.
25 мая покушение совершено на муфтия Ичкерии Ахмада Кадырова. В результате взрыва погибли 5 охранников. Муфтия даже не поцарапало.
Его время еще не пришло. Несколько лет спустя, в том же месяце мае, уже при полном конституционном порядке в Чечне бывшего муфтия, а ныне пророссийского главу республики успешно подорвут на стадионе во время праздника, посреди войск и правоохранительных подразделений. В ночь на 21 июня было совершено покушение на руководителя НСБ Хултыгова. Никто не пострадал. Журналистам Хултыгов сказал, что это месть похитителей людей и наркомафии. Днем всех руководителей силовых структур и правоохранительных органов перевели на казарменный режим, поставили подружье в бессменное дежурство. Я еще был тогда в числе «руководителей» как начальник Шалинской полиции – уже не и.о. И пару ночей спал прямо в кабинете. Мои последние ночи в качестве главного шалинского полицая. Но об этом позже.
Все надежды на нормальную жизнь мы связывали с переговорным процессом Ичкерии и России. Разговоров об этом было много. Еще в апреле Кремль дал согласие на встречу президентов. Потом хотели встречаться и премьеры. Да все откладывалось. То одно мешало, то другое.
Как в романе Франца Кафки «Замок», где герой хочет встретиться с землемером, но все как-то не получается. А потом оказывается, что… то ли он сам землемер, то ли как-то еще. В общем, роман абсурда, Кафка же.
Шамиль Басаев обещал в Абхазии после окончания абхазской войны заняться работой по специальности – он учился на землемера.
Маркшейдер Басаев.
Видите, доктор, у меня в голове, в памяти такие же налипания, как в истории Чеченской Республики, налипания вместо связной цепочки событий и фактов.
Так вот. Встреча, наконец, состоялась. Но не так, как виделось нашим, а как бы случайно, заодно. Даже невзначай. 11 июня в Ингушетии во время праздника по случаю открытия новой столицы республики города Магас. С президентом непризнанной Ичкерии встречался Сергей Степашин, тогда уже премьер-министр России. Произнесли подтверждения взаимной любви и дружбы, ничего не значащие декларации.
Масхадов все повторял свои мечтания о скорой встрече с президентом России, встрече на самом высшем уровне. Степашин кивал, соглашался. Да, будем готовить встречу с президентом. Степашин со всем соглашался и на все кивал. Россия не собиралась всерьез вести переговоры, только дразнила и успокаивала Масхадова, создавала иллюзии в его бедной голове, а сама готовила войска для вторжения, а не встречу президентов.
Встреча президентов Ичкерии и России уже не состоится никогда. Скоро у России будет новый премьер-министр, который начнет маленькую победоносную войну и под этим знаменем займет место президента. Через несколько лет он убьет Масхадова. И, возможно, посмотрит в закатившиеся глаза отрезанной головы чеченского президента: ну что, Аслан? Вот мы и встретились, как ты хотел.
А, может, все случилось совсем по-другому. И встретились бывшие президенты там, где ждут последнего и высшего суда. Уж не знаю, шариатский ли он, но точно самый справедливый. И когда Ельцин оказался там, его уже ждал Масхадов: ну что, Борис? Вот мы и встретились, хотя ты так не хотел…
19 июня началось инженерное обустройство границы между Чечней и Россией в Ставропольском крае. Блокада.
Между тем близился к финалу мой недолгий роман с ичкерийскими правоохранительными органами. В 1997 году я поступил на службу в ДГБ по протекции своего двоюродного дяди. После этого контора несколько раз меняла вывески. В РОШГБ (районный отдел МШГБ) в 1998 году я был уже заместителем начальника. После увольнения начальника, моего дяди, в мае 1999 года я стал и.о. начальника, теперь уже Шалинского управления полиции в структуре МВД ЧРИ. Через месяц, где-то в начале июня, меня утвердили в должности начальника районного управления. Теперь я был полноправный руководитель, без приставки и.о. Этой «высшей точки» своей карьеры я достиг в возрасте 26 лет. То есть еще сосунком, как я понимаю сейчас. Тогда я, конечно, считал себя опытным и мудрым мужчиной. «Молодыми» для меня были мои подчиненные, многим было не больше 24, а то и меньше, как Мусе Идигову.
В нашей работе после отставки Лечи, Профессора, и очередной реорганизации с переименованием почти ничего не изменилось. Разве что новообразованное МГБ поначалу проявляло большую активность, занимаясь и похищениями, и наркотиками и вообще всеми важными государственными делами. Нам давали понять, что теперь наше дело – чисто полицейская охрана порядка.
Но это длилось совсем недолго. Сил у МГБ не хватало. Как не переименовывай, как не реорганизовывай органы правопорядка, количество квалифицированных кадров от этого не увеличивается. Это как карты – сколько их не тасуй, все равно в колоде 36. Так нет же, каждый раз президент на де ялся, что новый фаворит вынет силы и средст ва для борь бы с преступностью как волшеб ник или шулер из рукава. Полицию снова стали задействовать в стратегически важных операциях. Таких, как борьба с незаконной добычей и переработкой нефти. В нефтяном комплексе все было плохо. По всей республике – пожары и грабежи. Большинство нефтяных скважин были незаконно захвачены вооруженными группировками. Едва ли больше, чем десятая часть нефти шла через государственные предприятия. Остальное было в преступном обороте. Только в Дагестан уходили каждую ночь больше 300 бензовозов с нефтью.
4 открытых фонтана горели днем и ночью, день за днем, отравляя воздух, пожары уносили до тысячи тонн нефти в сутки. Погасить скважины не удавалось.
Любые попытки навести порядок в нефтяной отрасли сталкивались с жестоким сопротивлением бандитов. Сотрудников правоохранительных органов, участвующих в операциях против «черных нефтяников», убивали и похищали. Увозили в неизвестном направлении. Никто не находил даже их тел. Говорили, их забрасывают в горящие фонтаны. Живыми.
Я сказал своим ребятам, что это сплетни и распускают их сами «черные нефтяники», чтобы запугать нас.
16 июня в Курчалоевском районе наступил конец света. Натурально ничего не было видно, все небо закрывала огромная черная туча. Внеочередное солнечное затмение было вызвано горением нефтяных колодцев. Из которых местные жители качали «бензуху» – нефтеконденсат.
В мае генеральным директором ПО «Грознефть» назначен Мусханов. Ему удалось отбить у бандитов 10 нефте скважин. По его требованию в охране нефтяной отрасли задействована уже не только полиция, но и армейские части. Объявили, что это временная мера. Все в этом мире – временная мера. Сама Ичкерия тоже временна, и времени оставалось все меньше.
Префектом Шалинского района был Иса Лаудаев. На местах было двоевластие, с одной стороны избранные населением муниципальные администрации с главами администраций, юрт-да, а с другой – префектуры, органы президентской власти на местах, под руководством префекта, назначаемого из Грозного. «Вертикаль власти», как говорят в России.
Префекты подминали под себя и финансирование, и все реальные полномочия, оставляя местным советам роль декоративных органов муниципального самоуправления. Ну как в СССР – райком партии и райсовет народных депутатов. Еще одно родимое пятно социализма. Если вы понимаете, о чем я.
Так вот, значит, у нас префектом был Иса Лаудаев. Я называл его «лиса». Какой-то он был скользкий тип. И этот самый Лаудаев в июне решил провести рейд по борьбе с незаконной реализацией и переработкой нефтепродуктов. Масхадов испек новый указ, что-то там об усилении ответственности за хищения и незаконную переработку нефти и прочая. И Лаудаеву нужно было отметиться участием в кампании, ублажить босса. Я его понимаю. Только совсем не обязательно было меня подставлять.
Но так уж получилось. Не заладилось у нас с Лаудаевым. А Лечи рядом не было, чтобы меня отмазать. Профессор собрался в национальную гвардию, но пока что был в переходном состоянии. Проще говоря, пил.
Лаудаев провел рейд не привлекая моих, шалинских, полицейских. При поддержке сотрудников МГБ и МВД из Грозного. Прозрачно намекая этим на коррупционные связи нашего управления с продавцами самопального бензина.
И, естественно, выявил нарушения. Выявить было несложно. Продавцы стояли со своими банками вдоль дороги по всему селу, никогда не прятались, даже если мимо ехала полиция или правительственный кортеж. Чиновникам тоже надо что-то заливать в бензобаки!
Похватали кучу людей, вынесли предупреждения, выписали штрафы. В общем, шороху навели, произвели впечатление на людей из Грозного. А по окончании рейда вызвали в префектуру меня для дачи объяснений.
Мне уже рассказали о мероприятии Лаудаева, и я представлял, что меня ждет. Спокойно вооружился, вышел из кабинета и кивнул водителю:
– Хамзат, в префектуру.
Из соседнего кабинета сразу выдвинулись двое моих охранников, но я остановил их:
– Сидите, тут ехать несколько минут. А в префектуре своей охраны хватает.
Ребята могли за меня вступиться, но я не собирался создавать конфликтной ситуации. К тому же справедливо полагал: не арестуют же. И не расстреляют прямо в префектуре. Выговор. В крайнем случае – уволят. Так что не надо нервничать.
В черной служебной «Волге» я плюхнулся на заднее сиденье и опустил тонированное стекло. Было жарко. Лето!
В кабинете префекта сидели какие-то бригадные генералы или самое меньшее полковники из МГБ и МВД.
– Салам алейкум, товарищи! – сказал я.
– Ва-алейкум-салам, Тамерлан, – поздоровался со мной Лаудаев и указал на стул.
Я присел. Товарищ, судя по новенькому шеврону, из МГБ, серьезный мужчина в папахе и бороде, не представившись, начал наезд:
– Как ты допустил такой разгул незаконной реализации нефтепродуктов в Шали? Создается впечатление в том, что твое управление само имеет интерес в преступном бизнесе и крышует торговцев!
– Никогда не брал денег с продавцов бензина в стеклянных банках. Сам платил им, когда заправлялся. А у кого еще покупать бензин? На АЗС почти всегда голяк. У нас оперативные выезды, мы не можем ждать, пока вы наладите выпуск бензина на госпредприятиях. А ты, если выдвигаешь обвинение, сначала представь доказательства.
Я действительно не обкладывал данью уличных торговцев. За своих ребят поручиться не могу, может, случаи и были. Но управление в целом незаконную торговлю бензином не крышевало, хотя и не особо стремилось ее пресечь.
Я брал деньги, да. Как научил меня Лечи, в тех случаях, когда «по понятиям», или, проще говоря, по справедливости, я и мои ребята их заслуживали, – если возвращали потерпевшим сворованное имущество, например. Или защищали от бандитской конфискации чей-то бизнес.
Мне это не очень нравилось, но выхода у меня не было. Деньги нужны были не только мне, но и сотрудникам, моим подчиненным. И на бензин. И даже на патроны к нашему оружию. Государственное обеспечение было слишком скудным.
Но уличных торговцев я никогда не тряс, не опускался до этого.
Лиса Лаудаев попытался смягчить тон беседы:
– Никто не говорит, что ты лично брал деньги! Но незаконный оборот процветает при попустительстве управления полиции, согласись!
– Халатность, – добавил свое веское слово папаха-борода из МГБ и сверкнул глазами.
Я разозлился.
– Вы наказали мелких торговцев, бедных людей, а им тоже нужно кормить свои семьи! Им просто нужно кормить свои семьи, у них нет никакой работы, вот они и сидят целый день у дороги с банками бензина. Или вы думаете, это мафиози так сидят? Настоящие «черные неф тяники» не будут сидеть у дороги, они ездят мимо на больших джипах и живут в четырехэтажных особняках с кондиционерами! Что же вы их не наказываете? Или вы не мужчины? Или у вас не хватает на это храбрости? Или вы можете быть храбрыми, только сражаясь с бедными уличными торговцами, многие из которых инвалиды войны и старики?
– Мы со всеми будем бороться, – хмуро ответил человек из МГБ.
– Начинать нужно с главного, а не понты кидать, показушные рейды устраивать. Видит Аллах, я сражался там, где надо, с бандитами, а не со стариками! Что-то я вас не видел под Аргуном, когда «черные нефтяники» ранили двух наших сотрудников и мне чуть голову не прострелили!
Я в сердцах бросил на стол свой берет, продырявленный пулей, и вышел из кабинета префекта.
Оперативный штаб при главкоме ВС ЧРИ, орган, призванный объединить усилия всех силовых структур, представил президенту результаты проверки исполнения его указа об усилении ответственности и далее, и прочая. И я в этот отчет попал стараниями Лаудаева и его гостей из Грозного, особенно того, в папахе и бороде. На основании отчета Масхадов снял пару префектов и мэров, а также рекомендовал министру внутренних дел освободить от занимаемой должности начальника Шалинского управления полиции. То есть меня. Так вот я удостоился внимания самого президента.
Указ вышел 22 июня, в годовщину начала последней в истории России справедливой войны.
И вскоре я был освобожден. И стал свободен.
Только тогда я понял, как сильно уставал на работе. Как много сил и времени отнимала служба – все силы и все время, по правде говоря. Не оставляя возможности хотя бы на минуту остановиться, задуматься.
Иногда это помогало, особенно после смерти Лейлы. Но это не должно было продолжаться вечно, иначе я мог превратиться в бездумного робота, функционера, зомби.
Передышка была очень кстати. Жаль только, что этот вынужденный отпуск оказался именно передышкой. Перед новыми бедами и испытаниями.
Да, кстати, про отпуск. Так я и сказал отцу. Что я взял отпуск, первый за два года. Я позвонил ему и матери в Краснодарский край с Шалинского переговорного пункта. В центре Шали, между автобусной станцией и универмагом, еще с советских времен были почтамт и пункт междугородной телефонной связи. Линейная связь давно не работала. Но в здании пункта связи предприимчивый гражданин наладил частный бизнес – предоставлял услугу связи с любой точкой России и земного шара по спутниковому каналу. Связь была отличная, без помех. Если только спутник не терялся на своей далекой орбите, не выходил из зоны приема. И дозвониться было легко. Только дорого. И надо было еще выстоять длинную очередь.
В очереди у спутникового телефона меня узнали, пытались пропустить вперед. Еще помнили как большого начальника. Я вежливо отказался: стояли и мужчины старше меня, и женщины. Терпеливо дождался, когда придет мой черед, и позвонил.
Трубку взяла моя двоюродная тетя по материнской линии, я представился, спросил ее о здоровье. Она заволновалась, сразу побежала звать моих родителей.
Отец держал себя в руках, говорил спокойно. Рассказал, что живут они хорошо. Деньги, которые я периодически посылал с оказиями, до них дошли, спасибо. Не стоило. Матери тут дают пенсию. Удалось перевести выплату пенсии матери в Краснодарский край. Мать же русская. А отцу отказали, потому что он чеченец. Хотел устроиться на работу по специальности, агрономом. Тоже отказали. Хотя специалист местному хозяйству нужен. Прямо сказали, что чеченцев не берут. Но это пока. Отец написал много писем в разные инстанции и уверен, что его вопрос решат положительно. И с пенсией тоже.