— О свадьбе и всем таком разговора нет, дядька Ицхак… — уверил его Куница. — Я только, прежде чем в путь отправится, хотел сказать вам, что дом и все свое имущество Ривке оставляю. Жив останусь — обязательно поженимся. А пропаду — пусть владеет. Хоть и невелик достаток, а все ж… Земля, скотина, реманент кой-какой… Отцу Василию я уже объявил, о своей воле, так что, не сомневайтесь: где надо будет — подтвердит…
— Что ж ты, зятек, раньше молчал? — ударил руками об полы корчмарь. — Нужно ж было бумагу надлежащую состряпать. Эх, молодежь, молодежь — все у вас кувырком… Все шиворот-навыворот… О самом важном деле — напоследок вспоминаете. Ладно, раз сельский священник знает и подтвердит — я, после, сам от твоего имени дарственную оформлю. Ну, а теперь, пошли в стойло, на коня поглядим, что ли?
— Обязательно… Но, коль не секрет, откуда все же он у тебя взялся? Вчера — точно не было.
— А откуда, с позволения сказать, господин казак знает, что у бедного еврея в хозяйстве деется? Он что — частый гость в моем хлеву? — ехидно поинтересовался корчмарь и, не дождавшись ответа от зардевшегося парня, продолжил. — Ладно, чего уж там, возможно в это трудно поверить, но я тоже был молодым и ретивым. Сегодня, спозаранку, королевский гонец прискакал… Сам пересел на заводного коня, а этого — мне оставил. Сказал: на следующей неделе воротится. Коня велел выходить — и, коли сыщется покупатель — продать.
— И дорого ценит служивый казенную лошадку? — усмехнулся Тарас, зная из рассказов отца, что многие гонцы таким нехитрым способом пополняли свой карман. Мол, вторая лошадь пала…
— Ха! Видел бы ты эту лошадку! — возмутился корчмарь. — Змей, а не конь… Мне вровень. Белый, как снег. Грудь широкая, ноги точенные. И запросил недорого — всего шесть золотых дукатов.
— Чего? — вытаращил глаза парень. — Да за такие деньги у крымчаков до полудюжины гривастых сторговать можно. При этом басурмане, на радостях от столь выгодного торга, покупателя допьяна кумысом напоят, да еще и пару ярок в придачу дадут…
— Балда… — хмыкнул Ицхак. — Нашел с чем сравнивать! Полудикую степную лошадку и хорошо обученного боевого скакуна из королевской конюшни. Да на нем одна уздечка в половину названной цены встанет.
— А что ж коронный гонец с лошади столь ценную сбрую не снял? — опять удивился Тарас. — Она ведь тоже, небось, казенная? С животиной мне понятно — скажет конюшенному: торопился, загнал, ну — все как обычно. Прижмет — вырученными от продажи лошади деньжатами поделится. Но узду-то он оставлять никак не должен был…
— Не знаю, — пожал плечами корчмарь. — Торопился, наверно… К тому же — возвращаться будет. Тебе-то, что за печаль? Радуйся, господин казак: раньше ты только одной саблей и седлом владел, а теперь — и пистолями обзавелся, и конь с уздой, да недоуздком в придачу, прибавятся. Чем плохо?
— Все хорошо, дядька Ицхак, даже слишком… — задумчиво ответил Куница, подергивая себя за мочку уха. — Только говаривали старики, что иной раз ласки судьбы куда опаснее тумаков бывают. Ну, да нам, казакам, от доли прятаться не пристало. Либо пан, либо пропал — дважды не умирать! Веди, дорогой тестюшка, показывай свое сокровище! Время не ждет!
— И то верно, — вполне серьезно поддержал молодца Ицхак. — Гешефт не только тому в руки дается, у кого на плечах голова имеется, но и тому — кто свой тухес от лавки вовремя оторвать умеет…
Глава шестая
Перво-наперво, — как подучили его домашние нахлебники, а более всех, некогда друживший с лесным народом, домовой Ося, — Куница отыскал в близлежащем лесу небольшую светлую полянку с большим замшелым пнем посередке. Стреножил, еще не привыкшего к новому седоку коня и, не расседлывая, отпустил пастись. Потом застелил срез пня чистой скатеркой и стал выкладывать поверх нее нехитрое угощение. Все, что на скорую руку собрал ему в дорогу прижимистый корчмарь, и незаметно от отца, добавила заботливая Ребекка.
Полкаравая хлеба, кольцо колбасы, шмат сала, десяток вареных яиц, пара луковиц и, конечно же — обязательный в любом застолье — куманек отменного хлебного вина. Нарезал всю снедь крупными кусками, круто посолил и налил водку в две кружки. Ожидаемому гостю плеснул больше, себе — на донышке. После чего уселся спиной к пню и позвал негромко, но внятно:
— Эй, хозяин лесной, покажись, сделай милость.
Подождал немного и еще раз позвал:
— Не побрезгуй угощением, я к тебе с извинениями пришел. За тот случай с цветком повиниться хочу.
— Сперва полянку мою разорил, почем зря… — сердито прогудел в ответ лесной дух, как бы из глубины чащи, пока еще не показываясь на глаза человеку. — А теперь откупиться хочешь?
— Может, у тебя от дряхлости уши мохом да поганками позарастали? — обидчиво повысил голос Тарас. — Я же ясно сказал, что извиниться хочу, а не откупиться. Разницу в словах понимаешь, чудо лесное?
— Чай, не дубина стоеросовая… — пробурчал леший, прошелестел прошлогодней опавшей листвой и в тот же миг очутился рядом с молодым казаком. — Разумение и понятие имею. Да только — странно все это…
— Что именно?
— Извинения твои… — все так же ворчливо объяснил лесной хозяин. — Вы, люди, завсегда напакостить ловки, а ответ держать — пока не было средь вас охочих. Вот и ты туда же: зелья хмельного налил кружку и думаешь, все — откупился? А если я возьму, да откажусь от твоего угощения? Тогда как?
— Нет, ты и в самом деле оглох, — хмуро промолвил парень. — Сожалею я о содеянном зле, а не виру плачу… Поумнел чуток, после того случая, и нынче такой глупости уже ни почем не совершил бы. Жаль — исправить нельзя. Я, знаешь ли, как ты и предупреждал, — еще ничего не нашел, а дорогого сердцу человека потерять успел. Родная бабушка умерла, пока я волшебным цветком тешился…
— Что ж, парень, коль искренни твои слова, помянем покойницу… — смягчил тон леший.
— За тем и пришел…
Лесной хозяин взял в лапу кружку, но прежде чем поднести напиток ко рту, поинтересовался:
— А товарищу своему, что ж не нальешь? Не уважаешь? Или — провинился он в чем перед тобой?
Тарас недоуменно оглянулся и, увидев позади себя коня, весело улыбнулся в ответ.
— Шутник… Ему травка лесная больше по вкусу будет. И потом — что для такого кружка? Ведро на раз подавай. А нам что пить?
— И то верно, — согласился леший. — Большущий парнишка уродился. Ну, вина я ему предложить не смогу, а вот соку березового налью.
И в тот же миг у передних ног скакуна появилось берестовое ведерко, до краев наполненное прозрачной жидкостью.
— Пей, соколик, не сомневайся… — промолвил леший, обращаясь к коню. — Только на пользу будет. Как я погляжу, совсем заморили тебя, — в чем только дух держится? А сила вам обоим вскоре, еще как понадобиться.
Потом легко ополовинил свою кружку, крякнул от удовольствия, жадно откусил хлеба и продолжил:
— Странные вы все же существа, люди. Все вам мало, все спешите куда-то. При этом — ни своих, ни чужих, ни самих себя не жалеете.
— Не я его загнал, — оправдался Тарас. — Другой человек, по государственной надобности спешил, вот и не жалел кнута. А я — так еще даже в седло не садился. Пехом, в поводу, сюда пришли.
— Да видел я, видел… — кивнул вскосмаченной головой леший. — Только потому и вышел к тебе. По-другому, у нас разговора не получилось бы. Не нравиться мне, когда одни живые существа себе подобных истязают. Господь учил: помогать друг дружке, а не силком отбирать понравившееся…
— Ну, будет тебе былым шпынять, — опустил голову Тарас. — Я ведь уже извинился…
Леший оглядел внимательно парня с ног до головы, не спеша допил свою порцию хмельного, смачно причмокивая губами, съел кусок колбасы и опять кивнул.
— Верю, казак… Чудится мне в тебе что-то такое, родное что ли? И вещи все правильные, как одна — заговоренные. Но, хоть и вполне искренне о содеянном жалеешь, всё ж неспроста ты мне, чуду лесному, угощение выставил. Не тяни, не люблю я этого… Наливай еще по одной, да и выкладывай: что на этот раз понадобилось? Зачем в лес пожаловал?
Куница не заставил себя просить дважды. Быстро наполнил кружки. Лешему опять до краев, а себе — как и прежде, на донышко.
— Есть нужда… Можно и самому справится, но времени много займет. Вот и хочу просить тебя подсобить чуток. Да только, сперва скажи, лесной хозяин: во что мне твоя помощь станет?
— А ты и в самом деле поумнел… — уважительно произнес леший, не забывая отдать должное хлебному вину. — Сам сообразил, или научил кто?
— Домовик… — не стал скрывать Тарас.
— Вот я и говорю: что-то в тебе правильное с той — последней нашей встречи, объявилось. Коль уж с домовиком так сдружиться сумел, что он напутственные советы дает. Задача, однако…
Как будто в глубокой задумчивости, леший осушил до дна и вторую кружку. Позабыв даже закусить. Похвальным кивком отметил то, как Тарас вылил из куманька в его посудину все, что там еще оставалось, и произнес:
— А ты и в самом деле поумнел… — уважительно произнес леший, не забывая отдать должное хлебному вину. — Сам сообразил, или научил кто?
— Домовик… — не стал скрывать Тарас.
— Вот я и говорю: что-то в тебе правильное с той — последней нашей встречи, объявилось. Коль уж с домовиком так сдружиться сумел, что он напутственные советы дает. Задача, однако…
Как будто в глубокой задумчивости, леший осушил до дна и вторую кружку. Позабыв даже закусить. Похвальным кивком отметил то, как Тарас вылил из куманька в его посудину все, что там еще оставалось, и произнес:
— Хоть и положено нашему брату людей по лесу кружить, да пакости всяческие учинять, так и быть — уважу. При одном условии. Ты мне сейчас все как на духу расскажешь, а я — плату соответственно важности услуги назначу. Не бойся — лишнего не попрошу. Сделаем, все без обману, как между своими водиться… Соглашаешься?
— А то… — пожал плечами Тарас. — Ты же не спрашиваешь, а условие ставишь. Чего ж кочевряжиться? Курить можно?
— Не люблю я этой заморской вони… — помотал осуждающе косматой головой леший. — И что вы в этих воскурениях находите? Что может быть приятного в дыму от сжигаемых растений? Но, коль уж ты так щедро все хмельное мне вылил, а себе ни капли не оставил, так и быть — копти…
Тарас раскурил люльку, пыхнул дымком и спросил:
— Место, где атаман Терн-Кобылецкий со своей разбойной ватагой промышлял, знаешь?
— Душегуб? — не слишком удивился леший. — Знаю… Тут недалече. Если не петлять, а напрямки — верст сорок будет. Зачем спрашиваешь?
— Сам кумекай, — хитро усмехнулся парень. — Как считаешь: зачем человек, владеющий волшебным цветком папоротника, может старым лагерем, погибшего разбойника интересоваться?
— Клад найти хочешь? — понимающе хмыкнул леший. — А что, не так глупо… Там и в самом деле добра хватает. Да, вот незадача, парень — призрак покойного атамана просто так к своим сокровищам никого не подпустит. Не забоишься? Больно лют оседлый. Многих, до чужого добра охочих, он уже на тот свет спровадил. Как бы и тебе следом за ними не отправится?
— Вот как… — почесал затылок Куница. — Я не знал, что там страж имеется. Ну, да уж как-нибудь совладаю, с Божьей помощью. Как думаешь, хозяин лесной? Есть у меня шанс с добычей и невредимым возвратиться?
Леший пристально поглядел на парня, потом взглянул на коня, задумался и кивнул:
— Возможно… Все от тебя зависит. Добром за добро воздастся, ну а зло — и поминать нет надобности, оно само за себя отомстить сумеет. Да ты сам, не видишь что ли? Оглядись пристальнее — твоя судьба рядышком стоит. Зачем-то же тебе глаза дадены?
— Ладно, — отмахнулся невнимательно Куница, думая о другом. — Не хочешь прямо сказать, так и голову не морочь. Загадки я и сам, не хуже твоего, загадывать умею. С помочью — что решил?
— Так ты и не просил пока ничего, — хмыкнул неодобрительно леший.
— Разве? — удивился Куница. — Заболтался, значит… Мне в то место побыстрее попасть надо. Обычной дорогой, как ты сам подметил, долго будет… А у меня, так уж случилось, совсем времени нет.
— О том не нам с тобой судить. Лишь тот, кто отмеряет, может точно знать — сколько еще осталось. Но, этого тебе еще не понять… Помогу, — просто ответил леший. — И оплату за труды заламывать не стану. Вот тебе желудь. Если победишь призрачного стража, посади его на том месте, откуда сокровище добудешь.
— И все?
— Все, — кивнул леший. — Этим ты вполне с лесом рассчитаешься. И за прошлые провинности тоже. Больше того — получишь от меня в награду чудесную баклагу, в которой в жаркое время всегда будет прохладный березовый сок, а в стужу — горячее молоко с медом.
— Хорошо, коли так, — повеселел парень. — Люблю, когда дело спорится, а словеса нанизывать — лучше зимой, у теплой печки… Когда в путь?
— А прямо сейчас и махнем, чего вола за хвост тянуть? — в тон Кунице ответил леший. Потом завертелся юлой, вздымая палые листья, вырастая в огромный и стремительный вихрь.
Вокруг потемнело, стало трудно дышать. Куница бросился к коню, ухватил своего белаша за уздечку и почувствовал, как незримая сила отрывает их от земли… А когда вой ветра поутих, и Тарас смог открыть глаза, то увидел — что стоит на узкой тропинке, ведущей прямиком в незнакомое, но даже с виду неприятное и навевающее жуть ущелье.
— Я выполнил свою часть уговора, казак… — зашелестела вокруг трава. — Теперь, за тобой дело стало. Удачи, ведун…
* * *Даже впервые очутившись неизвестно где, человек может почувствовать ауру окружающего его пространства. И — сам того не понимая как — без труда отличит старый и донельзя запущенный сад от заброшенного кладбища. Место доброе к людям, от — зловещего или безразличного.
Казалось бы, чего такого, слишком уж особенного в нависающих над тропой огромных земляных брылах, едва удерживаемых на месте узловатыми корнями чахлых кустарников и деревьев? Многие ущелья выглядят гораздо негостеприимнее. Но даже конь, наваливался широкой грудью на спину человека, неспокойно прядая ушами и тревожно пофыркивая. Словно белаш пытался предупредить хозяина о таившейся вокруг опасности.
— Да, друг, — прошептал ему тихонько на ухо Тарас, ласково похлопывая по храпу. — Ты прав, узко, четвероногому никак не пройти. Дальше мне придется самому пробираться… По уму, надо бы тебя стреножить или привязать, чтоб не ускакал, да только не по-людски это. Ведь — если не вернусь — либо волки тебя беспомощного порвут, либо с голоду подохнешь. А такой лютой смерти я никому не желаю… Так что, давай снимем с тебя сбрую, и гуляй. Дождешься — значит, судьба нам вместе быть. Ну, а ускачешь — авось не пропаду… Нет, не будем о плохом загадывать. Коли чего на роду написано, само сбудется…
Куница аккуратно положил седло, вместе со всем своим нехитрым имуществом, в сторонке от тропинки и потянул с головы коня уздечку. И в то же мгновение покатился по земле, будто смирно стоявший конь исхитрился лягнуть его в грудь мощными задними копытами. А когда очнулся, то увидел наклонившегося над собой высокого белокурого парня. Настолько мощного и широкоплечего, что даже не верилось. Как говорится: богатырь был самого себя шире. И — совершенно наг. Словно только что на свет уродился.
— Извини… — произнес виновато белобрысый здоровяк, протягивая руку, чтобы помочь Кунице подняться. — Поторопился чуток… Ведь я до самого последнего мгновения не верил, что ты решишься снять с меня уздечку. Чудно было, что казак, незнамо где, сам себя коня лишает… Вот и не утерпел. Неужели ты действительно пожалел скотину?
— Скотину — да… — проворчал Куница, потирая зашибленную грудь. — А ты-то, кто таков будешь? Откуда взялся?
— Я? — засмеялся богатырь. — Я и есть тот самый, конь, которого ты от заклятия освободил. Вернее — я был им… А ты, сняв заколдованную уздечку, вернул мне человеческий облик.
Тарас взглянул на незнакомца левым глазом и убедился, что тот не врет и не насмешничает.
— Как же тебя, парень, угораздило в лошадиную шкуру угодить? Заколдовал кто, что ли? И почему я раньше этого не заметил?
Богатырь помрачнел и чуть помедлил с ответом.
— Знаешь, Тарас, я тебе по гроб жизни обязан и благодарен, и таиться не стану, но — давай лучше об этом, как-нибудь в другой раз поговорим? Поперек горла мне сейчас подобный разговор встанет.
— В другой — так в другой… — легко согласился Куница и спросил, улыбаясь. — Звать-то тебя как, чудо-лошадь?
— Ради всего святого, не напоминай! — вздрогнул всем телом богатырь. — Ух, даже мурашки по коже побежали. — Он встряхнул длинными, как грива волосами и потер переносицу. — Степаном, крестили…
— Вот что, Степан — помолвил Тарас, — приодеться б тебе чуток. Да только, боюсь, из моих вещей такому здоровяку ничего впору не будет. Попона разве… Ой, извини, случайно получилось…
Но, похоже, именно этой неказистой шутки и не хватало, потому что оба парня рассмеялись громко и весело. Даже — беззаботно…
— Кушак одолжи, чресла прикрыть, — отсмеявшись и немного подумав, сказал Степан. — Пока хватит. А там — поглядим. Ведь мы, как я слышал, вроде, какую-то разбойничью кладовую ищем? Может, осталось чего с вещичек?
— А ты, что же, со мной пойдешь? — уточнил Тарас.
— И не сомневайся, друг, — степенно произнес богатырь. — Если согласишься моим побратимом стать, у нас с тобой, теперь одна судьба на двоих будет.
— Судьба общая, пусть себе, не возражаю… — засмеялся лукаво тот. — Но девушки, чур, разные!
— Согласен… — ответил такой же искренней улыбкой Степан. — Это… пистоль дашь?
— Ясен пень, — Тарас тут же протянул побратиму оружие. — Не с голыми ж руками или дубиной тебе на врага идти… Тем более, если верить лешему, свирепого и беспощадного. Ведь атаман Терн-Кобылецкий и при жизни душегубом был известным… А я сильно сомневаюсь, что вечное проклятие сделало его добрее и покладистее. Хотя, должен признаться, так же не уверен, что из обычного пистоля можно убить оседлый призрак. Сам как считаешь?