Но моему приятелю шеф совсем не понравился. Шеф рассказывал о перспективах бизнеса. Например, открыть филиалы своего еще не существующего банка во всех европейских и азиатских столицах. Это впечатляло на фоне протертого кресла. А когда шеф стал расхаживать по комнате и говорить о приобретении десятка-другого заводов и месторождений, мой приятель понял, что перед ним безумец. С горящими глазами, страстной жестикуляцией и потоком опасных фантазий.
– Мы купим пару областей в Сибири! – прошептал шеф, приблизившись вплотную.
Тот понял, что пора смываться.
– Да, да, конечно, конечно, – бормотал он, отступая к двери. – И заводы купим, и банк учредим…
– Отлично! – воскликнул шеф. – Вот вам мой телефон.
Он вырвал из блокнота листок, оторвал от него четвертушку и накарябал что-то.
Приятель отметил и это. Даже визитной карточки у шефа нет.
– Звоните прямо завтра и приходите! – сказал шеф.
– Завтра, конечно, завтра, – ответил мой приятель, стоя в дверях, складывая этот клетчатый клочок ввосьмеро и плотно запихивая в кармашек своего бумажника. – До свидания, было очень приятно с вами познакомиться…
Не дожидаясь лифта, он побежал вниз, радуясь, что легко отделался – потерял всего-то два часа времени, включая метро и автобус.Лет через пятнадцать, переезжая на другую квартиру и опрастывая ящики письменного стола, он нашел свой старый бумажник и на всякий случай перетряхнул его. Выпала фотография на паспорт и несколько ненужных визиток. А в кармашке для кредитной карточки что-то бугрилось. Мой приятель с трудом вытащил туго сложенный кусок бумаги в клеточку. Развернул.
Там были имя и фамилия одного из главных российских олигархов.
И номер телефона.Чудо мы оперу, мы оперу, мы очень любим оперу
Мешая английский с итальянским, старик Альфредо Z., оперный дирижер, рассказал мне эту историю, сидя в уличном кафе на Piazza Rotonda:
«Дело было в провинциальном оперном театре. Ставили “Риголетто”. У нас была неплохая труппа. Приличные голоса. Особенно наша премьерша, синьора Амалия N. Вполне качественное сопрано. На нее были хорошие рецензии. И вот – долгожданные гастроли в Риме. Честно скажу, я надеялся на успех. Приезжаем, несколько дней готовимся, репетируем. Вечером спектакль, и вдруг – гром среди ясного неба! Наша Джильда, наша примадонна, наша надежда – заболевает. За полчаса до представления. Острая ангина. Врач разводит руками. Да я сам вижу – лихорадка и едва сипит.
Срочная замена? Нет замены. Джулия R. на сносях. Хороша была бы Джильда! Наплевать. Звоню – синьора изволит рожать. Отменять спектакль? К театру уже подкатывают автомобили. Зрители неторопливо входят в фойе, направляются к буфету. До спектакля двадцать минут. Приличные люди в такой ситуации стреляются, но я вырос на Сицилии и с детства не выношу пальбу.
В отчаянии прохаживаюсь по сцене.
И вдруг ко мне подбегает гримерша, совсем юная. Лет семнадцати.
– Синьор, – говорит она. – Я выйду на сцену.
Я спою Джильду!
– Вы?
– Я, синьор. Я слушала эту оперу много раз. Я преклоняюсь перед синьорой Амалией. Я выучила эту партию наизусть! О, сколько раз я повторяла ее дома!.. Синьор, я беру уроки пения! Я не подведу вас, синьор! Позвольте мне выйти на сцену. Позвольте мне спасти наш театр!
Я посмотрел на нее. Она вся дрожала от восторга и вдохновения. Казалось, сама музыка поселилась в ней. Каждая черточка ее лица пела, каждый ее жест звучал!
Я едва успел предупредить труппу».Старик завозился с потухшей сигарой. Зажег ее снова, оживил огонь под серым колечком пепла, пустил терпкое облачко дыма, откинулся на кресло и посмотрел на меня.
– Ну и как? – спросил я.
– Ужасно, – сказал старый дирижер. – Вернее сказать, никак. Она не фальшивила. Справлялась с трудными местами. Но боже! Какой пустой и слабый голос! Какие дурные манеры! Не видит партнера, но зато кокетливо глядит в зал…
Он допил кофе и повертел головой, ища официанта.
– Да, – сказал я. – Чуда не произошло.
– Наоборот! – усмехнулся он. – Все должно было быть по-другому … Маленькая гримерша заменяет примадонну, овации, утром просыпается знаменитой, а старый дирижер пишет об этом главу в мемуарах. По всем правилам – так. Но произошло чудо, il miracolo! – Он заметил официанта и замахал ему рукой: – Conto, prego!
Другими словами – счет, пожалуйста.Тюнечка и эрос история нравов
В советском кино было много разной цензуры. В том числе загадочной.
Один советский кинокритик недоумевал: «Ну почему, если пьяный бандит вскочит на накрытый стол и начнет сапогами бить всех по зубам – это можно , а если будущая мама обнимет и поцелует будущего папу – это нельзя ?»
В самом деле, почему?
Была на одной студии редакторша, Софья Николаевна N. ее звали. Она ужасно не любила эротические сцены. Даже самые невинные. Вроде вышеуказанных поцелуев. Ее прямо-таки воротило от всего этого.
С эротикой она расправлялась еще на стадии литературного сценария.
Понятное дело. Если уж отснимут – заставить выкинуть эпизод не так просто.
А из сценария вымарать две-три строчки – милое дело.
Поэтому, чуть где поцелуи или объятия (на большее советский сценарист взойти не мог, потому что не мог взойти никогда), тут же Софья Николаевна вскидывалась и говорила – дескать, автору изменил вкус .
Но бывало, что автор упирался и просил объяснить – в чем, собственно, дело? Ну, стали обниматься-целоваться, ну, свет погасили, так ведь они же потом по ходу фильма создают здоровую советскую семью!
И другие члены худсовета тоже начинали роптать.
Тогда Софья Николаевна вставала во весь свой хрупкий рост и говорила:
– Эти фильмы смотрят наши дети. У меня есть дочка. Таня. Тюнечка. Ей всего двенадцать. И я как мать не хотела бы, чтобы моя Тюнечка видела на экране такое! – Голос Софьи Николаевны звенел и дрожал.
И весь худсовет разводил руками. И вычеркивал поцелуи и объятия.
Она постоянно призывала Тюнечку на помощь. Как мать и как редактор.
Тюнечка меж тем росла.
Она окончила школу, потом ВГИК, вышла раза три замуж и в итоге пришла работать на ту же самую студию. Заседать в том же самом худсовете. Такая грузноватая тетенька под тридцать.
А Софья Николаевна все вскакивала со стула и говорила:
– Нет, позвольте я скажу уже не как редактор, а как мать! Я как мать не хотела бы, чтобы моя Тюнечка видела…
Тюнечка громко вздыхала и говорила:
– Мама, не смеши людей. Я уж такого навидалась…
– Но не в наших фильмах! – отвечала Софья Николаевна.
И весь худсовет согласно кивал.Рафинатор протестантская этика
Серега Касаткин работал в системе водоканала. Задача его была – ловить презервативы, которые попадали через канализацию в последний очистной водоем. Оттуда вода шла уже в реку, а эти изделия забивали сетки и тормозили сток. Поэтому Серега два раза в день надевал непромокаемый костюм и желтый спасательный жилет, брал сачок и сетку, садился в резиновую лодочку и выплывал на широкое зеркало почти ничем не пахнущей воды.
Вода тихо вращалась, поэтому презервативы скапливались в середине. Они были похожи на нежных черноморских медуз. Особенно много их было по вторникам. После некоторых подсчетов Серега понял, что главный любовный день в городе – суббота, а до последнего водоема резинки добираются где-то через трое суток. И попадают в его сачок.
Эти мысли Серега держал при себе. С кем про такое поговоришь? Друзьям и девушкам он объяснял, что работает рафинатором , то есть отвечает за очистку важнейшего стратегического продукта на секретном предприятии. Если подумать – чистая правда. Но все равно неприятно, что нельзя сказать прямо. Поэтому Серега хотел стать охранником, ходить в камуфляже и метелить всяких козлов. Но было страшновато. Поэтому козлов он метелил в уме, а в жизни брал сачок и отплывал от бетонного берега. Тем более что платили ему неплохо. Не много, конечно, но и не сказать, что сущие копейки.
Однажды Серега купил горящую путевку в Прагу. Гулял среди туристов по Старому городу, пиво пил в кафе. Улочки такие, черепица, булыжник. Вдруг видит – Музей средневековых орудий пыток. Интересно! А рядом туалет. Решил зайти на всякий случай. Туалет платный. Десять крон. По-нашему – пятнадцать рублей. Нормальная цена. Спустился вниз, в подвал. Протянул монетку в окошко. И увидел, что на кассе сидит мужчина.
Сделав все дела и вымыв руки, Серега задержался у кассы, отошел в сторонку и стал смотреть на кассира. Немолодой, даже седой немного. Приятное серьезное лицо. Рубашка в клетку. Обручальное кольцо на пальце. Улыбается посетителям, сдачу им дает, отвечает на вопросы.
Сереге вдруг захотелось поговорить с этим человеком. Как с отцом или старшим братом. Про жизнь, работу и вообще – зачем все это, в чем смысл и толк.
Кассир увидел, что на него смотрят, улыбнулся и спросил что-то.
Серега вспомнил, что не знает ихнего языка.
Махнул рукой и пошел смотреть орудия пыток.Почти Умберто такая заметная часть тела
Лена очень ценила своего мужа, но ей не нравился его нос. Длинный и тонкий, с большими высоко вырезанными ноздрями. Перегородка видна, розово-коричневая такая. Особенно противно, когда насморк.
Лена не хотела, чтобы у нее родился ребенок с таким вот носом. Она так этого боялась, что разучилась беременеть. Не только от мужа, но и вообще, извините. Однако годы шли, и ребеночка все-таки надо было. Хотя бы посредством новейших медицинских процедур. А у мужа был товарищ, вообще друг их семьи, Кутя его звали, похож на этого артиста, ну, в этом фильме играл, где он с ней потом на поезде едет. Нордический такой блондин, красивый и курносый.
Главное, что мама Лены была вылитый этот самый артист, как же его звали-то… Да! Рекс фон Зандов. Просто как родная сестра. Даже удивительно.
Можно будет сказать, что ребенок на бабушку похож. Ей нравились такие мужчины, как Рекс фон Зандов. В смысле как Кутя.
Поэтому однажды она встретилась с ним на улице и с ходу сказала, что хочет ребенка от другого мужчины. То есть от него.
– Я же друг всей вашей семьи! – возмутился Кутя. – Я друзей не предаю!
– Раз ты друг всей нашей семьи, значит, и мой тоже, – нашлась Лена. – И потом, я же не в постель тебя зову! Дай мне пробирочку, и все дела.
– Как это? – не понял Кутя.
– ЭКО, – сказала Лена.
– В смысле Умберто? – спросил начитанный Кутя.
– Почти, – сказала Лена. – В смысле экстракорпоральное оплодотворение. Делают в специальной клинике. Недешево, кстати. Пробирку дашь, нет?
– Дам, – сказал Кутя. – Через неделю. А пока буду кушать мясо и не выпивать.Лена чмокнула его в щеку и умчалась.
А Кутя позвонил ее мужу и рассказал ситуацию. Для красоты присочинил, что много лет как влюблен в Лену. Тот даже заплакал от такого благородства. Они решили: в назначенный день Кутя передаст Лене пробирку со спермой законного мужа, и все будет правильно.
– Ты только смотри! – сказал Кутя. – Кушай мясо и не выпивай!
Сказано – сделано.
Кутя, передавая пробирку, нежно поцеловал Лену и даже погладил ее по животу. Она смущенно оттолкнула его руку, но потом сжала его пальцы и долго так держала.Родились близнецы. Оба якуты. Ну, или буряты. Поди теперь разбери!
Муж, бедняжка, решил все сделать по науке. Гигиенично. Пошел в клинику, деньги заплатил, и там ему эту пробирку приготовили .
Бывает. Зато носы у ребят почти такие, как Лена хотела.Пансион «Моцарт» маленькая ночная серенада
Четвертую неделю он сидел за столиком на террасе и смотрел на курортную толпу. Странно, как по-разному выглядят молодые и пожилые пары. Девушки – такие тонкие, с нежными умными лицами, а парни такие вульгарные, потные и плохо побритые, любители пива и футбола. И наоборот: красивые благородные старики, а с ними – тяжелые мещанки с глупыми прическами.
Он понял, что означают эти мысли, и громко засмеялся.
К нему тут же подошла официантка. Блондинка с натруженными от постоянной улыбки скулами.
Он отмахнулся:
– Danke, danke…
– Bitte, – сказала она. – Или чаю принести?
– Соотечественница? – хмыкнул он. – Что, поговорить не с кем?
– Это вам, по-моему, не с кем поговорить.
– Ну, садись, поупражняем великий могучий.
– Здесь неудобно.
– Тогда заходи вечером. Жениться не обещаю, но на зимние сапожки заработаешь.
– Экой вы, барин, шаловливой , – сказала она, показывая свою непростоту.
Однако пришла. Вошла в незапертую дверь.
– Сапожек не надо, – сказала она. – Здесь зимы толком не бывает. А я вас сразу узнала, вы были депутатом, да? – Он кивнул. – По телевизору выступали. Я даже в вас влюбилась. На целых полчаса, наверное. Когда вы министру этот вопрос задали, помните? По всем каналам сто раз повторяли.
– В меня тогда все влюбились. На полчаса. А потом глухо.
– Ничего! – сказала она. – Мы еще про вас услышим!
– Не думаю. Понимаешь, меня понесло волной. Вынесло наверх. Потом волна схлынула, и я обратно с нею. Как соринка. Слушай, что тебе надо?
– Я смотрела вас по телевизору и думала: вот умный человек, он бы мне все рассказал. Как жить и вообще. И вот такая встреча.
Она села на подоконник. Окно было открыто. Пятый этаж. Снизу слышна была музыка и журчание толпы: пансион «Моцарт» стоял на самой эспланаде.
– Тогда уж лучше жениться. – Он встал с кресла, подошел к ней.
– Я тоже соринка, – сказала она. – Кому нужны две соринки?
– Мне, – сказал он.
– А мне – нет.
Она это очень твердо сказала.
– Тогда спой мне песенку! – заорал он. – Про бедных маму-папу! Про богатых красивых подружек! Про учителя, который тебя трахнул в девятом классе! Давай!
– Двести евро, барин! – осклабилась она. – И все ваши самомалейшие желания будут неукоснительно исполнены! Только не обманите девушку. А то у меня тут друзья. Могут заступиться в случае чего.
На секунду он захотел получить все, что полагается на двести евро. Но испугался, что убьет ее, и сказал:
– Ты лучше иди. Сколько за пустой вызов? Полтинника хватит?
– Ладно, ерунда, – сказала она, не двигаясь с места.
– А твои друзья тебя не накажут?
– Я пошутила! – захохотала она. – А вы поверили и испугались?Зря она смеялась, конечно. Тем более – сидя на подоконнике. Его судили по законам той страны. Больше о нем никто никогда ничего не слышал.
Хорошее место люди обедают, только обедают
Вечером приехал в маленький среднерусский город на конференцию. Неплохо бы поужинать. В гостинице ресторан огромный и совсем пустой: неуютно. Портье советует пойти в хорошее место, в самое лучшее место в городе. Звучное французское название.
Пришел туда. Подвал. Всякие картинки на стенах. Обширное меню. Вежливые официанты. И опять ни одного посетителя.
Сел, заказал поесть, жду. Передо мной эстрада небольшая. Нечто клавишное на тонких ножках, микрофон на стойке.
Вдруг сзади, слышу, два человека за стол усаживаются. Я спиной к входу сидел и не заметил, как они вошли, и тем более не рассмотрел. Оборачиваться неудобно. Двое мужчин, по голосам судя.
Один из них могучим сдавленным басом говорит:
– Дядя Коля, вы меня только простите. Вы извините, дядя Коля.
А другой скрипуче отвечает:
– Бог тебя простит. А я вот еще не решил.
Тут официанты начали бегать и что-то им на стол таскать. Мне тоже принесли заказ. Вышли певица и аккомпаниатор и врезали во всю мочь. Певица поет, глаза закатывает. А когда она дыхание переводит, я слышу сзади такой вот диалог:
– Дядя Коля, вы мне дайте шанс, пожалуйста…
– Я еще не решил.
– Ну, последний раз…
– Не решил я еще, понял ты?
Хорошая такая беседа.
А я, как назло, назаказывал себе кучу всего. Салат, сто грамм, холодечики-огуречики, форель на горячее… Чай с пирогом. Сижу, едва жую. Минут сорок проходит, наверное.
Но вот сзади громко отодвинулся один стул, робко и тихо – другой.
Я не удержался, повернулся.
– Дядя Коля, – умоляет двухметровый парень в шелковом костюме, в тяжеленных золотых часах, – ну, пожалуйста…
А худенький старичок в железнодорожном мундире цедит сквозь зубы:
– Я еще не решил…Когда они ушли, певица опять что-то запела-заорала, запрокидывая голову и взмахивая рукой. Я спросил официанта, нельзя ли прекратить концерт. Поскольку посетитель я один, а мне не надо. Официант что-то шепнул певице. Она подошла ко мне:
– Вы настаиваете, чтобы я не пела ?
Я кивнул. Она фыркнула и ушла.На последней странице меню был прейскурант на бой посуды и прочего.
От пепельницы (30 руб.), до стола (2000 руб.), люстры (2500 руб.) и окна (3000 руб.)
Хотел что-нибудь кокнуть рублей на сто, но потом раздумал.Судьба демократии на желтый свет
Одна моя знакомая политическая журналистка и вообще деятельница оппозиции, стояла на улице и ловила такси.
Вдруг рядом с ней остановился роскошный автомобиль. Она была женщина немолодая и, прямо скажем, не фотомодель. Поэтому она не обратила внимания и продолжала голосовать. Но водитель, приятный мужчина средних лет, открыл дверцу и сказал:
– Садитесь, пожалуйста! – и назвал ее по имени-отчеству. И даже прибавил фамилию, чтоб не было никаких сомнений.
Она села. Он спросил, куда ей ехать. Сказал, что давний ее поклонник, читает ее в газетах, смотрит по телевизору, слушает по радио. И совершенно бесплатно отвезет ее по нужному адресу, потому что у него как раз есть свободное время.
Едут, разговаривают. Она спрашивает:
– А вы, наверное, бизнесмен?
– Нет.
– Ну, тогда, наверное, топ-менеджер?
– Нет.
Она женщина смелая и говорит со смехом:
– Неужели коррумпированный чиновник?
– Представьте себе, тоже нет, – смеется он в ответ.
– Никогда не поверю, что просто шофер большого начальника!
– Правильно не поверите, – говорит он. – Это моя машина. Я сам себе начальник.