В Париже к деятельности по спасению армии активно подключился бывший командующий Северным фронтом Белого движения генерал Миллер. Он сохранил некоторые связи со времен Первой мировой войны, когда был представителем русской Ставки в Бельгии и Италии. В Париж выехал и Шатилов, где был принят французским главнокомандующим Вейганом. Ближайший помощник Врангеля изложил убедительные просьбы об отсрочке прекращения снабжения армии, об указаниях союзническим войскам в Константинополе не оказывать давления на русское командование и не препятствовать перевозке войск в Сербию и Болгарию.
Марковский полк. Одна из самых прославленных боевых единиц Белого движения
Вейган обещал содействовать, хотя и подчеркнул ограниченность своих возможностей в мирное время. К чести французов, немедленного снятия с довольствия не произошло. Но и поводов для радости было мало. Союзники методично продолжали практику постепенного сокращения помощи русским, сняв для начала с довольствия еще 2,5 тысячи человек. Им порекомендовали «питаться из средств Врангеля или Лиги Наций», прекрасно зная, что у первого денег нет, а вторая не стремилась содержать белогвардейцев в должном объеме.
Судьба любит упрямых и благоволит им. Финансовая проблема начала постепенно решаться. Миллер сумел получить 600 тысяч долларов от русского посла в Вашингтоне, в распоряжении которого еще остались кое-какие средства не только царского и Временного правительств, но и правительства Колчака. Миллион франков перевели на нужды армии из Токио. Было принято также решение, за которое Врангель тут же подвергся жесточайшей критике эмигрантских кругов, – о распродаже невостребованных ценностей Петроградской ссудной кассы, эвакуированной во время Гражданской войны. Все законные владельцы к тому моменту почти все погибли. Но «голубая кровь» русской эмиграции, не принимавшая участия в тяжелейших боях трех последних лет, возмущалась нарушением права собственности.
Согласимся, это не очень этично. Но потомки изящных фамилий забыли самую малость – «собственником» этих ценностей пыталось выступить советское правительство, славшее ноту за нотой и добивавшееся возврата ценностей в свое распоряжение. Таким образом, эти самые противники большевизма готовы были помочь ленинскому правительству, лишь бы только насолить Врангелю. Не случайно барон писал в приказе по Первому армейскому корпусу: «Вновь травят армию. На нее клевещут, ей грозят. Сомкнув свои ряды, мы ответим презрением. Родные знамена, пока мы живы, не вырвать из наших рук. Да помнят это те, кто дерзнет на них покуситься».
Вскоре завершились переговоры в Болгарии, продолженные после отъезда Шатилова генералом Вязмитиновым. Несмотря на активное ежедневное противодействие местных коммунистов, правительство все-таки решило принять белогвардейцев. Оно лишь выставило условие – прибывать организованно, с командным составом, который должен поручиться своей офицерской честью за благонадежность. Конечно же, сыграли свою роль и традиционные мотивы славянского братства, и симпатии к русским со времен Шипки и Плевны.
Приют армии Врангеля рассматривался как ответная помощь России в беде. Но при этом не нужно тешить себя излишними иллюзиями. Ключевую роль в согласии Софии играли чисто практические соображения: надежда улучшить финансовое положение за счет обмена валюты, переводимой союзниками на содержание белогвардейцев. К тому же после капитуляции по условиям мира большая часть болгарской армии была расформирована. А как минимум границы охранять было нужно.
Для Врангеля согласие Софии означало долгожданное решение самой главной проблемы – финансовой. Из-за низкого курса лева стоимость содержания одного человека в Сербии равнялась обеспечению четверых военнослужащих в Болгарии. 29 октября галлиполийцы получили специальный приказ главнокомандующего русской армии: «На славянской земле, среди братских народов, я вновь увижу родные знамена, вновь услышу громовое “Ура” русских орлов».
Галлиполийский крест.
В истории русской армии было много знаков, но такого – никогда
Армия начала готовиться к переезду на Балканы. Первыми в Югославию отправились чины кавалерийской дивизии Барбовича для службы в пограничной страже и строительства железных и шоссейных дорог. Приказ Врангеля гласил: «Белое движение должно существовать в полускрытом виде, но сохранено во что бы то ни стало». Интересно, что отдан он был за несколько дней до открытия в Галлиполи памятника русским, умершим на чужбине. Согласно распоряжению генерала Кутепова, каждый галлиполиец должен был принести камень весом не менее 10 килограммов, в результате чего образовался курган из 24 тысяч камней. Он был увенчан мраморным крестом, а спереди на нем помещались русский герб и мемориальная доска с надписью на русском, французском, турецком и греческом языках: «Первый корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный приют на чужбине, и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».
Памятник в Галлиполи – один из символов русской армии на чужбине
16 июля прошло торжественное открытие памятника: богослужение, парад, возложение венков в виде тернового венца из колючей проволоки и жести, передача коменданту города акта об охране русской святыни. Эти торжества стали и прощальными. «Галлиполийское сидение» кончалось, несколько зафрахтованных пароходов начали развозить армию Врангеля в разные стороны.
Союзные власти и здесь пытались унизить русских. Условием посадки на корабли поставили разоружение. Назрел новый конфликт.
Выход из положения, как и всегда, нашел генерал Шатилов. Не желая обострять отношений, он приказал сдать неисправное оружие, а исправное незаметно переносить на пароходы в ящиках. Конечно, это был секрет Полишинеля, но все формальности при этом строго соблюдались. Французские офицеры, осуществлявшие непосредственный контроль за посадкой, предпочли закрывать глаза на проносимые винтовки и пулеметы. В отличие от своего начальства, пытавшегося не только поспеть за веяниями международной политики, но даже и обогнать их, они смотрели на вещи проще. Лишь бы убирались поскорее и подальше эти упрямые русские.
Когда в Салоники прибыли первые пароходы с пятью тысячами белогвардейцев для следования далее в Югославию по железной дороге, случился очередной скандал. Генерал Шарли придрался к тому, что, по его сведениям, приехать должны были не более трех тысяч человек. Остальных он запретил пускать на берег. Напрасно он так поступил. Врангелевским офицерам не составило значительного труда самовольно выгрузиться и начать пробиваться к железнодорожной станции по всем правилам ведения боевых действий. Греки смотрели на вещи трезво и транзиту русских не противились. Французам пришлось смириться. Но параллельно они усилили агитацию за переход офицеров Врангеля на положение беженцев.
Дроздовцы в Болгарии. Легендарный полк и в эмиграции оставался военной частью
Им обещали проезд в те же Балканские страны, но уже в гражданском виде, независимо от армии. Набрав тысячу таких желающих, французы выделили им пароход и со спокойной душой отправили их в Варну. Но тут уж с возражениями выступила Болгария, напомнив о собственных условиях приема русских: в страну был нежелателен въезд неорганизованных элементов, за которых не может поручиться штаб Врангеля. А французы, естественно, ни за каких русских гарантии давать не собирались.
Это, кстати, очень распространенный миф, что Врангель под страхом расстрела запретил покидать ряды армии. Напротив, действовал принцип «вольному воля». Люди, пожелавшие оставить ряды вооруженных сил, лишь обязаны были в трехдневный срок перебраться в отдельный лагерь и до отъезда строго соблюдать все требования воинской дисциплины. Полковник Марковского полка Павлов напишет впоследствии: «И в армии возникали кризисы, но их разрешали тем, что предоставляли желающим полную свободу уйти на все четыре стороны. Французы нажимали, и кто-то не выдерживал. Тысячи покинули нас, но десятки тысяч остались».
Осень 1921 года. Галлиполи. Здесь еще остаются более 10 тысяч чинов русской армии барона Врангеля. Но им было уже легче, чем прежде. Место стало своим, хоть как-то обжитым. Ко второй зиме они уже готовились капитально: рыли землянки, копили редкое здесь топливо, использовали для благоустройства вещи уехавших. И самое главное – у русских больше не было вечной гнетущей неопределенности и безысходности. Появилась надежда на скорое улучшение, и оставалось только ждать своей очереди отъезда.
Осень 1921 года. Галлиполи. Здесь еще остаются более 10 тысяч чинов русской армии барона Врангеля. Но им было уже легче, чем прежде. Место стало своим, хоть как-то обжитым. Ко второй зиме они уже готовились капитально: рыли землянки, копили редкое здесь топливо, использовали для благоустройства вещи уехавших. И самое главное – у русских больше не было вечной гнетущей неопределенности и безысходности. Появилась надежда на скорое улучшение, и оставалось только ждать своей очереди отъезда.
Никто не забывал в Галлиполи и о главном: их борьба не закончена. Всем, кто думал иначе, сразу же советовали вспомнить про покушение на их главнокомандующего. От захваченного Францией русского флота у Врангеля осталось одно судно – яхта «Лукулл». По международным законам – последний форпост правительства Юга России. 15 октября 1921 года в 16.30 большой пароход «Адрия», шедший под итальянским флагом, при хорошей видимости и спокойном море внезапно повернул на полном ходу в сторону «Лукулла», стоявшего на рейде. Тревожных гудков пароход почему-то не давал, лишь пытался выбросить якоря в 200 метрах от яхты, когда столкновение было уже неизбежным. Удар пришелся на левый борт – точно в помещение, занимаемое Врангелем. Совпадения и случайность сразу бросаются в глаза, не правда ли? Но на этом они не заканчиваются.
Не спустив шлюпок и не бросив спасательных кругов, пароход немедленно отошел от места происшествия. Сам барон с женой и адъютантом по счастливой случайности незадолго до катастрофы съехал на берег в одно из посольств, и только по этой причине остался жив. В ходе следствия капитан Симич и лоцман Самурский ссылались на сильное течение, лишившее пароход возможности маневрировать. У русских не было сомнений, кто истинный виновник происшествия. Но прямых улик не было, и все списали на «несчастный случай». Полковник Корниловского ударного полка Михаил Левитов в своих воспоминаниях отметил: «Всюду руководят красные агенты. Но мы никогда не опустим своего знамени и донесем его до родной земли. Сильна наша армия, есть еще порох в пороховницах, есть силы для борьбы. От этой пилюли поперхнется не один большевик».
И все же, несмотря на все удары и трудности, Врангель сумел выиграть очередной этап борьбы за будущее русской армии. Ее переброска на Балканы постепенно завершалась. Новогодний приказ Главнокомандующего гласил: «Наш пароль – Отечество. Мы выполним свой долг!» Сам барон выехал в Сербию 26 февраля 1922 года с последним эшелоном. И, несмотря на запрет союзнических властей, Врангель остановился в Галлиполи и выступил перед войсками. Как вспоминали потом участники прощального парада русской армии перед своим Главнокомандующим, на всех огромное впечатление произвели его слова: «Спасибо и низкий поклон вам за вашу службу, преданность, твердость, непоколебимость».
Из-за нехватки транспортных средств в Галлиполи оставалось около тысячи человек под командованием генерала Мартынова. Из лагеря они переселились в город и небольшими группами постепенно переезжали в Венгрию. Последний белый офицер покинул Турцию в мае 1923 года. Согласно приказу барона Врангеля «В память пребывания русской армии в военных лагерях на чужбине» был учрежден специальный знак – черный крест, с датами 1920–1921 года и надписями «Галлиполи», «Лемнос», «Бизерта». Первые экземпляры были самодельными, из консервных банок, но ценились владельцами иной раз даже больше ордена Святого Георгия. Как говорил генерал Кутепов, наш дух веры в Россию бережет этот крест.
Мне доводилось держать в руках один из знаков, сделанных в Галлиполи. Он производит очень сильное впечатление. Грубая, кустарная работа. Никакого изящества. Но сколько же в этом знаке любви к Родине и верности своим идеалам! Не убежден, что в истории мировой фалеристики найдется хоть один знак, сопоставимый с галлиполийским крестом.
После переезда из турецких лагерей Донской корпус расположился на юге Болгарии. Самые боеспособные белые части – корниловцы, марковцы и дроздовцы – были расквартированы на севере страны. «Цветные» полки заняли пустые казармы распущенной по итогам Первой мировой войны болгарской армии. Врангель депонировал в Софийском банке сумму, достаточную для пропитания частей в течение года. По приказу генерала Кутепова с 20 января 1922 года войска приступили к регулярным занятиям по программам мирного времени. Казалось бы, жизнь постепенно налаживалась. Но это только на первый взгляд.
Надо сказать, что отношение к себе белогвардейцы встретили двоякое. Со стороны правительства, правой и умеренной общественности – действительно весьма теплое. Звучали речи о «потомках Шипки и Плевны, которые воскресят Русь и по-братски, рука об руку, пойдут вперед вместе с братьями-славянами». На параде, устроенном генералом Кутеповым, присутствовал болгарский военный министр, а осиротевшее интендантство безвозмездно отпустило армии Врангеля сукно и кожу на обувь. Среди гражданских беженцев была организована регистрация добровольцев для пополнения белых частей.
Но в Болгарии были очень сильны позиции коммунистов. Щедро подпитываемые Москвой сторонники мировой пролетарской революции позволяли себе даже диктовать условия правящей Земледельческой партии. В результате на врангелевцев посыпались яростные нападки, начиная с митингов и демонстраций и заканчивая требованиями к правительству немедленно силой посадить всех белогвардейцев на корабли и отправить с глаз долой в Россию. Одна из парижских газет писала в те дни: «Горько было слышать, как толпа скандирует: “Вы всю жизнь пили русскую народную кровь, а теперь приехали пить нашу”».
Масла в огонь активно подливало и большевистское правительство. 3 апреля 1922 года последовала дипломатическая нота Украинской ССР, в которой выражался решительный протест против приема армии Врангеля в Болгарии. Большевики недвусмысленно дали понять, что воинские части, размещенные и снабжаемые Софией, в случае любых их действий против Советской России будут рассматриваться как регулярные части болгарской армии. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Выстрел, что называется, в десятку.
Уже в то время на Балканах была широко развита агентурная сеть ГПУ, которая координировала и направляла действия местных коммунистов. Сторонники диктатуры пролетариата тут же стали проводить митинги против грядущей войны Болгарии с Советской Россией.
Правительство пребывало в растерянности. Оно не знало, как на это следует реагировать. А болгарские коммунисты не успокаивались. Буквально через несколько дней после протеста Украины начал функционировать «Союз возвращения на Родину». Всем офицерам армии Врангеля, пожелавшим порвать со своим преступным антинародным прошлым, гарантировалась амнистия. Больше того, им даже предлагались деньги, чтобы они с комфортом смогли покинуть чужбину.
Многие на это согласились. Кто-то с радостью, кто-то с заметным облегчением. Да, большинство из пожелавших вернуться на Родину не имели отношения к элитным частям, но факт остается фактом. С огромным трудом генералу Кутепову удалось заставить правительство Софии не отходить от прежних договоренностей. Командир офицерского Марковского полка генерал Пешня в своих воспоминаниях писал: «Александр Павлович своими веселыми фразами в вовсе не веселой обстановке всегда давал понять и чиновникам и армии, что его вера в успех Белого движения безгранична. Болгары очень быстро поняли, что спорить с Кутеповым бесполезно, он все равно добьется своего».
Неприятности множились. По завершении перевода войск на Балканы вышел в отставку начальник штаба генерал Шатилов. Один из творцов успешной эвакуации из Крыма, один из немногих, кто был с Врангелем на «ты» и называл его Петей. Крым, Константинополь, поиски пристанища для белых офицеров – этого оказалось достаточно, чтобы надорвать моральные и физические силы 42-летнего человека. В своих воспоминаниях он с грустью отметил: «Мне надоело выглядеть молокососом в глазах старых представителей русской эмиграции. Хотя я сделал все, чтобы армия сохранила свою организацию и была готова к дальнейшей борьбе за Родину». Новым начальником штаба главнокомандующего стал генерал Миллер, в годы Гражданской войны возглавлявший борьбу с большевиками на Севере России. Большинству офицеров армии Врангеля генерал был в связи с этим совершенно не знаком. Приняли его окончательно лишь после сразу же ставших легендарными слов: «Купленные Германией большевики сокрушили все, что веками создавалось усилиями лучших русских людей. Они довели народ до полного одичания». Так же считало абсолютное большинство белогвардейцев. Миллеру досталась тяжелейшая работа: необходимо было в кратчайшие сроки приспособиться к новым условиям, когда Белая армия оказалась рассеянной по всей Европе.