Буало-Нарсежак Пейзаж с Булли (Рассказ)
1Сесиль дошла до такого состояния, когда от переживаний ломит все тело. Теперь ей хотелось только сидеть, лежать, спать… спать! Она даже не могла вспомнить, где оставила машину и некоторое время походила на неожиданно проснувшегося в незнакомом месте человека, который хочет вспомнить свое имя и свое прошлое. Затем она сориентировалась, вернулась назад и внезапно поняла, сколь все это несерьезно. Должен же наступить момент, когда супруги начинают трезво оценивать друг друга! Конец ли это любви? Или начало другого чувства, когда учишься жить по-новому? Неужели Морис и впредь будет таким совершенно чужим ей человеком, который остался дома? Все произошло в одно мгновение, щелчок — и она увидела его не глазами любящей женщины, а глазами врача или полицейского. Ну, конечно, это типичный художник-неудачник. Упрямый и трусливый одновременно, но способный в своем упрямстве ударить. Теперь она боялась вернуться домой, страшилась увидеть Мориса, сбросившего маску. Не к чему себя обманывать: это ужасно, то, что с нею произошло.
Сесиль вынула из сумочки ключи от машины. Эта малолитражка была еще одним поводом для ссор. Купили ее с помощью дяди Жюльена. Тот охотно ссудил им 400 тысяч франков. Нет, она больше никогда не возьмет эту машину, ведь она не принадлежит ей. Будет ходить пешком. Приучит себя обходиться малым. Она не станет просить. Сирота и разведенка? Почему бы и нет?
Сесиль вспомнила, что не купила хлеба. И пусть! Морис обойдется и так. Надоело быть его нянькой! Она подъехала к маленькой улочке, где они жили близ Венсенского леса, и резко затормозила. Возле дома стояла большая зеленая машина — «бьюик» или «понтиак» …Чья она, Сесиль догадалась сразу, и сразу поняла, что дядя Жюльен приехал за долгом. Сколько бы Морис не говорил, что он — лучший из людей, она знала, что наступит момент, когда тот потребует назад деньги. Только Морис мог не понимать этого! Значит, придется продать малолитражку. Но все равно не хватит. Что подумает этот человек о ней? Морис уже наверняка все взвалил на нее!
Зеленая машина отъехала. Догнать ее, что ли, познакомиться с этим дядей Жюльеном, объяснить ему… Но тот был уже далеко. Ей не хотелось идти наверх — убирать окурки, готовить, слушать восторги Мориса: «Все в порядке!» Как бы хорошо ей жилось одной! Она заперла машину — потому что привыкла к порядку, и стала подниматься по лестнице.
Морис запевал. Услышав, как хлопнула дверь, он закричал:
— Это ты, Сесиль?
И выбежал в коридор. В левой руке у него были галстуки, в правой — пара ботинок.
— Мы уезжаем, дорогая… Едем… Да что с тобой?
— Здесь был твой дядя?
— Да.
— Он приезжал за деньгами?
— Какими деньгами?.. Ах, да… Но об этом можно забыть… Я все тебе расскажу.
Он подтолкнул ее в комнату, служившую ему мастерской.
— Так вот: ему надо уехать. Он не объяснил причину, это в его духе… Дай мне кончить… Просто сказал, что мы нужны ему, чтобы посторожить замок… Да… знаю… старики Агиресы… Так они рассчитались и уехали в Испанию. А так как Жюльен не нашел еще им замену, он вспомнил про нас.
Никогда прежде Сесиль не видела его таким возбужденным. «Абсолютный ребенок», — подумала она.
— Он дал нам время собраться?
Морис бросил галстуки в набитый чемодан.
— Нет! Я говорил тебе, что у него там собака, к которой он очень привязан. Так вот: он не может ее забрать с собой. Несчастный пес подохнет с голода, а пожрать он горазд! Это немецкая овчарка. Ты, кажется, любишь эту породу? Чем ты недовольна, Сесиль?
— Не знаю. Если бы не долг, то…
Морис опустился на колени и обнял ее.
— Все улажено, малышка, все! Жюльен простит нам долг, если мы тотчас отправимся туда. Это совершенно серьезно. Замок нельзя оставлять без присмотра — в нем столько ценного. Одной мебели на десятки миллионов. К тому же это замок его жены. Будь он его собственностью, Жюльену было бы наплевать. Но семья графини, то бишь моей тетки, может устроить скандал из-за пропавшей вилки!
Сесиль смотрела на поднятое к ней лицо, на чистый лоб, который никогда не избороздят морщины забот, на зрачки горящих глаз, в которых отражались две задумчивые женщины. Она невольно закрыла их руками и, помимо своей воли, прошептала:
— Хорошо… Едем.
Тут Морис показал себя с лучшей стороны. Одежда, обувь, белье жены… «Оставь, оставь, это мужское дело!» — посыпались в чемоданы. С трудом запирая их, он продолжал рассказывать.
— Нам предстоит проехать километров пятьсот. Доберемся к вечеру… Я плохо знаю местность. Где-то около Льежа… Местные жители так и не приняли Жюльена… Передай свитер… Графиня даже не решилась обвенчаться там. Их бы забросали камнями. Подумать только! Потомок Форланжей, род которых идет от крестоносцев, и мой Жюльен! Приготовь сендвичи… Что ты так смотришь на меня? Впрочем, не надо. Жюльен дал мне десять тысяч на дорогу. Если проголодаемся, где-нибудь перекусим.
Они поехали. Морис, не переставая, болтал, нервно смеялся, и Сесиль было подумала, что дядюшка напоил его. Морис был не из тех, кто любит пережевывать старые анекдоты (да она их и так знала наизусть), а тут стал вспоминать романтическую встречу Мадлен де Форланж с Жюльеном Меденаком, безумную страсть графини, разрыв с семьей и через семь лет ее смерть на Канарских островах от перетонита… Дядя Жюльен был для Мориса богом. Ей даже казалось, что он пытается ему подражать. Бедный Морис! Куда ему до него! Ради которого женщина пожертвовала всем.
— Он очень любил жену? — спросила она.
Морис растерянно обернулся.
— Кто?
— Твой дядя.
— Ну и вопросы ты задаешь! Конечно, любил. Одно то, что он согласился потом жить в такой дыре, говорит о многом.
— Но он ведь все время разъезжал.
— Конечно! Когда одиночество становилось нестерпимым, он убегал. Нормально. Подумай, с ним жили только слуги!
— А как бы ты поступил на его месте?
— Что за странный вопрос?!.. На его месте… — не отрываясь от дороги, Морис пожал плечами. — Хотел бы я оказаться на его месте… — Он тут же спохватился. — Нет, правда. Он ведь не был счастлив. Утром он мне показался человеком, которому надоела его бесцельная жизнь. Он страшно постарел и похудел. Похоже, отъезд Агиресов совсем подкосил его.
— Что мешает ему все бросить и поселиться в Канне или в Италии? Там вокруг него будут люди!
— Что бросить?.. Я ведь объяснял тебе, что ему там ничего не принадлежит. Он только получает определенную сумму по завещанию, хотя и немалую. Но замок остается собственностью Форанжей. Разве не ясно?
— Пожалуй.
— Он не имеет права даже подсвечник продать.
— Если он надолго, нам придется там обосноваться? — спросила она.
— Не думаю. Все это займет недели две-три, а затем он вернется. Привычка. Ведь ему немало лет!
Морис умолк. Сесиль задумалась. Три недели! А потом? Покачивание машины убаюкивало. Она попробовала возобновить разговор.
— Если б не собака, нас бы никогда не пригласили.
— Как тебе не стыдно! — запротестовал Морис. — Он славный. Не станешь же ты попрекать его тем, что он любит пса.
Сесиль уже не слушала его. Усталость, от которой она вероятно никогда не избавится, навалилась на нее, и она уснула.
2Ее разбудило ощущение свежести. Морис при свете фар рассматривал карту. Пытаясь подняться, Сесиль вскрикнула. Было трудно разогнуться — все тело онемело. Ступив на землю, она едва не упала.
— Я уж думал, ты проспишь до конца, — сказал Морис. — Мы приехали… Или почти… Вот уже минут двадцать, как я ищу на подъезде к Льежу нужную нам дорогу. Кажется, нашел.
Он свернул карту. На фоне темного неба как китайский рисунок, вырисовывалась колокольня. Тишина была такая, что шаги на каменной дороге разносились, как под сводами. Они поехали дальше. Сесиль молчала. Она продрогла. Стена справа от них казалась бесконечной. Потом дорога свернула в сторону и они очутились перед огромными, почти незаметными в обрамлении из камня и плюща воротами. Морис затормозил и вытащил тяжелую связку ключей.
— Долго же придется искать нужный, — пошутил он.
Но ключ от ворот отыскался тотчас, и он не без труда отворил их. Машина въехала, фары выхватили из глубины аллеи темный фасад замка.
— Неплохой домик! — заметил Морис. — Право! Только излишне симметричен. Годится под жандармерию. Проснись, графиня! Ты у себя дома.
Он запер ворота и занял место за рулем. Сесиль показала на низкое здание слева.
— Что это такое?
— Судя по чертежу дяди, бывшие конюшни. Агиресы жили там, в конце… в домике, похожем на особняк… Остальное не знаю… Пристройки, гаражи…
Внезапно где-то около замка послышался яростный лай. Сесиль вздрогнула.
— Он заперт, — сказал Морис. — Жюльен сказал, что он не злой.
Лай был хриплый, визгливый — пронзительный и жалкий одновременно. Затем следовало озлобленное рычание.
— Мне это не нравится. Как его зовут?
— Булль д’Эр… Шарик… Он сходу берет высоту более двух метров… Забавно…
Они оставили машину около подъезда и пошли к псарне. Это был сарайчик справа от замка, где обычно держали тачки и шланги для полива. Стоя на задних лапах за пыльным решетчатым окном, пес смотрел, как они подходят. От его дыхания окошко запотевало и глаза горели как светлячки. Сесиль остановилась.
— Я боюсь, — прошептала она.
— Ты с ума сошла. Это умная овчарка, которой сейчас страшнее, чем тебе.
Пес зарычал. Они услышали его дыхание у притолоки, и он стал скрести когтями пол.
— Его надо выпустить, — сказал Морис. — Но сначала покормим. Он успокоится. Обожди меня тут… Поговори с ним. Я попробую что-нибудь найти. — И он побежал к замку.
Пес за дверью кружил на месте и часто дышал, как при жажде. Когда Сесиль положила руку на щеколду, он завизжал, а затем гортанными звуками, поразительно напоминавшими человеческую речь, выразил что-то такое непонятное и трогательное, что Сесиль больше не раздумывала. Она приоткрыла дверь. Пес просунул влажную морду и лизнул ей руку. Воспользовавшись ее замешательством, он раскрыл дверь еще шире, и Сесиль увидела волкодава, который принялся кружить вокруг нее.
— Булли!
Зверь приблизился, и внезапно его твердая как палка лапа легла ей на плечо. Красные глаза собаки теперь были на уровне ее собственных. Она почувствовала теплое дыхание животного.
— Булли… Негодяй… Сидеть!
Пес послушался и Сесиль, нагнувшись, погладила его.
— Хорошая собака, — прошептала она. — Ты меня напугала… Я едва на ногах стою… Почему ты такой сердитый, Булли?
Собака от удовольствия жмурилась, пока Сесиль гладила ее. Между ушами она нащупала хохолок из мягкой шерсти.
— Значит, хозяин бросил тебя, — продолжала Сесиль. — Выходит, и ты не очень-то счастлив. Видишь, я люблю тебя.
Успокоившись, пес улегся у ее ног, навострив ухо, словно не желая упускать ничего из загадочной для него речи Сесиль.
— Ты красивый пес… очень красивый, Бульчик! Хочешь погулять со мной? Завтра…
— Я иду! — крикнул с крыльца Морис.
Пес тотчас вскочил и зарычал. Сесиль обеими руками схватилась за его ошейник.
— Хороший… хороший…
Она надавила на спину собаки, чтобы принудить ее сесть, но Булли оставался неумолим.
— Подходи осторожно! — крикнула она. — Покажи ему еду. Он тебя не знает.
— Ну и дела! — воскликнул Морис. — А тебя, выходит, знает?
— Я другое дело… Поставь миску… Тут. И отойди.
Она чувствовала, как под мягкой кожей у собаки напряглись мышцы и погладила его впалые бока, сильную спину, взволнованную грудь.
— Тихо… тихо… Красавец Булли будет теперь есть. Он голоден.
— Еще бы, — сказал Морис. — Ладно! Оставь его и пошли спать.
— Молчи! Мне кажется, ты ему не по душе.
— А ты? Ты совершенно спятила, дочь моя. Спокойной ночи, влюбленные! Я иду спать. Я устал.
Он зажег сигарету, выдохнул дым в сторону собаки и удалился.
— Видишь, какой он, — прошептала Сесиль. — Сейчас же вспылил… Теперь будет два дня дуться… Ешь, Булли!
Сидя на корточках, она смотрела, как собака пожирает еду. Ей больше не хотелось спать. Рядом с псом ей не было страшно. Окончив есть и понюхав руки Сесиль, пес зевнул.
— Больше ничего нет, — сказала она. — Завтра я тебе приготовлю что-нибудь вкусненькое.
Она встала и вошла в сарайчик. Собака последовала за ней.
— Спокойной ночи, Булли!
Она наклонилась и, прижавшись щекой к шее собаки, почувствовала непонятное волнение. Ей показалось, что пес нуждается в ней.
— Спи спокойно. Ясно? Чтоб я тебя не слышала.
Она прикрыла за собой дверь и тотчас увидела в окошке морду собаки. Передними лапами пес скреб стекло. Она помахала ему, как человеку. Сесиль больше не жалела, что поехала с Морисом.
Морис ждал ее на площадке второго этажа.
— Ты все же решила идти спать?
Он был в одной рубашке с пеньковой трубкой в руке. У Сесиль он вызывал раздражение.
— Почему ты не погасила свет?
Неужели он не понимает, что ей было просто страшно? Морис показал ей их комнату в глубине коридора и отправился закрыть двери. Когда он вернулся, Сесиль у окна любовалась ночным пейзажем.
— Нравится? — спросил он. — Согласись, сюда стоило съездить. Завтра мы все осмотрим.
— Что это там? — спросила Сесиль.
Морис подошел.
— Нет, это не пруд… — раздумывал он. — Тут протекает маленькая речка Булонь. Мы находимся на стороне, выходящей в парк. Вид прекрасный. Но как может тут жить бедняга Жюльен? За кровать ему достанется. Она напоминает бульварную скамейку.
Напевая, он разделся.
— Можешь погасить свет? — прошептала Сесиль.
Морис тотчас уснул. Перед тем как лечь, Сесиль заперла дверь на ключ и прислушалась. Замок жил своей жизнью — раздавались скрипы, вздохи, шелест. Она легла рядом с мужем, но была настороже. Какое счастье, что есть собака! В случае чего, она залает. У Сесиль был союзник. Против кого или чего? Абсурд какой- то! Она закрыла глаза и тотчас открыла снова. В комнате слышался запах увядших цветов. Она попробовала угадать, что это за цветы, затем отказалась от этой затеи… Сесиль проснулась, словно от толчка. Нет, ей не приснилось. Где-то работал мотор машины.
— Морис!
— Что такое?
— Ты не спишь?
Шум мотора приближался.
— Не бойся, — сказал Морис.
Он зажег свет и посмотрел на часы.
— Половина третьего… Наверное, Жюльен зачем-то вернулся.
— Не может быть!
— От него можно ожидать всего, чего угодно. Пойду посмотрю!
— Морис! Не оставляй меня одну.
Она вскочила и первая открыла дверь. Они подбежали к окну, выходившему из коридора во двор. Рядом с домиком Агиресов маневрировала машина.
— А может это не он? — прошептала Сесиль.
— Собака бы залаяла.
Машина объехала особняк, фары погасли.
— Имеет же он право возвращаться к себе, когда ему заблагорассудится, — заметил Морис. — Может он передумал. Утром выяснится. Здесь замерзнуть можно… Вернемся?
Они зашли в комнату, но Сесиль не могла уснуть. Если бы дядя Жюльен что-то забыл, он вошел бы в замок. А все было тихо. Если бы он уехал, то снова раздался бы шум мотора. Может быть, он решил переночевать в особняке? Чтобы их не беспокоить…
Наконец рассвело. Морис поднялся невыспавшийся и голодный. Он потратил целый час на приготовление завтрака. Сесиль к еде не притронулась.
— Позови дядю, — сказала она. — Познакомь нас.
Морис рассердился.
— Послушай, малышка, Жюльен уже много лет живет один. Он привык, чтобы в его дела не вмешивались и не задавали лишних вопросов. Можешь ты это понять? Никаких вопросов!.. Так что не начинай.
Они молча поели. Морис закурил трубку. Сесиль приготовила еду собаке. Разговор возобновил Морис.
— Держу пари, что он уехал. Поменял машину. Ему всегда нравились маленькие, спортивные. Теперь он далеко.
— Но мы бы услышали…
— Ладно. Но если он тут и захочет нас увидеть, то сам найдет. Я еду в поселок купить табаку и газету.
— И хлеба, — бросила Сесиль. — Побольше. В доме есть все кроме хлеба.
Пока Морис заводил малолитражку, Сесиль пошла открыть дверь псарни, с восторгом любуясь огромным псом с золотистыми глазами. Серого цвета, поджарый, с мощной грудью, длинноногий, он кружил вокруг, слегка подобравшись, и вызывая невольный страх своей ловкостью и силой.
— Сюда, Булли!
Она подняла руку на высоту плеча. Пес легко перемахнул через нее и радостно залаял.
— Да ты настоящее чудовище, — сказала Сесиль. — Сиди здесь и молчи. А то разбудишь хозяина.
На кухне пес быстро съел похлебку. Но всякий раз, когда Сесиль отходила от него, переставал жевать. Ей пришлось стоять рядом. Затем он побрел за ней в комнату и разлегся на полу, пока она убиралась.
— Значит ты влюбился? — спросила Сесиль, поглаживая собаку.
Она спустилась во двор и издали посмотрела на особняк. Домик был двухэтажный, с наглухо закрытыми ставнями. К нему примыкало длинное низкое строение. Сесиль миновала заросли бересклета и оказалась с другой стороны дома. Машина дядюшки стояла под навесом. Хотя Сесиль была к этому подготовлена, но все равно замерла на месте. Ей захотелось постучать, позвать. Может, дяде Жюльену стало плохо? Ведь Морис сказал, что тот неважно выглядел. Особняк казался заброшенным. Сесиль медленно подошла к машине. На водительском месте лежала старая нейлоновая шляпа, какие носят охотники. Сесиль на цыпочках отошла и снова взглянула на молчаливый фасад дома. Она улыбнулась, заметив, что пес, опустив голову, наблюдает за ней.