— Ну и дура же я! Вечно что-то придумываю!
Миновав старые конюшни, стены которых избороздили потоки воды, она оказалась возле пристройки с трухлявой дверью. Подняла щеколду, вошла… Перед ней оказалась древняя карета с позеленевшим от времени кожаным верхом. Вероятно, именно в ней жена таможенного чиновника выезжала по воскресеньям в Льеж к мессе. Корпус повис на сломанных рессорах. Но медные красивой формы фонари были целы. Позади нее заскулил пес. Опустив голову, взъерошенный, он кружил в двадцати метрах, словно натолкнувшись на невидимый барьер.
— Что с тобой? — спросила Сесиль. — Иди ко мне!
Пес скуля отступил назад. Сесиль заглянула внутрь кареты. Там ничего не было. Пес яростно и злобно залаял. Сесиль поспешно вышла из сарая. Если дядя тут, что он подумает? Пес продолжал метаться около невидимой преграды, которую не смел пересечь, с прижатым хвостом и разинутой пастью он был воплощением страха. Сесиль оглянулась.
— Булли! Что с тобой? Ты же видишь, никого нет!
Но ее голос дрожал. Она снова поглядела на ставни домика.
Едва они отошли, как пес сразу успокоился. Это было так странно, что молодая женщина решила проверить. Она сделала вид, что снова направляется к пристройке. Пес попытался ее остановить, он замер и весь напрягся. Затем поднял голову и испустил такой душераздирающий вой, что Сесиль испуганно бросилась прочь.
— Идем… Идем, умница моя!
Что же могло его так напугать? Карета? Глупости! Ведь ею не пользовались столько лет. В сарае тоже давно никого не было. Сесиль направилась к замку. Пес спокойно бежал впереди.
3Вернувшись, Морис застал Сесиль на лестнице. На лице ее застыло выражение страха.
— Что ты тут делаешь?
— Уедем отсюда, — прошептала она.
— Уехать? Когда здесь так хорошо? Местность прелестная — сама увидишь. Но люди тут… Я понимаю, почему Жюльен их сторонился как прокаженных… Если бы ты видела взгляд булочника. А хозяйка табачной лавки даже рта не открыла… Они догадались, что я родственник Меденака, то есть «узурпатора»… Может, их предупредили Агиресы… Но нам от них ведь ничего не надо…
— Уедем отсюда, Морис.
— Да что с тобой?
— Пошли, я тебе кое-что покажу.
Она повела его к пристройке. Пес брел за ними. Метрах в двадцати от сарая Сесиль отпустила руку мужа.
— Смотри внимательнее.
Она подошла к раскрытым воротам. Пес замер на месте, вздернул морду, словно чуя опасность. Затем рванулся назад и завыл. Челюсти его лязгали, шерсть взмокла. Сесиль вернулась к мужу.
— Видел? Ему страшно. Он разодрал бы в клочья того, кто попытался бы силой затащить его в помещение.
— А что там?
— Старая карета. Больше ничего.
Морис в свою очередь приблизился к воротам. Пес словно с цепи сорвался. Он кружил на месте, рычал, в ярости брызгал слюной.
— Вернись, а то он свихнется.
Морис развел руками.
— Ничего не понимаю… Может этот кобель бешеный?
— Ничуть. Просто он что-то знает. И твоему дяде это тоже было известно. Поэтому он уехал.
Морис был в растерянности.
— Что известно? — Он огляделся. — Знаешь, дорогая, тебя на час нельзя оставить одну. Что ты еще выдумала? Повторяю, Жюльен выглядел совершенно нормальным. Усталым — да. Очень истощенным и постаревшим. А так…
— Тогда чем ты это объяснишь?
— Что объяснять? У тебя разыгрались нервы, вот и все!
Сесиль намеревалась сказать, что ей тоже страшно, но решила промолчать и отвела собаку в сарайчик, служивший конурой. Ей хотелось поскорее проверить одну догадку… К сожалению, она не могла отослать Мориса и снова повела его в каретный сарай.
— Какие красивые фонари! — заметил Морис. — Вот если бы дядя отдал их нам. Я их прямо вижу в мастерской…
Сесиль обследовала пол.
— Я думала, что обнаружу трап, — сказала она.
— И что бы это значило?
— Не знаю. Думаю, там кто-то прячется…
— Пес бы его учуял, можешь не сомневаться. Нет, не то. Поверь мне! Не стоит ломать голову. Вот Жюльен вернется, он сам нам все разъяснит.
— Ладно. Пойдем погуляем с Булли по парку.
Они обследовали все уголки. Пес радостно носился вокруг, позабыв обо всем на свете. Прогуливаясь рядом с Морисом, полным радужных планов, она невольно посмеивалась над собой. Но когда наступили сумерки, беспокойство вернулось. Тщетно боролась она с собой, понимая, что стала жертвой собственного воображения, но вздрагивала при малейшем шуме. Она провела еще одну скверную ночь.
Морис проснулся в восемь. Зевнув, он сладко потянулся.
— Здесь прекрасно спится. Правда?
— Уедем отсюда, Морис.
Она прошептала эти слова так тихо, что он, казалось, не понял.
— Я говорю — уедем, — повторила Сесиль. — Оставайся один, если хочешь.
— Опять ты за свое! Здесь отлично. Я смогу поработать. Чего лучше?
— Мне страшно.
— Страшно? Из-за собаки? Я запру ее и она успокоится.
— Ты забыл, что мы приехали ради нее…
Прошло несколько дней, похожих один на другой. Сесиль спала, ела, снова испытывала страх и горячее желание уехать. Как-то она снова вернулась к этому.
— Так не может продолжаться. Если бы мы хоть знали, когда твой дядя вернется. Может, он умер. Эта мысль преследует меня. А вот тебя я не понимаю. Лишь бы тебя не беспокоили, а на остальное тебе…
Морис закурил трубку. Впервые он выглядел озабоченным.
— Ты так думаешь? — спросил он. — Мне это в голову не приходило. Надо пойти и взглянуть.
— Так сходим.
Морис остановился в нерешительности. Он никогда не торопился действовать, если только это не касалось его удовольствий. Наконец он встал.
— Ты пойдешь со мной?
— Конечно.
— Тогда запри собаку. Она меня раздражает.
Булли спал под столом. Сесиль тихо прикрыла дверь. Они обошли домик.
— Войти невозможно, — констатировал Морис. — Придется взломать ставни.
Он достал из багажника «бьюика» ломик, выбрал ставню похуже и надавил на нее. Дерево с сухим треском надломилось. Морис сорвал доску и распахнул ставни. Затем протер пальцем оконное стекло и тотчас отступил.
— Не подходи, — пробормотал он.
Зрелище смерти не пугало Сесиль. Она прижалась лбом к стеклу и увидела повешенного. Разбив окно, Морис прыгнул внутрь.
— Не стой тут! Ты мне все равно не сможешь помочь, — сказал он.
— На столе записка, — дрожащим голосом сказала Сесиль.
Морис взял ее и дрожащим голосом прочитал:
«Я приговорен. Я знаю это с позавчерашнего дня. Рак крови. Несколько месяцев страданий и мучений для окружающих. Я решил покончить с этим сейчас же. 19 сентября. Три утра. Жюльен Меденак».
Сесиль смотрела на висящее тело, на перевернутый стул, скрюченные руки с желтыми пальцами.
— Мне от души жаль его, — прошептала она.
— Бедняга Жюльен! — сказал Морис. — Теперь понятно, почему он уволил прислугу и так настаивал на нашем скорейшем приезде. Он хотел умереть дома. А я ни о чем не догадывался… Считал, что он где-то в Италии или Испании.
Он положил на прежнее место записку, отпер дверь и потянул за собой Сесиль.
— Надо съездить в поселок и предупредить полицию. И дать телеграмму Фрэнсису де Форланж… Он наследует все состояние… Кажется, он сейчас в Ницце. Остальных Форланжей нет во Франции, да к тому же они в ссоре с Жюльеном… Я жалею, что привез тебя сюда. Но я ведь не знал…
Они вернулись к замку. Она села в машину, а Морис забежал в дом и присоединился к ней.
— Записная книжка с адресами была в столе, — сказал он. — Действительно: Ницца, бульвар Виктора Гюго, дом 24-бис. Жюльен однажды рассказывал мне про это место. Он симпатизировал Фрэнсису. Забавная личность! Богема, лошадник, живет в гостиницах… Я давно его не видел.
Он завел машину. Запертая на кухне собака завыла.
— Она думает, что мы решили ее бросить, — сказала Сесиль.
— Ты что, намерена оставить ее себе?
— Конечно. Твой дядя одобрил бы это.
— Да… Но лучше об этом мы поговорим после.
Они помолчали. Но по тому, как Морис захлопнул дверцу машины перед жандармерией, Сесиль поняла, что он не намерен уступить. Она же твердо решила стоять на своем. На почте Морис отправил телеграмму. Затем они прошли к нотариусу. Навязчивая мысль не оставляла Сесиль: значит, пес все знал. Но даже если он и видел, как его хозяин берет в сарае веревку, мог ли он знать, для чего она ему… Нет, Булли видел нечто другое. Может, был свидетелем какой-то сцены… А что если дядя покончил с собой и кто-то перенес его тело в домик? Но почему его там спрятали? Может быть его там убили? И Булли знает, кто убийца? Нет, быть того не может. В ночь, когда дядя повесился, собака была заперта в своем сарайчике.
Следствие быстро опровергло догадки Сесиль. Письмо было написано рукой дяди. Вместе с другими бумагами его отдали на экспертизу. Вскрытие подтвердило, что бедняга действительно болел раком крови, и болезнь зашла далеко. Стало быть, факт самоубийства подтвердился.
В замок в сопровождении клерка приехал нотариус. Они хотели сверить все имущество с инвентарной книгой, и Морис попросил Сесиль сопровождать их.
— Какая мерзость! — сказала она. — Дядя Жюльен не был вором.
— Таков закон, — сухо ответил мэтр Пеке. — Жюльен Меденак лишь пользовался чужим имуществом. Мой предшественник мэтр Фаже, возможно, принял бы иное решение. Но я тут недавно. И должен следовать правилам. Иначе пойдут слухи.
Так началась их долгая прогулка из комнаты в комнату.
— Горка в стиле «Реннессанс»… Есть… Два кресла в стиле Людовика XVI… Есть…
Когда днем Морис собрался съездить в поселок, к дому подъехала большая серая машина.
— Фрэнсис! — крикнул Морис.
Из машины вылез очень элегантный моложавый мужчина лет пятидесяти и направился к Морису с протянутой рукой.
— Спасибо за телеграмму… Бедняга Жюльен… Я очень огорчен…
— Иди-ка сюда… Мэтр Пеке и его клерк.
Фрэнсис поклонился. У него было красивое лицо с острым профилем, очень светлые глаза и красивые руки.
— Он здесь?
— Нет. Отвезли в поселок. Он покончил с собой.
— Быть того не может!.. Жюльен… Такой бонвиван!
— У него был рак, — уточнил Морис. — Это все объясняет.
— Боюсь, мадам, что у вас останутся плохие воспоминания об этом доме. Теперь вы мои гости… Отдыхайте, и позвольте мне самому всем заняться.
— Все уже сделано, — сказал Морис. — Похороны состоятся завтра.
Едва Фрэнсис занес ногу на первую ступеньку лестницы, раздалось рычание, от которого мэтр Пеке и его клерк вздрогнули. Сесиль бросилась наверх.
— Это Булли… Он хороший.
Пес стоял на верхней площадке. Он отступил, словно готовясь к прыжку. Из груди его доносилось глухое злобное рычание.
— Странный пес, — сказал Морис. — Обожает мою жену. А ко мне не очень милостив… Ты крепко его держишь?
— Да, — ответила Сесиль. — Я уведу его. Так будет лучше. — И она потянула собаку за собой.
— Красивое животное, — спокойно заметил Фрэнсис. — Надеюсь, мы станем друзьями.
4Прошла неделя. Состоялись похороны. Без священника — церковь была неумолима. Никакой процессии: жителей не примирила смерть Жюльена. Сесиль хотела скорее уехать, но Фрэнсис упросил ее остаться. Она еще никогда не встречала такого милого, любезного, деликатного человека. Сесиль была очарована. Она тщетно пыталась смягчить враждебность собаки. Когда они уходили погулять, пес соглашался следовать за ними, однако сохранял от Фрэнсиса ту же дистанцию, что и от каретного сарая. Но Фрэнсис ничего не замечал. Он рассказывал Сесиль о своем детстве, о чудесных каникулах в этом замке. Иногда, смеясь как ребенок, брал ее за руку. Пес наблюдал за ними, держась в двадцати метрах от своей новой хозяйки.
— Вы хоть выходили за пределы замка? — спросила Сесиль.
— Нет. Я жил, как дикарь. Лазал на деревья и там читал приключенческие романы. Строил шалаши в глубине парка…
— А по воскресеньям все ездили в карете в Льеж?
— В карете? Что за странная мысль!
— Вы никогда ею не пользовались?
— Это же музейная редкость. На ней ездили при герцогине дю Барри, с тех пор она и стоит тут.
Значит — при герцогине дю Барри! «Я с ума сойду от этого пса», — подумала Сесиль. И, чтобы ни о чем не думать, позволяла Фрэнсису ухаживать за собой. Морис, словно нарочно, оставлял их наедине.
Однажды вечером после десерта Фрэнсис сказал:
— Если я найду покупателя, то продам это имение. Я привык к бродячей жизни… Сделайте одолжение, возьмите, что вам хочется. Из мебели… ковров… Я стольким вам обязан.
Поняв, что муж поддастся соблазну и унизит их, Сесиль поспешила с ответом:
— Спасибо. Морис мечтает о фонарях от старой кареты. Фрэнсис не скрыл своего удивления, но ограничился тем, что поднес к губам руку Сесиль.
— Сесиль, вы очаровательны… Значит, я остаюсь вашим должником.
Именно в этот вечер Морис решил покинуть замок.
— Мне тут надоело, — сказал он жене, когда они остались одни.
— Он строит тебе куры, а ты так и таешь. Сразу видно, что ты его не знаешь. Он же бабник. Слепому ясно!
— Не станешь же ты меня упрекать…
— Я ни в чем тебя не упрекаю. Пока… Просто мы завтра уезжаем.
— Это будет невежливо.
— Ну так послезавтра. Я найду предлог.
— Я забираю пса.
— Пес останется тут.
— Пес поедет со мной.
— Тогда я поеду один.
И Морис ушел спать в комнату для гостей. Встав пораньше, Сесиль отправилась с Булли на прогулку. Нет, она никогда не бросит его здесь! Им повстречался почтальон.
— У меня есть кое-что для господина Меденака, — сказал он.
— Давайте!
Это была телеграмма, поперек которой служащий большими буквами написал: «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Эта фраза теперь качалась перед глазами Сесиль. Телеграмма адресована Фрэнсису Форанжу в Ниццу…
Значит Фрэнсис не получил ее. Он лгал… лгал… Он приехал без предупреждения. Он уже знал…
Сесиль прислонилась к стволу бука. У нее кружилась голова. Что же Фрэнсис знал заранее? О чем он мог заранее договориться с Морисом? Нет! Только не Фрэнсис!.. Он не способен на такую низость!
Она вернулась. Морис и Фрэнсис о чем-то разговаривали у подъезда.
— Сесиль! — крикнул Фрэнсис. — Вы хотите уехать? Вам тут не нравится?
Она опустила голову и подбежала к Морису. Пес мчался рядом, считая, что она с ним играет.
— Сесиль!
Но она направилась к Морису, который отошел к конюшне и стал мыть малолитражку. Он выпрямился.
— Прости. Я был груб вчера. Если ты так привязалась к собаке…
Сесиль протянула ему телеграмму.
— Что это значит?
— Прочти сам.
Он уже прочел. Бросив губку в ведро, он вытер руки платком.
— Тем хуже, — сказал он. — Я этого не предусмотрел.
— Немедленно объясни, в чем дело?!
— Во-первых, оставь этот тон. Ничего криминального тут нет! Я скрыл от тебя правду по просьбе Жюльена. Я был за то, чтобы все рассказать тебе. Но он…
Сидя около машины, собака не спускала с них глаз. Морис отвел Сесиль в сторону, словно боясь быть услышанным ею.
— Поставь себя на место Жюльена. Человек живет в замке, словно пария, хотя дом стоит миллионы. А для того, чтобы жить где-то еще у него нет средств.
— Средств?
— Да, черт побери! Ему хватает только на поездку куда-нибудь. В конце концов от этого взбеситься можно…
— А Фрэнсис?
— Что Фрэнсис?
— Почему он так быстро приехал?
Обдумывая ответ, Морис набил трубку.
— Пожалуй, лучше всего было бы промолчать. Я вижу, ты ничего не поняла. Фрэнсис де Форланж умер… Тот, который повесился. Он мог бы это сделать в Ницце. Но нет, ему вздумалось повеситься именно тут. По словам Жюльена, Фрэнсис всю жизнь не мог забыть свое детство, так как провел в замке якобы лучшие годы жизни. Короче, Жюльен понял, что можно извлечь из этой смерти, если действовать быстро. В поселке никто не знал ни того, ни другого. Нотариус был новый. Агиресы уехали. Кто был ему еще нужен?
— Соучастник! — сказала Сесиль. — Ты соучастник!
— Нет. Я просто добросовестный свидетель.
— Вы оба мне противны.
— Прошу тебя, постарайся понять. В сущности, Жюльен получал то, что ему полагалось. Разве не был он мужем покойной?
— Что было дальше?
— Жюльен переписал письмо, оставленное Фрэнсисом, изменив только дату. Затем приехал ко мне. Я был ему должен. Как тут отказать? Да к тому же роль моя была невелика. Опознать мертвого… Опознать живого. Да помалкивать. Ты же одним своим присутствием подкрепляла наши действия. Никто ведь не предполагал, что ты не знала ни Жюльена, ни Фрэнсиса!.. Ты была свидетельницей возвращения дяди ночью в день нашего приезда. Знаю, нехорошо было тебя обманывать. Но выбора у нас не было.
— А если бы я спала? И не услышала машину?
— Я не спал… И разбудил бы тебя.
— Что же дальше сделал твой дядя?
— Он откатил машину кузена до дороги и уехал.
— Вы все предусмотрели.
— Мы старались, — твердо ответил Морис.
— Тебя это забавляет?
— Немного. Мы рассчитали, когда я должен обнаружить труп. Через некоторое время установить точную дату смерти уже бывает невозможно. Затем я дал телеграмму, чтобы окончательно убедить тебя: ведь дата приезда «кузена Фрэнсиса» была тоже установлена заранее.
Каждая фраза Мориса открывала новую ложь, новый обман. Но Сесиль не испытывала негодования. У нее было такое впечатление, будто наступило освобождение. Да, Морис был абсолютным ребенком.
— Теперь ты знаешь все, — сказал он.
Она повернулась, увидела пса и снова обратилась к мужу.
— Отчего же он не признал хозяина? Меня вы обманули запросто. А его? Теперь я могу все знать.
— Это тоже потребовало подготовки, — пробормотал он. — Жюльен нуждался в нас. Но требовалось еще, чтобы пес отреагировал на него, как на человека из Ниццы… Это было крайне важно… Тогда…