Милый был, кстати, щеночек, ничего не скажешь.
Пока не вырос.
Ага.
Там такая родословная, что многие графья позавидуют…
И этой фашистской сволочи, сами понимаете, по фигу, дождь там, ясно солнышко или, скажем, ветер с переменной, мать ее так, облачностью.
Завел пса – значит, иди, гуляй.
Матч состоится при любой погоде, что называется.
И будет продолжаться ровно столько, сколько предусмотрено его собачьим регламентом.
А ты стой, мокни, пока он носится как угорелый, да всех по очереди низколетящих ворон облаивает.
Твои дела.
Твоя, хозяин, плата за мою не вызывающую ни у кого никаких сомнений преданность.
А если еще, не приведи господь, какую-нибудь симпатичную течную сучку неподалеку учует…
Все, пропал дом.
Я, может, поэтому собаку и не завожу.
А раньше – хотел…
Я много чего раньше хотел.
А сейчас – только уехать.
Туда, где солнце, песок, яркие тропические краски и тяжелые, неторопливые волны.
Хотя бы ненадолго.
Недели так на две для начала.
– Вот коли за тобой должок, – выдыхает, наконец, Петрович, – то тебе по нему и расплачиваться. Как из больнички выйдешь, так сразу и валяй, действуй. Потому что за свои долги человек должен сам платить, понимаешь? Особенно, если они такие, как у тебя, не мне тебе объяснять. И в глаза матери парня покойного я за тебя тоже смотреть не буду, и не надейся. У самого векселей неоплаченных как блох на Барбоске, чтобы я еще и твои на себя вешал. А первые необходимые распоряжения уже давно сделаны, тут можешь даже и не беспокоиться. И по похоронам, и по лечению. И по первичной материальной компенсации. В том числе и на поминки немного подкинул. Ну, как немного. По нашим с тобой меркам – немного, а по их, так я думаю, – с головой. Можешь не дергаться…
– Спасибо, – говорю я совершенно серьезно. – Ты все правильно сделал, старик. И молодец, кстати, что к Димкиной матери сам не пошел. Это мой вещмешок, мне его и тащить. Так что все правильно, все абсолютно правильно. Кстати, «Новый журнал» контракт подписал, или по-прежнему кочевряжатся?
Он ржет.
– Подписали, еще как подписали. Еще и условия улучшили, уроды. И чем ты их только так прижал, ума не приложу! Этот их, коммерческий, Матвей, сегодня весь день с моей трубы не слезал. Все пытался узнать, когда твое самочувствие улучшится настолько, что ты сможешь снизойти и устроить этому голубку аудиенцию. Чтобы типа лично оговорить возможные дополнительные преференции. Влюбился он в тебя, что ли, не пойму? Так ты если что, давай на всякий случай того. Поаккуратнее…
Я усмехаюсь.
– Будет ему аудиенция, Петрович, не ссы. Обязательно будет. И он после этой самой аудиенции совершенно точно бонуса дополнительные отвалит, никуда не денется. Если, конечно, перед этим не попадет в те самые места, где его надушенная попка наконец-то сможет вызвать самый что ни на есть подлинный и неподдельный энтузиазм народных масс, это надо четко понимать…
Олег на секунду замолкает.
Думает.
Потом усмехается.
– Ага. Понятно, откуда ветер подул. Думаешь, оттуда? Тогда понятно, ага. Здорово тогда, выходит, ты его за яйца взял, старый, если он других вариантов не разглядел. Может быть, даже и пережал чутка. Что, конечно, слегка неполиткорректно, но границ ты наверняка не переступал, я тебя знаю. По грани ты, конечно, ходить умеешь, но за эту черту – ни-ни, тут можно не беспокоится. И это знаю не только я, это – что в нашей ситуации куда более существенно – знает весь рынок. Ну тогда им точно пиздец. Рынку такие скандалы ни к чему. И еще: за такие дела никакими контрактами не откупаются…
– Погоди! – командую я. – Еще ничего не ясно! И вообще – никуда не лезь! Особенно поперед батьки. Тут следак такой крутится, что если ветер реально с той стороны дует, то он им его сам обратно в гузно заткнет, и без нашей с тобой помощи. Серьезный мужчинка. Настолько, кстати, серьезный, что может и под нашу контору копнуть слегонца. Так, на всякий случай. Вдруг что интересное выплывет по его ментовской тематике.
– Да это-то я как раз понимаю, – говорит он, и я фактически вижу его, досадливо стряхивающего с высокого лба крупные ледяные капли, набежавшие с небрежно накинутого черного капюшона. – Я уже дал команду весь «черняк» мне на личный ноут перегнать, так, тоже чисто на всякий случай. И спрятал этот ноут далеко и надежно, так, что ежели что не правильно пойдет, – и самому отыскать будет затруднительно. Текучка на флэшке, архивы – на жестком диске. Флэшка постоянно при мне, зачистить, если что, – две секунды. А все остальное потерли к ебеням. Еще вчера. Так что мы с тобой, Егор, чисты перед законом, дружище. Почти как новорожденные. А у чистых аки младенцы людей откуда черная бухгалтерия может нарисоваться, спрашивается? Да ниоткуда. Не первый раз замужем, сам понимаешь…
Я вздыхаю.
– Даже и не сомневался. А ты там что сейчас, с Баксом по парку гуляешь, что ли? А то гавкает кто-то там, слышу…
Олег снова усмехается.
– Это он гуляет, а я мокну. Под деревом. Ни одни зонты с капюшонами уже от этой гадости, что с неба льется, не помогают. А этой твари – хоть бы хны. Да еще и даму сердца себе прямо здесь на площадке нашел, представляешь? Теперь на пару ворон облаивают. Правда, хороша сучка, тут даже и говорить нечего, ага. Ростом почти с этого придурка, грудь – как у кобеля здоровая. И – грациозная девочка, чего уж там. По бревну просто как гимнастка передвигается. Да и хозяйка тоже ничего, я с ней как раз беседовал, пока ты не позвонил…
– Ладно, – смеюсь, – тогда иди, продолжай развлекать даму беседой. Только койку сразу не предлагай, может обидеться. А то знаю я твои солдатские манеры. Мадам, вы мне нравитесь, не пойти ли нам поебаться. Лучше в кино куда-нибудь пригласи или в кабак, на худой конец. А я отдохну чуть-чуть, пока Аська не приехала. Она сразу после эфира сюда собиралась, так что, думаю, часика через два будет.
– У вас же там, в больнице, вроде специальные приемные часы установлены? – сомневается он. – И кроме как в эти самые часы никого из посетителей ни под каким предлогом не пускают? Типа там – сват, брат, жена, сестра, – какая разница?
– Да наверняка! – смеюсь. – Но ты когда-нибудь видел, чтобы Аську это останавливало?
Он молчит, размышляет.
– Нет, – говорит наконец, – приемные часы для этой боевой самоходной установки, на которой ты за каким-то хреном скоропостижно женился, конечно, ни фига не аргумент. Как и пара омоновцев на входе. Подумаешь, два дурака в бронниках с автоматами. Тут нужно какое-нибудь более тяжелое вооружение. Скажем, танк. Причем лучше сразу несколько. Или пара-тройка десятков БТРов по периметру. Или, на худой конец, оборудованный по всем правилам военной фортификации блок-пост с ротой автоматчиков. Да и то, честно говоря, не уверен…
Смеемся мы теперь уже вместе.
Потом прощаемся, и я тащу свое тело в сортир.
Надо бы теперь, наконец, и покурить, я так думаю.
А что?
Оказывается, в этом мире есть целых два человека, которым я могу доверять: Олег и Аська.
Да еще и выживший охранник Андрей с водителем.
Уже – целых четыре.
А это уже много, Егор.
Очень много.
Глава 13
…Доплелся до сортира, уселся на унитаз, сделал пару осторожных затяжек.
Подождал.
Вроде – ничего.
А то очередного аттракциона с этой колокольной головной болью я, пожалуй, могу и не пережить.
Но нет, все терпимо пока что.
Не торопясь, докурил сигарету, попил воды прямо из-под крана, выполз из туалета и совсем уже было собрался ложиться, когда что-то торкнуло: а что бы мне, собственно говоря, в окно-то не посмотреть?
Подоконник – широкий, удобный.
Идти недалеко.
Даже фрамуга открывается, сам видел, когда Викентий решил, что в палате уже слишком накурено.
Осторожно, по стеночке, добрался до подоконника, приоткрыл фрамугу, с трудом взгромоздил на покрытую потрескавшейся белой краской деревянную поверхность, ставшую вдруг нереально тяжелой задницу, уселся, подтянул, как в детстве, колени к подбородку и уставился в окно.
Да…
В такую погоду хорошо хлопнуть стакан терпкого армянского коньяка, не торопясь закусить тонким лепестком лимона, посыпанного смешанной с молотым кофе сахарной пудрой, подышать на оконное стекло, а потом, смакуя небольшими короткими затяжками, выкурить крепкую вкусную сигарку и пустить себе в висок тяжелую пулю.
На улице – ни-ко-го.
Только больничный фонарь качается, отражаясь в мутном зеркале окрестных луж, да деревья шумят под дождем.
И тишина.
Причем не эта, не моя, не больничная.
Нормальная тишина начисто вымытой неторопливым осенним дождем малолюдной московской вечерней улицы.
Я уже, оказывается, и забыл, что такая бывает.
Я уже, оказывается, и забыл, что такая бывает.
Порылся в карманах байковой больничной пижамы, вынул оттуда следующую, изрядно мятую никотиновую палочку, чиркнул колесиком зажигалки.
Да пошел он в жопу, этот Викентий, вместе со всеми его идиотскими запретами.
Затянулся поглубже, с интересом проследил за заковыристым маршрутом бегущей куда-то по своим срочным собачьим делам мокрой и потрепанной жизнью больничной псины.
Вздохнул.
И – чуть не ослеп от внезапно зажегшегося яркого света.
…Здра-а-асьте!
Тетя Ася приехала…
И Викентия с собой притащить не забыла. Вот ведь, блин, как не вовремя-то. Достанется мне сейчас, чувствую.
На орехи.
За курево в неурочном месте и в неурочное время.
Причем – от обоих.
Ладно, хорошо еще, что хоть бить точно не будут, по причине моей общей болезности и возможного ухудшения и без того хренового состояния. А это уже некоторая фора.
Отбрешусь уж как-нибудь.
Мне не привыкать.
Но неожиданно Викентий только подмигнул незаметно, а Аська головой покачала чуть укоризненно и сразу же улыбнулась.
Даже с некоторой гордостью улыбнулась.
Типа вот такой вот у меня мужик, смотрите.
Чуть оклемался – и опять за старое.
Сломать можно, согнуть – никогда.
…Я улыбнулся в ответ, добил в две затяжки сигаретину, отправил окурок в окно и попытался соскользнуть с подоконника вниз как можно более молодцевато.
Вроде бы получилось.
Ну и то – ладушки…
Пожал руку врачу, поцеловал жену, аккуратно уселся на койку.
Сижу, жду.
В конце концов, кто здесь больной, которому нужно сочувствовать и которого надо развлекать и отвлекать?
…Аська, умница, ситуацию сразу же, естественно, просчитала. И будь я здоровым, вломила бы по первое число.
А потом бы еще и поглумилась над телом покойного.
Типа не был бы покойничек таким идиотом…
У моей женушки в этом отношении хрен забалуешь.
Я ею, честно говоря, вообще горжусь временами.
А временами – элементарно побаиваюсь…
– Ты, гляжу, – вздыхает, – уже получше, чем с утра все-таки выглядишь. По крайней мере, не такой бледно-зеленый. И мешки под глазами чуть поменьше стали вроде. Даже покуривать уже начал в форточку, как трудный подросток. Скоро, думаю, и девочками местными начнешь интересоваться. Видела тут одну с утра, очень даже ничего проблядешка. А я весь день на иголках, как дура. На девчонок наорала, оператора зачем-то уволила. Чуть эфир не сорвала, так дергалась.
Я хмыкаю.
– Извините за причиненные неудобства, мадам телеведущая. В следующий раз постараюсь исправиться. Только скажи, что мне в той истории делать-то нужно было? Голову пониже нагибать, чтобы вообще не задело? Или лучше – чуть повыше, чтобы уж сразу и наверняка?
– Дурак, – говорит Аська.
Плачет, отворачивается, и быстро, чуть ли не бегом, семенит из палаты.
Эдак – бочком-бочком.
Очень уж ей не нравится, когда ее кто-то заплаканной видит…
…Я что, опять что-то не так сказал?
Только соберешься с силами, решишься наконец рассказать любимой женщине о том, что ты вообще-то хороший, о том, как на самом деле сильно ее любишь, и – на тебе. Обязательно перед этим делом сморозишь какую-нибудь такую херню, после которой все признания в любви будут выглядеть обычными тупыми и никому не нужными извинениями.
И – вроде все это как-то помимо моей воли происходит.
Типа как самопроизвольный запуск баллистической ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками случается.
Вскочил с койки, как мог быстро рванул следом за любимой.
Ну как рванул…
По стеночке, по стеночке.
Но конечностями все равно, как показалось, достаточно резво передвигал.
На пределе возможного, что называется.
– Ась! – кричу в коридор как можно громче. – Ась, вернись! Вернись, дура, я все прощу!
– Сам дурак! – слышу всхлип с того конца коридора.
И сразу же вижу: там, далеко, в полутьме узкие лопатки под небрежно накинутым на плечи белым медицинским халатом.
Плачет, кажется.
– Тебе голову от другого лечить надо, не от сотрясения! – снова всхлипывает. – А от сотрясения, наоборот, надеюсь, все на место встанет! Иди назад, в палату, придурок безголовый. Я сейчас вернусь. Только умоюсь и лицо заново нарисую…
Я снова по стеночке плетусь в палату.
Мне немного стыдно.
А из угла, оседлав задом наперед стул, за разыгравшейся сценой с интересом наблюдает поблескивающими стеклышками очков Викентий, ехидный, как самая ехидная на этом свете тварь, и невозмутимый.
Вот сволочь.
Любитель дешевенькой мелодрамки.
Ну да ладно.
Сочтемся как-нибудь.
…Усаживаюсь на краешек кровати, вопросительно взглядываю на него и достаю из кармана пачку сигарет.
Смотрю на Викентия, тот кивает, и я закуриваю.
А вместо пепельницы, думаю, можно и блюдечко от чашки с чаем приспособить вполне.
Ничего с ним от этого не случится.
Мы в студенческие годы в соседней кафешке на проспекте Маркса всегда так делали.
Там тоже официально курить нельзя было.
Причем строго-настрого…
…Тем временем в палату возвращается подновившая слегка макияж любимая женщина.
Вздыхает, присаживается на краешек оставшегося свободным стула и тоже лезет в сумочку за сигаретами.
Разврат.
Если сейчас еще Викентий и коньяка притащит, то вообще.
Всю жизнь бы так болел.
Телефон есть, компьютер есть, Интернет тоже в наличии.
Книги Аська наверняка привезла.
И сама тоже тут, и даже уже не ругается.
Болей себе и болей.
Я вообще, кстати, за любой разврат, кроме голодания…
– Ну что, – прикуривает свой любимый легкий «Mild Seven» Аська, – съездили в Таиланд, я так понимаю? Солдат первой линии российского предпринимательства, блин. Жалко, я только настроилась…
Я виновато развожу руками.
Тут уж не возразишь.
Мой косяк.
– Ну если настроились, – неожиданно басит из своего угла по-прежнему невозмутимый Викентий, – то зачем отказываться-то?! Ему сейчас, наоборот, хорошо бы обстановку сменить. А климат там – мягкий, вполне для его анамнеза не противопоказанный. Так что, – летите, голуби, летите. Отдыхайте. Вот сразу как выпишу его, дня через два-три, так сразу и летите. Только со следователем пусть договорится, а для самолета я ему кое-какие пилюльки дам, перелет перенесет легко. Они и вправду помогают, серьезно. Ни одной жалобы не было. Да и на себе испытывать доводилось, у меня же тоже контузия. Просто золото, а не пилюльки. Дорогие, разумеется, нереально, но вы, думаю, потянете вполне. Не дороже денег. Вот разве только что с алкоголем эти пилюльки не совсем совместимы, но тут, я думаю, уж как-нибудь денек-другой перетерпит, никуда не денется…
Я откидываюсь на подушки и снова начинаю рассматривать трещины на потолке.
Неужели все же получится?!
Неужели все это все-таки будет, причем уже совсем скоро?!
И солнце, и тяжелое, ласковое море, и ослепительно белый песок пляжа?!
И уютная добрая тень под пальмами, там, где стоят шезлонги?!
И – никакого дождя…
– Доктор, – вздыхает Аська, – спасибо вам большое, честно. Просто как гора с плеч. Нам, правда, нужно лететь. Очень. И отдохнуть немного, и в себе разобраться. Причем обоим. А то, мне кажется, мы уже оба по краю ходим. И по бизнесу люди там тоже уже ждут не дождутся. Причем не просто люди, а друзья университетские. Вы только скажите, а таких пилюль, чтобы эта сволочь вообще про спиртное навсегда забыла, у вас в арсенале не имеется?
– Таких, – разводит руками интеллигентно-смущенный Викентий, – увы, сударыня, не имеется. То есть вообще. В природе. Фармацевтами-то, вы же понимаете, тоже чаще всего нормальные мужики работают. Вы, кстати, о таких пилюлях у меня далеко не первая спрашиваете.
– Вот как? – удивляется Аська. – А кто же был первой? Или первым?
Викентий вздыхает.
– Ну, – басит, – кто был первой, сейчас уж и не упомню. Но чаще всего у меня этими пилюлями интересуется моя собственная жена.
Аська усмехается и аккуратно тушит окурок в блюдце.
– Да, тогда у вас этот рецепт точно бесполезно просить.
– Бесполезно, – соглашается своим шаляпинским басом Викентий и не спеша подымается. – Ну вы тут пообщайтесь еще недолго без меня, голуби. А я пойду, вечерний обход закончу. Да что там закончу? Одна палата осталась, двухместная, от силы минут пятнадцать. А вот потом я вас, сударыня, выгоню, вы уж не обессудьте. Больному пока что покой необходим. И самое главное, – никаких сильных эмоций. Ни положительных, ни тем более отрицательных.
– Да я понимаю, – наклоняет голову Аська, – у меня просто сегодня весь день сумасшедший был, раньше не могла вырваться. Эфиры, совещание. Да еще и мобильный трещит постоянно, все звонят, Егором интересуются. Сосредоточиться вообще ни на чем не получается, а работу не сделать нельзя. Совсем нельзя, это же телевидение, новостная программа, понимаете?! Она же каждый день в эфир выходить должна, и по фиг на «обстоятельства». Вот и задержалась допоздна, не успела в приемные часы примчаться. Так что спасибо вам, доктор, что вообще пустили…