Существовали лишь трое людей в ГРУ, с кем отец держал устойчивые связи, и все они составляли руководящее ядро учреждения. Все трое поочередно бывали в К., отец имел с ними продолжительные беседы. Один из них, генерал-полковник, первый заместитель главы ГРУ, погиб несколько лет назад в странном дорожно-транспортном происшествии, дав накануне смерти интервью одной из центральных газет, что располагает сведениями о тех силах, что мешают раскрыть тайну исчезновения Янтарной комнаты, и что проблема эта гораздо шире, чем судьба известного шедевра… Второй… Спустя короткое время после смерти отца Розанова связалась с ним, полагая, что тот в силу своего высокого служебного положения способен активизировать расследование всех обстоятельств, предшествовавших этой трагедии; многие считали смерть известного янтариста «странным событием», как и в случае с генерал-полковником Г. Но этот человек не только отказался помочь ей, но и заявил, что он не знает никакого Розанова — Елена, кстати, накрывала на стол, когда он гостил у них дома, — и попросил впредь не беспокоить… Что касается третьего, этот тоже был в высоких генеральских чинах, зовут его Виктор Константинович, то его Розанова не смогла отыскать, к тому времени он уже уволился из органов военной разведки. Позже где-то промелькнуло сообщение, что В. К. назначен на пост первого зама секретаря Совета безопасности. Она собиралась написать ему подробное письмо или договориться о личной встрече, но так и не собралась…
— Так вы из госбезопасности? — она решилась проверить «че-ловекотеней». — А почему сразу не сказали?
— Гм… Надеюсь, теперь мы вышли на доверительный контакт? Но не требуйте от нас фамилий, званий, должностей и прочих «установочных» данных. Договорились?
Розанова судорожно проглотила подступивший к горлу комок. Отец не имел никаких контактов с госбезопасностью. Эти люди лгут либо не говорят всей правды. Черт, ну и влипла… / — Мы хотели бы задать вам ряд вопросов.
— Мне так и придется общаться с… вашими тенями?
— Да, будем работать в таком режиме. Не исключено, что одной беседой не ограничиться, но все, что здесь происходит, повторюсь, отчасти в ваших же интересах.
— Ну что ж, — обреченно вздохнула Розанова. — Задавайте вопросы.
…Примерно через сорок минут доктор Ланге отключил микрофон.
— Эта девица — далеко не простушка. Обратите внимание, она уклоняется от прямых ответов, забалтывает. Строит из себя наивную. Думаю, при таком сценарии мы ее не расколем.
— Предлагаю вариант «экстренного потрошения», — выдал реплику Бруно Вальден.
— Успеется.
Ланге вновь включил микрофон.
— Елена Владимировна, вернемся к тетрадям, которые вы передали Станиславу Романовичу. В одной из них прямо сказано, что часть архивов, самую ценную, ваш отец хранил в неких тайниках. Кстати, что вы скажете о содержании тетрадей?
— Я их только бегло просмотрела. Там нет ничего серьезного. Протоколы заседания Комиссии по поискам музейных ценностей… Словом, ничего примечательного.
— Гм… А как насчет тайников? Ваш отец собрал уникальную информацию. Вы же не хотите, чтобы все дело его жизни, все его труды пропали даром?
Розанова ощутила противную сухость во рту. Еще один прокол. Одна из тетрадей содержала записи шифрованного характера, если бы они и вправду держали в руках бумаги Розанова, то об этом обстоятельстве не преминули бы сообщить… И какой, к черту, тайник? Нет больше никаких тайников, во всяком случае, ей о существовании таковых ничего не известно.
Ее мозг в эти мгновения трудился с предельной нагрузкой. А что, если… Стоп, это идея! Еще несколько секунд потратить, чтобы обмозговать все как следует… Она оказалась в роли утопающего, который хватается за соломинку, а эти двое, вольно или невольно, подыграл и ей.
Домовладение в Дачном! Это и есть та самая соломинка. Ведь ее сейчас наверняка ищут! Тот же Тягачев, к примеру, знает о существовании объекта, так неужели милиция не нагрянет туда? А может, и людей оставят там караулить?
Других вариантов, кажется, нет. Но надо что-то делать. Потому как эти люди явно не те, за кого пытаются себя выдавать.
Она сделала вид, что колеблется.
— Ну, не знаю… Могу ли я вам довериться? Но без меня тайник вам не обнаружить, он совсем крохотный, там хранятся микрофильмы.
* * *— Где он находится? — среди металлических ноток явственно прозвучал живой интерес. — Здесь, в городе?
— В Дачном. Но мне нужно на месте самой осмотреться, сколько времени уже прошло…
— Как стемнеет, отправитесь в Дачный, — напутствовал блондина доктор Ланге. — Продумайте способ транспортировки. С собой возьмете, впрочем, вам решать… Но много людей не берите, достаточно будет двух-трех. Нам очень важно заполучить тайный архив Розанова, если, конечно, таковой существует. Тогда мы сможем определить, какого рода сведения могли оказаться при посредстве Белицкого в Москве… Следы последнего, кстати, обнаружить не удалось, как сквозь землю провалился, это настораживает… Мы имеем доступ в информационную базу МВД, но там ничего интересного для нас в данной ситуации не содержится… Если выяснится, что девица блефует, переправите ее по соседству, на наш объект.
— На третий участок «водоканала»?
— Верно. И уж тогда мы устроим ей… экстренное потрошение.
Он задумался на короткое время.
— И вот еще что. Из местных возьмете особой Селивестрова. Обратно он не должен вернуться, вы понимаете? Блондин чуть заметно кивнул.
— Все… С наступлением позднего вечера действуйте!
Глава 7
На этот раз не пришлось особо мудрить: Ломакин, как выяснилось, даже не удосужился запереть дверь изнутри. Да и с какой стати ему запираться на все замки, ежели его «гнездышко» охраняют два здоровенных «полкана»? Кого и чего, спрашивается, ему здесь бояться?
Войдя внутрь, Бушмин тут же прикрыл за собой дверь. Оба окна были плотно занавешены, мягкий рассеянный свет настенного бра создает атмосферу особого интима. Дополняет ее проникновенный голос шансонье, доносящийся откуда-то из невидимых динамиков. В золотистых сумерках, окрашенных в тот же цвет, что и два янтарных панно, украшающих стены кабинета, витает смешанный запах мужского и женского парфюма.
Картинка, представшая очам Бушмина, выглядела весьма и весьма живописно. Вадим Петрович Ломакин, хозяин апартаментов, обосновался в мягком кожаном кресле. Пара ассистентов успела его частично разоблачить: он был без пиджака, рубашка на груди расстегнута, брюки приспущены ниже колен. В правой руке, которую он держит чуть на излете, покоится бокал, на донышке которого плещется янтарного цвета жидкость. Судя по едва початой бутылке, которая находится здесь же, под рукой, на низком, с гнутыми ножками столике, Вадим Петрович смакует выдержанный «Мартель» — галльский напиток, надо полагать, выбран в тон музыкальной теме шансона.
Голова откинута назад, мышцы лица расслаблены, глаза заплюшены — релакс, как выражается современная продвинутая молодежь. Полная расслабуха.
Подле Ломакина, вернее, у самых его ног, пристроилась «хозяйка», она же администратор «Арт-галереи», стильная брюнетка лет двадцати трех, рослая, на полголовы выше художника, с незаурядными внешними данными, подкорректированными к тому же регулярными посещениями фитнесс-клуба. Из одежды на ней были лишь узенькие полупрозрачные трусики, составлявшие полностью открытыми тугие аппетитные ягодицы. Острые грудки равномерно подрагивали в такт ее выверенным расчетливым движениям. А занималась девушка Роза в точности тем же, что сделало Монику Левински знаменитостью вселенского масштаба, причем, судя по отточенной технике, она в этих делах понимала толк.
Юный друг Ломакина, состоящий при нем то ли в должности секретаря, то ли в качестве подающего надежды ученика, который нуждается в плотной опеке со стороны мэтра, без дела тоже не оставался. Парнишка, а на вид ему вряд ли было больше двадцати, был хрупкого сложения и так же невелик росточком, как и Вадим Петрович. Обнаженный до пояса, он стоял позади развалившегося в кресле Ломакина, массируя своими худыми нервными пальцами шею и предплечья находящегося под глубоким кайфом художника. Губы капризно поджаты, глаза ревниво следят за тем, как Роза, умело пуская в ход наманикюренные пальчики, упругие губки и острый порхающий язычок, настраивает чуткий инструмент маэстро на мажорный лад.
Шансон, «Мартель» и французская любовь — наверное, так бы назвал эту идиллическую картинку сам Вадим Ломакин. Что же касается Бушмина, то он был далек от подобных изысков и потому посчитал данное действо заурядным блядством.
— Вы, двое, а ну-ка марш в ванную комнату!! — гаркнул Бушмин. — Бегом, кому сказано?!
Только сейчас, кажется, они соизволили заметить, что их полку прибыло. Парнишка изрядно трухнул, даже присел от испуга, как зайчишка, готовый в любую секунду дать стрекача. Роза от изумления выпустила изо рта ценную добычу, уставившись широко распахнутыми глазами на застывшего у порога человека, при этом ладошка ее чисто механически продолжала оглаживать хрупкий и капризный инструмент. Что же касается Ломакина, то его реакция оказалась вполне предсказуемой.
— Какого х…! Ты кто такой?! Кто тебя сюда впустил?! — Он попытался встать, но, запутавшись в брючинах, шмякнулся обратно в кресло. — А ну вон отсюда!!
Со второй попытки ему все-таки удалось встать на ноги. Брюки гармошкой легли на мокасины, член грозно встопорщен, рука с указующим перстом показывает на дверь — ничего более уморительного этой сценки даже представить себе невозможно.
— Эй, Антон! Леонид! Куда подевались, мать-перемать!! А ну вышвырните этого хама на улицу!
— Ладно, хватит ломать комедию, — едва сдерживая смех, сказал Бушмин. — Роза, забирай с собой пацана, и дуйте прямиком в ванную комнату! И бегом, если только жизнь еще не надоела…
Девица, как ни странно, врубилась в ситуацию почти мгновенно. Даже не стала собирать с дивана свои шмотки, рванула прямым ходом по указанному ей адресу. Не удержавшись от соблазна, Бушмин слегка шлепнул по тугому округлому заду, все ж мужское начало порой давало о себе знать.
А вот парнишке, чтобы не мешкал и не устраивал здесь истерик, пришлось отвесить подзатыльник, после чего тот стреканул вслед за сообразительной девушкой Розой.
Осмотрев туалетную комнату на предмет отсутствия окон, потаенных дверей, радиотелефонов и прочих вещей, которые позволили бы этой сладкой парочке дать о себе знать внешнему миру, и проинструктировав молодую поросль — коротко, доходчиво и предельно жестко, — он оставил их сидеть до поры взаперти.
Неизбежная в таких случаях суета не отняла у него много времени. Тем не менее в обличье хозяина апартаментов успели произойти разительные перемены: пыл Ломакина резко поугас, весь он как-то скукожился, вроде сдувшегося шара, а его и без того бледное нервное лицо стало медленно наливаться пугающей синевой.
Глядя в его остекленевшие от страха глаза, Бушмин недобро усмехнулся:
— А вас, Вадим Петрович, я попрошу остаться.
Кейс был знатный: из крокодиловой кожи, объемистый, с двумя отделениями, секретными замками и сигнализацией. Легкий аромат, который он распространял, соответствовал роскошной фактуре — это был запах богатства.
— Забирайте деньги и уходите, — слабым дребезжащим голосом произнес Ломакин. — Не надо меня убивать…
— Умгу, — хмыкнул Бушмин. — И вы, конечно, никому и ничего не расскажете?
— Не-ет, никому, — проблеял хозяин апартаментов.
Ломакин при ближайшем знакомстве оказался трусом и слизняком. Достаточно было оказать на него легкий нажим, да еще вдобавок ко всему прочему продемонстрировать обездвиженных «полканов», как он тут же лишился последних остатков храбрости. Целостность собственной шкуры, судя по всему, являлась для него высшей ценностью, к тому же он совершенно не переносил боли, и даже сама по себе мысль о возможном насилии, о том, что ему могут причинить острую физическую боль, заставляла его просто цепенеть от животного ужаса.
На то, чтобы полностью расколоть его, у Бушмина ушло не более пяти минут времени. Теперь из этого хлюпика, строившего из себя большую величину, можно будет вить веревки.
Впрочем, чего еще можно ожидать от гомика, хотя правильнее было бы, пользуясь современной терминологией, назвать его би-сексуалом? И даже тот несомненный факт, что Ломакин является талантливым художником, сути дела абсолютно не меняет: урод, он и есть урод, а профессия или способность к художественному творчеству здесь и вовсе ни при чем.
Надорвав банковскую упаковку, Бушмин отсчитал десять стольников. Развернув их веером, продемонстрировал пребывающему в оцепенении Ломакину.
— Штуку возвращаю обратно.
Он швырнул купюры в объемистое чрево кейса, а надорванную пачку небрежно сунул в зданий карман брюк. Как минимум одну проблему, с наличностью, он решил.
— Мне ведь чужого не нужно, Вадим Петрович… Вы, должно быть, не в курсе, но у вашей фирмы передо мной должок имеется…
— Я… Мне ничего об этом н-не известно, — замотал головой Ломакин.
— Я не имел в виду конкретно вас, речь идет о некоей шайке, в рядах которой состоите и вы, Вадим Петрович… Не так давно меня выставили за дверь одной хорошо известной вам конторы. Руководство фирмы как-то запамятовало о том, что в таких случаях по закону полагается выплатить компенсацию. Возможно, я что-то путаю, поскольку не силен в этой сфере, но я так решил — и баста…
Он на секунду вскинул глаза к потолку.
— Мой оклад был эквивалентен полутора тысячам долларов… Скромно, да? Ну да ладно, я человек умеренный. Так вот… Умножаем месячный оклад на шесть, как и положено делать в таких случаях, и получаем именно ту сумму, что задолжала мне ваша гнусная шайка.
Бушмин перевел взгляд на содержимое кейса. Он еще раньше бегло сосчитал количество пачек — их было всего двадцать пять — и прикинул в уме общую сумму налички — четверть миллиона долларов. Теперь вот стало на девять тысяч меньше.
Помимо долларового нала, в кейсе хранилось примерно с дюжину кредитных карточек. Бушмин не стал даже брать их в руки, защелкнув кейс на все замки. Конечно, четверть миллиона долларов по нынешним временам сумма немалая, и, прихвати он с собой кейс с наличностью, многие из стоящих перед ним проблем решать было бы гораздо проще. Но… Эти деньги — чужие. И не просто чужие, поскольку даже если они принадлежат Вадиму Ломакину, то все равно за ними стоит «янтарная мафия». Другими словами, это грязные деньги. А на чужих, тем более грязных деньгах Бушмин свое счастье, образно выражаясь, строить не намерен.
Он сунул кейс в разверстую пасть потайного сейфа, обнаружить местоположение которого, уж тем более вскрыть без «любезной» помощи самого хозяина ему вряд ли удалось бы.
— По правде говоря, ваши компаньоны задолжали мне гораздо больше той суммы, что вы предложили в качестве выкупа за свою гнилую душонку, — мрачно сказал Бушмин. — У них никаких денег не хватит, чтобы со мной расплатиться… Ладно, этот вопрос будем считать закрытым.
На верхней полке вместительного сейфа он обнаружил отделанный янтарем нарядный ларец. В таких обычно хранят ценные бумаги или драгоценности. Но внутри его оказался револьвер марки «смит-вессон» и две фабричные упаковки с патронами к нему. На вороненый металл напылен тонкий слой золота, богато инкрустированная рукоять и весь его вид в целом производили впечатление дорогостоящей игрушки. И все же, вне всякого сомнения, это —было настоящее боевое оружие.
Придвинув стул, Бушмин уселся напротив хозяина апартаментов. Откинув барабан, надорвал пачку и стал не спеша вгонять патроны в цилиндрические гнезда. Ломакина колотила мелкая дрожь, все шло к тому, что он вот-вот закатит истерику или же хлопнется в обморок.
Снарядив полностью трофей, Бушмин защелкнул барабан на место, затем смерил своего трусливого визави задумчивым взгляд дом.
— Учтите, Вадим Петрович, ваше будущее находится в ваших же руках… Я не маньяк и не сумасшедший, как вы, очевидно, решили про себя, но если вы откажетесь ответить хоть на один мой вопрос или попытаетесь соврать мне — я не задумываясь пущу вам пулю в лоб. Не забывайте об этом ни на секунду, и тогда, возможно, все для вас закончится небольшим нервным потрясением… Двигаем дальше. Я пока не знаю, как долго мне придется пользоваться вашим гостеприимством. Не исключено, что я уйду уже в ближайшие час или полтора, но возможно и такое, что мне придется здесь задержаться, равно как и вам, добавлю, на более длительный срок. Как бы ни развивались события, зарубите себе на носу одну важную вещь. Я приходил сюда за деньгами, ясно?! Ломакин испуганно закивал головой.
— Нет, вы ни черта пока не поняли, — досадливо поморщился Бушмин. — Когда все закончится, миром или стрельбой, пока мне, сие неведомо, вас, естественно, станут выспрашивать в подробностях о том, что здесь произошло. В ваших же интересах прикинуться дохлым бараном, в сущности, это будет недалеко от действительности… Что бы у вас ни спрашивали, как бы настойчиво ни пытались выудить малейшие детали и подробности, твердите, как попка-дурак, одно и то же: ничего не помню, ничего не знаю… Скажете, что находились в шоке или в состоянии полной прострации или вообще валялись без чувств…
Бушмин кивнул в сторону сейфа с открытой дверцей.
— Вам нужно будет это как-то объяснить… Скажете, что вас заставили под угрозой применения оружия… А все, что было дальше, не помните, пребывали в отключке. Так и передадите тем, кто у вас будет интересоваться: приходил, мол, стребовать должок по зарплате.
Он в задумчивости почесал подбородок кончиком вызолоченного ствола.
— Черт, слишком длинный у нас выходит базар… Короче, в ваших же интересах молчать в тряпочку, потому что ваши же дружки-компаньоны могут устроить вам полный капут, хотя вы весь из себя на фиг талантливый.
Убедившись, что притихший Ломакин проникся сказанными речами, Бушмин после небольшой паузы продолжил:
— А теперь я попрошу вас об одном одолжении. По правде говоря, вы мне абсолютно неинтересны, потому как понадобились исключительно в качестве наживки. Меня интересует гораздо более крупная рыба, чем вы, поэтому мне таки придется, Вадим Петрович, насадить вас на крючок, вроде навозного червя.