— Отлично, — сказал он себе. Посмотрел на рекламный плакатик, пришпиленный к стене, и добавил с легкой усмешкой: — Прощай, Полесск. Город радости и счастья.
Глеб посмотрел на часы. До поезда оставалось меньше часа. Он застегнул сумку и стащил ее с кровати на пол. Затем выдвинул ручку, снял колеса с тормоза и покатил сумку к двери.
Распахнув дверь номера, Глеб от неожиданности отступил на шаг назад. Перед ним стояла Эльза Зиберт. Ворот ее пальто был испачкан, волосы растрепались, глаза нервно блестели.
— Можно к тебе? — спросила она.
— Нет, — сказал Глеб, справившись с удивлением. — Я уезжаю. Через пятьдесят минут мой поезд.
Лицо Эльзы чуть напряглось.
— Значит, уезжаешь, — констатировала она.
— Да.
Эльза пару секунд молчала, а потом произнесла обреченным голосом:
— Значит, меня убьют.
— Кто убьет? — опешил Глеб. — Почему?
Эльза не ответила. Она повернулась и молча пошла к лестничному пролету.
— Постой! — окликнул ее Корсак.
* * *Эльза сидела в кресле со стаканом воды в руке. Глеб сидел напротив Эльзы, на заправленной кровати, и смотрел на ее бледное, осунувшееся лицо.
Когда она закончила свой рассказа, Глеб вздохнул и проговорил:
— Значит, вернулась в город на полицейской машине?
— Да, — ответила Эльза.
— Ты хоть понимаешь, как дико все это звучит?
Эльза чуть прищурилась:
— Ты о двух трупах, которые я оставила в лесу?
— Нет. О том, что произойдет сегодняшней ночью.
Она пожала плечами:
— Ты сможешь сам все увидеть.
— И там будет полгорода?
— Почти, — ответила Эльза. И повторила с холодной настойчивостью: — Ты можешь сам это увидеть.
Глеб обдумал ее слова. Посмотрел на часы.
— Все это, конечно, бред, — сказал он после паузы. — Но на поезд я, кажется, все равно уже опоздал. — Он снова вздохнул. — Ладно. Но тебя ведь наверняка разыскивает полиция? Где ты собираешься прятаться?
— У тебя в номере, — ответила Эльза и отпила глоток воды. — Хозяин гостиницы кое-что мне должен.
Глеб вопросительно приподнял брови, и Эльза пояснила:
— Старые счеты. Он никому не расскажет, что я здесь. А про тебя… — Эльза чуть прищурилась. — Про тебя он всем скажет, что ты уехал на вокзал. И что он сам вызвал тебе такси. Говорю тебе, нас никто не будет здесь искать. Главное, никуда не выходить из номера до наступления темноты.
Глеб посмотрел на окно. На вечернем небе блестели багровые отблески заката.
— Ну, хорошо, — выдохнул он. — Сделаем так, как ты хочешь.
7Глеб и Эльза сидели на ковре в гостиничном номере, опершись спинами на кровать. За окном смеркалось. Между ними на полу стояла бутылка водки, рядом — бутылка тоника и два стакана.
— Сколько времени? — спросил Глеб.
— Полдесятого, — ответила Эльза. — Осталось чуть больше двух часов.
Глеб поднял бутылку и свинтил крышку.
— Ты уверен, что нам стоит сейчас пить? — негромко спросила Эльза.
— Я уверен, что мне нужно выпить, — ответил Глеб.
Он плеснул себе в стакан водки. Затем добавил туда тоника. Стакан Эльзы он наполнил тоником, после чего взял свой стакан и, чокнувшись со стаканом Эльзы…
— Чин-чин!
…сделал большой глоток. Эльза смотрела на него грустным, отстраненным взглядом. Глеб отпил еще один глоток, облизнул губы и сказал:
— Как именно погиб мой дядя?
— Ты хочешь знать подробности? — тихо проговорила Эльза.
Корсак кивнул:
— Да.
— Это была случайность. Нелепая случайность. Он не должен был погибнуть. Они пришли за тем, что принадлежит им. Но они не собирались его убивать.
— Кто именно был возле музея?
— Я не знаю всех. Но с ними был художник Паша Базаров. И еще — начальник полиции. Насчет остальных я не уверена. Они все скрывали свои лица.
— Откуда ониузнали о его находке?
— Думаю, что он сам кому-то разболтал. Может быть, в подпитии. Он ведь был пьющий.
— Библиотекарь Клинков тоже был в курсе?
— Наверное. Он точно знал, что Борис что-то нашел. Но я не уверена, что Борис рассказывал ему подробности.
Глеб задумчиво повертел стакан в пальцах.
— Давай-ка подытожим. Геер, Рогов и Беккер узнали о том, что мой дядя нашел в подвале музея что-то вроде клада. «Отцы города» отправили тебя к нему, чтобы ты разузнала подробности. Для этого ты должна была соблазнить его и…
— Глеб, — негромко осадила Эльза.
— Тебе не нравится слово «соблазнить»? — Он пожал плечами. — Хорошо. Заменим его на «переспать».
— Глеб, прошу.
Он усмехнулся и отпил из стакана.
— Хорошо, прости. Мой дядя купился на твои чары и рассказал тебе про… — Глеб осекся. — Как, ты сказала, называется эта штука?
— Краниум.
Глеб кивнул:
— Ну да. Краниум. Полированная башка какого-то зверя, приспособленная для отправления религиозных нужд.
— Краниум для них — священный предмет, — тихо поправила Эльза.
— Ну да. И я о том же. Этот самый краниум — штука довольно дорогая, так как он украшен платиновыми кольцами и драгоценными камнями…
— Для них ценность краниума не в кольцах и камнях…
— Я это уже понял. — Глеб отпил глоток коктейля и искоса посмотрел на Эльзу. — Ты точно не знаешь, где он сейчас?
Она покачала головой:
— Нет. Краниум исчез.
— Ладно. Но мы должны знать, где будет проводиться эта… ритуальная сходка?
— Я знаю где. В одном месте на дне Роминтского лабиринта. Они называют его…
— Черное ущелье? — подсказал Глеб.
Эльза посмотрела на него удивленным взглядом.
— Откуда ты знаешь?
Глеб невесело хмыкнул:
— Прочитал в одной книжке.
— Это место для них священно. Они проводят там мессу каждый год, в один и тот же день, в один и тот же час.
— Чертовы зверопоклонники, — проворчал Корсак. Он снова посмотрел на часы. — У нас еще почти два часа.
— Да, — отозвалась Эльза. — Что будем делать?
— Хочешь, займемся сексом?
— Глеб!
— Прости. — Он хмыкнул. — Что-то меня сегодня несет.
— Ты слишком много выпил, — с упреком сказала Эльза.
— Ты думаешь? — Он пожал плечами. — Ладно. Вот сейчас допью этот стакан и больше не буду.
Глеб допил коктейль, затем поставил стакан на пол, опустил затылок на мягкий край матраса и устало прикрыл глаза.
Господи, дай мне силы не сойти с ума.
— Ты говорил, что у тебя есть рукопись романа, — тихо проговорила Эльза. — Того самого, который писал Борис.
— Есть, — сказал Глеб, не открывая глаз.
— Можно мне его почитать?
Глеб открыл глаза и удивленно посмотрел на Эльзу.
— Ты правда хочешь?
— Да, — кивнула она.
— Хорошо. В конце концов, у нас два часа, а чтение — отличный способ убить время.
Глеб поднялся на ноги и подошел к чемодану.
8«Это был пес. Обычный пес. Хотя нет, не обычный. Мышцы его вздулись буграми, а раскрытая пасть, казалось, увеличилась в размерах раза в полтора. Пес, черно-палевый, головастый, стоял над мертвым ребенком, широко расставив лапы, а с белых, оскаленных зубов его на землю капала кровь.
— Убил! — рыдала женщина, поддерживаемая с двух сторон молодыми парнями. — Загрыз, ирод!
Рыцари окружили пса, держась за рукояти мечей.
— Пес явно взбесился, — сказал Гассель и первым вытянул свой меч из ножен. — Нужно убить его, пока он не добрался еще до кого-нибудь.
Пес уставился на Гасселя пылающими глазами и глухо зарычал. Было в его рыке что-то такое, что заставило рыцаря замереть на месте, что-то, чего не бывает в рычании обычных собак.
— Это не просто пес, — процедил сквозь зубы Бык Рорхарт, не спуская глаз с клыков зверя. — Посмотрите на его зубы.
Зубы у пса были странные — непропорционально длинные, острые, как гвозди, и неровные.
Гассель облизнул пересохшие губы и хотел что-то сказать, и в этот миг голова пса стала медленно поворачиваться, все сильнее и сильнее, и поворачивалась до тех пор, пока уши чудовища не оказались снизу. Рыцари смотрели на эту перевернутую голову в полном изумлении. Бык Рорхарт, покосившись на товарищей, незаметно перекрестился. Казалось, крестное знамение вызвало у зверя приступ новой ярости, пес снова зарычал, и в глазах его, глядящих снизу, полыхнул багровый огонек.
— Свят-свят-свят… — раздалось сразу с нескольких сторон.
— Что за чертовщина? — хрипло пробормотал побледневший Гассель.
Собака тронулась с места и, продолжая рычать страшной перевернутой пастью, шагнула вперед. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Флориан Печальный. В одно мгновение он выхватил из ножен меч и рубанул адского пса по голове. Голова твари раскололась надвое, будто капустный кочан, ее половины повисли на шее страшными окровавленными обрубками, однако пес не остановился и продолжал идти на рыцарей.
И тут с разных сторон деревни послышались крики. Гассель тряхнул головой, приходя в себя, ринулся на пса и стал рубить его мечом, прочие рыцари, посчитав, что их помощь коротышке уже не нужна, развернулись и побежали на крики.
Галеб бежал по двору вместе с рыцарями, шлепая по жидкой грязи. На пути у них попалась стая гусей. Гуси, белые, упитанные, сильные, возмущенно загоготали и взмыли в воздух. Что-то в этих гусях было странное. Галеб остановился, чтобы сообразить, что его так удивило. Мимо с криками бегали общинники — взрослые и дети. Галеб поднял голову, посмотрел на кружащих над деревней птиц и понял, что было не так — птицы летали вверх ногами. Выглядело это столь жутко, что Галеб мгновенно вспотел от ужаса.
Однако через секунду случилось нечто еще более страшное. Дверь конюшни с грохотом вылетела, и из ее темной утробы выскочил каурый жеребец пастора. Взбесившийся жеребец на полном скаку пересек двор, настиг хромоногую дочку бочара, ковыляющую к амбару, сбил ее с ног и растоптал копытами. Затем жеребец развернулся и, резко дернув головой, схватил зубами за плечо пробегающего мимо мальчишку. Жеребец успел вырвать из плеча мальчишки кусок плоти, когда тяжелое копье, брошенное мощной рукою Быка Рорхарта, пронзило ему голову.
В деревне царил полный переполох. Повсюду слышались крики:
— Убивайте собак!
— Скотина взбесилась!
Однако Галебу не довелось принять участия в сражении со взбесившимися животными. Летающие вверх ногами гуси, про которых он забыл, отвлекшись на жеребца, спикировали сверху и ударили его клювами в голову. В черепе у Галеба загудело, ноги его подкосились, и он рухнул на землю без сознания.
В себя он пришел только к вечеру. Возле топчана, на котором он лежал, сидела Элоиза. Она смачивала ему лоб тряпицей, и лицо ее было таким усталым и бледным, словно она сама нуждалась в помощи лекаря. Увидев, что Галеб пришел в себя, Элоиза отложила тряпицу, взяла со стола кружку с травяным отваром и поднесла ее к губам Галеба.
— Выпей, — промолвила она сипловатым от усталости голосом. — Это вернет тебе силы.
Галеб сделал несколько глотков, потом вновь опустил затылок на топчан и спросил:
— Чем все закончилось?
— Рыцари перебили всю живность в деревне, — ответила Элоиза. — Теперь у нас нет ни кур, ни собак, ни лошадей.
— Что с ними произошло? Почему они взбесились?
— Отец сказал, что во всем виновата Роминтская пуща. — Элоиза вздохнула: — Демоны вселились в наших животных.
— Такое случалось прежде? — спросил Галеб.
Девушка покачала темноволосой головой:
— Нет.
Галеб помолчал, осмысливая услышанное, затем спросил:
— Много людей погибло?
— Четверо, — ответила Элоиза. — Еще троих животные сильно покалечили.
— А что с тем мальчиком, которого укусил жеребец?
— Ты говоришь про сына плотника? Малыш умер. Отец уже предал его тело земле.
— Ясно.
Галеб закрыл глаза.
— Не думай ни о чем плохом, — услышал он голос Элоизы, и влажная тряпица вновь опустилась на его пылающий лоб. — Твои раны неглубоки, и они удивительно быстро затягиваются. Но у тебя жар, и тебе нужно отдохнуть.
— Да… — тихо вымолвил Галеб. — Мне нужно отдохнуть.
Он почувствовал, как дрема охватывает его мозг, и не стал ей противиться.
В ту ночь Галебу приснился странный сон. Ему снилось, будто в ночном сумраке страж Отто подошел к дому, в котором жил виноградарь Гюнтер со своей женой, на мгновение остановился у двери, затем воровато огляделся, вынул из ножен кинжал, сунул его в дверную щель и, действуя ловко и бесшумно, скинул крючок с петли.
Открыв дверь, страж Отто змеей проскользнул в дом Гюнтера. В доме он сразу прошел к широкой деревянной кровати, накрытой соломенным тюфяком, на котором спали виноградарь и его жена. Остановившись возле кровати, Отто пару секунд медлил, словно выбирал, с какой из двух жертв ему следует начать. Затем он склонился над женой виноградаря. Женщина спала на спине. Изо рта стража Отто вылез черный длинный язык. Язык этот, подобно жуткому насекомому, устремился ко рту женщины, раздвинул ей губы и скользнул ей в гортань.
Пару секунд ничего не происходило, а затем острый кадык на жилистой шее Отто задергался, а женщина захрипела во сне, кожа у нее на лице побелела, а щеки и глаза запали.
Длилось это не больше минуты. Затем страж Отто вынул изо рта женщины черный язык, обошел кровать и встал возле виноградаря Гюнтера.
…Галеб проснулся среди ночи от странного ощущения. Ему казалось, нет — он это даже увидел каким-то внутренним взором, как черная тень вышла за ворота и направилась в лес.
Галеб вскочил на ноги. Спать он не хотел и чувствовал себя как никогда бодро. Быстро одевшись и прихватив с собой кинжал, он бесшумно покинул дом и зашагал к забору, огораживающему деревню. Не доходя до ворот, он подпрыгнул и одним прыжком перемахнул через двухметровый забор.
По-кошачьи мягко приземлившись на траву, Галеб быстро выпрямился и зашагал к лесу. Ноздри его вдыхали запах влажных деревьев, но к этому запаху примешивался еще один — странный, терпкий, не принадлежащий ни человеку, ни зверю.
Углубившись в лес на четверть мили, Галеб остановился, втянул ноздрями воздух и громко крикнул:
— Страж Отто! Я знаю, что ты здесь!
Черная тень мелькнула среди деревьев в лунном свете. Галеб выхватил из-за пояса кинжал и метнул его в Отто, однако тот ловко увернулся от летящего оружия и с обезьяньей ловкостью запрыгнул на дерево. Галеб бросился к нему, но Отто перепрыгнул на другое дерево и повис на нем, словно огромная муха, вцепившись когтями в толстый ствол. Галеб, резко развернувшись, взвился вверх и попытался схватить стража, но тот, преодолев одним прыжком метров десять, перемахнул на другое дерево, а с него — на третье.
Галеб снова повернулся к Отто, но тот принялся перепрыгивать с дерева на дерево, кружа вокруг Галеба. Происходило это настолько стремительно, что в конце концов у Галеба закружилась голова, и в этот миг Отто прыгнул Галебу на спину и вцепился когтями ему в плечи. Галеб вскинул руки и схватил Отто за голову. Он попытался оторвать монстра от себя, но силища у того была огромная.
Отто захохотал, и смех его был похож на визгливое хрюканье десятка свиней.
— Noli me tangere! [3] — заголосил Отто своим хрюкающе-лающим голосом, перейдя вдруг на латынь. — Filius tu canis et cameli! [4]
Галеб не заметил, что стал превращаться в зверя, он лишь почувствовал, как по рукам и ногам его заструилась огромная сила. Яростно зарычав, он с размаху ударил демона, вцепившегося ему в плечи, о ствол дерева, а затем, воспользовавшись тем, что тот на мгновение ослабил хватку, сдернул его с себя.
Отто упал на землю и зашипел, из его раскрытого рта выскользнул черный, лоснящийся язык и со скоростью выпущенной стрелы устремился к Галебу. Галеб перехватил этот язык когтистой лапой, стиснул толстые пальцы и одним рывком вырвал язык из пасти чудовища. Отто закричал от боли, но Галеб ударил его лапой по лицу, и тот захлебнулся собственным криком.
Галеб подхватил стража Отто с земли, поднял его вверх, а затем выставил колено и с размаху опустил Отто спиной на него. Спина стража хрустнула, и он обмяк в лапах Галеба.
Галеб швырнул тело демона на землю, потом поднял голову, взглянул на луну и завыл — тоскливо и надсадно, как могут выть только волки.
В деревню Галеб возвращался быстрой, легкой походкой. Чувствовал он себя странно. Вся его натура, все его существо ликовало, как вырвавшийся на свободу узник, однако на душе тяжелым камнем лежала тоска.
Не дойдя до ворот тридцати шагов, Галеб увидел одинокий силуэт и остановился. Втянул ноздрями воздух и удивленно вскинул брови.
— Пастор? — выдохнул он.
Пастор Зиберт неторопливо приблизился к нему и тоже остановился, не дойдя нескольких шагов.
— Теплая сегодня ночь, Галеб, — сказал он, пристально разглядывая Галеба.
— Да, — отозвался тот. — Теплая.
— Решил прогуляться?
— Да, отче. Бессонница замучила.
— Что ж, прогулка — лучшее средство от бессонницы. — Пастор прищурил тяжелые, морщинистые веки. — А что с твоим лицом, Галеб?
Галеб вскинул руки к лицу и быстро его ощупал. Лицо его уже обрело прежние черты, но челюсть все еще была излишне массивной, а изо рта торчали клыки. Галеб поспешно сомкнул губы.
— Пастор, это не то, о чем вы подумали, — глухо проговорил он. — Я преследовал Отто. Демон овладел его душой.
— Я видел стража Отто, когда он выходил из дома виноградаря Гюнтера, — сказал пастор. — Я окликнул его, но он был так сильно погружен в свои мысли, что не расслышал меня. Заподозрив неладное, я вошел в дом Гюнтера.
— И что вы там нашли? — прищурился Галеб.
Лицо пастора Зиберта дрогнуло, а губы тихо проговорили: