На вас, мне, лежит огромная ответственность. Мы - строители, фундамент. Воспитывайте, воспитывайте детей. Они - наше - ваше будущее, граждане того, взлелеянного, гармоничного мира!
***
Непослушание, либо невыявление должного почтения – 8 особей (утилизированы).
Они шли.
Далекими землями.
Незнакомыми тропами.
Мимо чужих жилищ. Во всем похожих на их собственное.
На Ковчеге все было похоже.
Но запах – нос, чутье не обманешь.
«Великая Мать!»
Рхат Луну сделалось страшно. Он никогда не заходил в такие дебри. Конечно, хозяин Брайен добрый, но ведь Рхат Лун разбил пятиногого зверя, и божка…
«Великая Мать, милостью твоей, если только я вернусь, мы вернемся домой, я стану самым лучшим слугой. Хозяин Брайен, Хозяйка Рената, преданнее, расторопнее, аккуратнее слуги, не найдется на всем Ковчеге! А пыль! Я люблю, обожаю, жить не могу без пыли!»
Хозяин Брайен остановился у одной из дверей. Зачем-то огляделся, дождался пока дальний прохожий скроется за углом коридора, после чего постучал.
Необычно.
Два быстрых, потом один… потом снова два быстрых… Рхат Лун не запомнил, да и как было запомнить, когда он молился Великой Матери.
Щелкнул замок. Дверь открылась.
- Брайен! Проходите, только что началось.
«Что началось? Праздник Рождения? Великая Мать!»
Что сразу навалилось на Рхата, так это – запах. Запах дыхания. Давно не мытых и свежеискупанных тел, разгоряченных и холодных. Запах любопытства. Запах страха. Запах надежды, и запах обреченности.
Жилище, немногим больше хозяйского, было сплошь, что называется, забито народом.
«Великая Мать!»
Рхат Лун никогда еще не видел такого.
Хозяева и рабы, сидели, стояли, бок о бок, как равные. Все взоры были обращены к дальней стене, где на возвышении говорил один из Хозяев. Худой старик, нижняя часть лица которого заросла жидким седым мехом.
- Братья, сестры. Повинуясь зову сердца, естеству, кто пришел сюда впервые, и постоянные слушатели. Именно: братья и сестры. Ибо, как завещал Учитель нет низших и высших, рабов и господ. Перед лицом Всезнающего – все равны. Паукообразный гандапод с Аграрии и ластоногий тун с Ваниба, член Совета Техников и чистильщик заброшенных секторов. Так говорил Учитель. Воодушевленные этими словами, наши предки построили Ковчег. Нести слово Божественного меж звезд…
Учитель – бог Хозяев, Рхат Лун и раньше слышал это имя. Странный бог, как все у Хозяев. Имя не было запретно, однако его старались пореже произносить вслух. Боги Рхат Луна карали, разве за исключением Великой Матери, а Учитель…
- Забыты пророчества, попраны заповеди - законы, по которым жили поколения наших предков! Глядя из звездного жилища на деяния детей своих, сердце Всепрощающего обливается кровью…
Хозяин Брайен слушал внимательно. Понемногу, с речью выступающего, лицо вновь обретало привычные черты. Камни скул разглаживались, возвращался румянец.
Рхат Луну же сделалось… скучно.
- Не убивай! - кричал старик.
- Не убивай, - повторяла за ним толпа.
- Не лги!
- Не лги.
- Не прелюбодействуй!
- Не прелюбодействуй.
Теснота, вонь, малопонятные речи…
Рхат Лун начал оглядываться, сначала осторожно, ежесекундно ожидая усмиряющего окрика, затем смелее.
Над узкими плечами одной из Хозяек возвышались длинные уши. Широкие, с кисточкой черных волос на концах. Что-то знакомое…
Любопытство двинуло Рхата вперед. Хозяин Брайен, занятый слушаньем речи, не обращал внимания на Рхата, да и остальные Хозяева… вот и узкие плечи, Рхат Лун привстал, заглянул за них…
- Боэта! – возглас был едва слышен, однако рядом сидящие оглянулись на Рхата. Оглянулась и та, которую он заметил.
- Рхат?
- Боэта!
Протиснувшись между худой Хозяйкой и ее соседом – мускулистым вологонанином, Рхат Лун оказался рядом с девушкой.
- Рхат! Но как ты?..
- Мой хозяин привел меня. А ты?
- Тоже. Рхат.
- Боэта…
Эти длинные ушки, эти большие глаза, чуть вздернутый носик… как же она была прекрасна. Что-то шевельнулось в душе Рхата. Нет, девушка всегда нравилась ему, но кто он был раньше для первой красавицы племени.
- Ты видел кого-нибудь из наших?
- Нет, а ты?
- Нет, - уши девушки поникли. – Моя сестра, помнишь Роэту? Я просила Хозяев разыскать… Ее, наверное, забрали на фабрику, здесь много фабрик, или того хуже – в лабораторию…
- Учитель жив. Многие, многие забыли Великого, живут не по заповедям. Но, скоро, истинно говорю вам, близится тот час, переполнится чаша терпения, явится он, в гневе и моще, спросить с недостойных детей своих. И предстанут отступники пред грозные очи, и будут держать ответ…
- Боэта…
- Рхат…
- Слушай, ты где живешь, у кого?
- Мои Хозяева: господин и госпожа Кекуле, третий ярус сектор пластмасников.
- А я у Хозяина Брайена и Хозяйки Ренаты, сектор, кажется… металлургов.
По глазам Боэты, Рхат понял – ей так же мало говорят малознакомые названия.
То ли дело на родине – Большой Овраг, Великое Дерево, Река.
- Мы можем видеться здесь, - нашлась Боэта, - Хозяйка часто берет меня с собой.
- Я… я не знаю, я впервые…
- А ты попроси Хозяев. Они добрые. Учитель – их бог, учит - все равны. Хозяева и рабы. Их бог тоже добрый, совсем, как Великая Мать.
Рхат Луна покоробили эти слова.
Как может быть кто-то равен Великой Матери. Как Боэта может даже подумать о таком!
- Нет, ты послушай, - распалялась девушка. – Они учат прощать обиды, не делать зла, любить ближнего…
- И накажет недостойных! – как раз вещал седой. – Не дрогнет длань карающая! Устыдятся отступники деяний своих! И раскаются. Но поздно, будет поздно!
- Обязательно приходи, послушай, ты сам все поймешь!
***
В такой день у Бога все равны.
Из сборника «Устное народное творчество»
Некоторое время аппарат держался у пузатого бока Ковчега. Затем развернулся, рывками, словно незрячий, с осторожностью ощупывая окружающее пространство. На миг сверкнули круги сопл в ореоле голубой дымки.
Так же неловко двигаясь, аппарат исчез.
Этьен Донадье отвернулся от иллюминатора. За спиной начальства, едва дыша, замерли подчиненные во главе с Кастором Шейко.
Старший Техник склонил тяжелую голову, разрешая продолжать.
Кастор затараторил, словно опасаясь не дождаться очередного кивка.
- Мы оказались правы – непонятные приборы для управления. Только что вы наблюдали пробный полет детеныша, то бишь э-э-э агрегата.
- Детеныша? – изогнул худую бровь Донадье.
- Ну да, - смешался Шейко, - Ребята так назвали, по аналогии с новорожденными, покидающими… тело матери…
- Любопытно.
Расценив реплику начальства, как разрешение продолжить, Шейко снова затараторил:
- Фронт работ поистине необъятен. В данной области, мы… дети. По-прежнему остается неизвестно назначение ряда приборов, как правильно управлять, возможно что-то делаем не так… наконец, главный вопрос – зачем все это?
- Зачем, разберемся позже. Ваша задача – иная.
- Не хватает людей, я бы сказал – катастрофически. Специалисты, задействованные в проекте, и так, отстояв основную смену, бегут сюда. Однако у меня забирают и их, якобы ваш приказ, какие-то проходы…
- Приказ Совета Церкви, - кивнул старший техник. – Пока вам придется довольствоваться имеющимся. Сколько всего обнаружено подобных… детенышей?
- Два десятка по этой стороне. Однако многие считают, и я разделяю их мнение – это не предел. Возможно, в иных секторах… если провести широкомасштабные исследования… теперь мы знаем, что искать, на какие вещи обращать внимание. Вопрос нехватки кадров – более чем острый.
- До праздника ничем помочь не могу! – отрезал Донадье. – Вы упоминали о еще одной находке?
Шейко оживился.
- Да, ребята здесь, в конце коридора обнаружили запертую дверь. Попытались… словом, она не поддавалась, ну мы и…
- Вскрыли, - подсказал старший техник.
- Ну да, вскрыли.
- Что же вы обнаружили такого необычного?
Шейко нервно заскреб затылок.
- Пойдемте… лучше покажу.
***
Нижайше прошу Высокий Трибунал принять моего сына Алексея девяти лет от роду на служение Матери Церкви с тем, чтобы он стал священником и членом Совета. По причине имеющихся явных способностей. На прошлой неделе сынишка отобрал тряпичную куклу у соседской девчонки и спалил на собственноручно сооруженном костре.
С превеликим уважением, Марк Шагалов – отец будущего члена Совета Церкви.
Тишину нарушал шорох одежд.
Когда они приходили – тихие голоса, щелчки переругиваний, сдавленный смех, были основными звуками.
С превеликим уважением, Марк Шагалов – отец будущего члена Совета Церкви.
Тишину нарушал шорох одежд.
Когда они приходили – тихие голоса, щелчки переругиваний, сдавленный смех, были основными звуками.
В конце проповеди – шорох одежд. Только.
Эммануил обругал себя.
Пусть и мысленно, он назвал свое выступление – проповедью.
Не первый раз.
Что случилось?
Или уверовал в собственное божественное естество?
Вода, изменчивая, податливая, безвольная вода точит мерило твердости – камень.
Когда, гуляя секторами, на каждом шагу натыкаешься на собственные изречения, возведенные в канон. Когда именем твоим проклинают оступившихся и им же восхваляют праведников. Когда новообращенные смотрят на тебя с затаенным благоговением.
Поневоле задумаешься.
Оговоришься. Душа не камень.
- Учитель, благослови моего сына.
Женщина была неимоверно худа – тонкие кисти, обтянутые серой кожей, торчащие скулы, глубоко запавшие глаза; жидкая челка выбивается из-под серого платка. Малыш – ребенок восьми лет, напротив, являл типичный пример, что называется, - пышущего здоровьем. Округлившейся животик, румяные, лоснящиеся щеки, горящие глаза, на губах – немного язвительная ухмылка. Создавалось устойчивое впечатление – дитя высасывает жизненные соки из матери.
Ладонь касается пушистого ежика волос.
- Благословляю тебя.
Когда-то он помнил их всех. Мог назвать по имени. Сколько пар образовалось, смешалось фамилий, дав ростки новой жизни.
- Учитель, спасибо, спасибо!
Малыш, в отличие от матери, нехотя склонил голову и удалился, важно неся мячик пуза.
Он мечтал о счастье, хотел царства гармонии. Шабровски – забытый друг, ты оказался прав. Люди – всегда люди.
Кто-то обязательно узрит, что кусок (жена, комната, одежда) соседа лучше. Кто-то захочет отобрать его. Силой. Кто-то захочет власти и двинется к ней, уничтожая и кроша все на пути. И достигнет. Пьедестал – гора трупов, или судеб. Пока только горка. Чтобы удержаться наверху, гора должна быть больше, шире. Чтоб никто не добрался. По трупам трудно карабкаться.
Выбирай, отделяй, изолируй лучших среди лучших.
Люди – всегда люди.
И какая разница – планета, страна или корабль – количество. Единство, суть – неизменна.
- Благослови и меня, Учитель!
- Благословляю.
Дурак, наивный глупец. Сто лет понадобилось, чтобы прозреть. Меряя историей – капля, чертовски мало. Меряя искалеченными судьбами…
Виноват, как же он виноват перед ними. Предками, поверившими ему, закончившими жизненный путь в топке утилизатора со сладкой надеждой на будущее. Живущими сейчас – просящим благословение, смотрящим с надеждой – мальчиком и его матерью. И самое главное – перед многими поколениями их потомков.
Знали бы они.
Впору проклинать.
- Учитель, благослови.
- Благословляю.
Упасть на колени, сейчас, перед всеми, просить, вымолить прощение… нет ему прощения.
А может… открыться, выйти к церковникам, сказать, кто он на самом деле, пожурить нерадивых детей, подкорректировать, исправить, и с начала, ведь не все потеряно!..
Не поверят. Или того хуже – обожествят.
Но вероятнее – первое.
Появись Иисус на Земле в век инквизиции, странствуй, проповедуй, твори чудеса, наводи порядок в храмах – его первого сожгли бы на костре. Может и сожгли, за тысячами жертв не заметив смерти Спасителя.
- Благослови, Учитель.
- Благословляю.
Родители строго настрого запретили спускаться в заброшенные сектора, но запретный плод, как известно, сладок.
Мальчишки натолкнулись на человека.
Мальчишки – это Тимур, Саша Гайдуковский, Андрей Гопко, Нолан и еще пара примкнувших к компании ребят из сектора химиков.
Поначалу они испугались. Но, увидев, чем занят незнакомец, осмелели.
Тимур и Саша, как самые смелые подошли ближе.
Человек плакал.
Тихо, без вздрагиваний.
Блестящие слезы стекали по худым щекам.
- Простите, простите…
Шептали искусанные в кровь губы.
Человек взглянул на детей.
- Простите меня!
***
Место аварии: реакторный отсек.
Причина: износ оборудования (трещина во втором экранирующем кожухе).
Потери людских ресурсов – 0.
Прекратили функционировать, либо получили повреждения, несовместимые с дальнейшей трудовой деятельностью – 23 раба. Отработанный материал утилизирован.
Рекомендуемая квота на детей – 5.
Боэта!
Боэта!
Рхат Лун пребывал, словно во сне.
«Великая Мать, спасибо!»
Крамольная мысль иногда закрадывалась в его голову: «Ради встречи с Боэтой, стоило оказаться на Ковчеге».
Хозяин Брайен уже несколько раз брал Рхата на собрания. Каждый раз в разное место. И каждый раз он встречал там Боэту. Забившись в самый дальний угол, они разговаривали с девушкой. Долго, пока шло собрание. В последнюю встречу, Рхат осмелел, тихонько, в темноте, он накрыл волосатую руку девушки своей ладонью. И она не отдернула.
Рхат был счастлив.
После этого он не спал всю ночь, молился, мечтал, считал дни до следующего собрания.
Никогда работа по дому не была настолько в радость. Никогда хозяева не были такими добрыми. Никогда дни не тянулись так мучительно долго…
- Ты уверенна, ты точно уверенна?
- Да, не забывай, это не впервые. Все симптомы!
Громкие голоса Хозяев вывели из полусонного состояния.
- Не очень хорошо.
- Думаешь, я не понимаю!
Ругаются?
Как они могут ругаться, когда вокруг все так хорошо! Как кто-то вообще может быть недоволен!
- Не кричи, Лизу разбудишь.
- Извини.
- Ничего, ты меня извини.
- Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю.
Любовь – другое дело. Конечно, любовь Хозяев совсем не такая, как у Рхата. У него она намного сильнее, чище…
- Еще раз спрошу – уверенна?
- Да, я беременна.
Беременна!
Какое счастье!
Хозяйка беременна!
Какая радостная новость!
Осмелевший Рхат, едва не ворвался к ним в спальню.
Поздравить! Все равны – сами говорили.
- Что будем делать?
- Не знаю, пока не знаю…
Непонятно.
Почему в голосах людей нет радости?
Рхат представил, как бы он радовался, узнай, что жена ждет ребенка… особенно, если жена – Боэта…
- Я… все будет хорошо, я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю.
Чужие обычаи. Непонятные разговоры.
***
И настали смутные времена.
Но истинные сыны и дочери сохранили верность Заветам Учителя и Матери Церкви, ибо знали – любящий Отец испытывает их. И чем суровее испытание, тем щедрее грядущая награда.
Летопись Исхода
Глава 2. часть 9.
Александр Сонаролла восседал за рабочим столом в кабинете главы текстильщиков. Стопка листов серой бумаги, да механические часы на бронзовой подставке, ничто более не нарушало девственную серость стола.
Брови пастыря сошлись к переносице, да так, что образовали почти сплошную линию.
Перед Пастырем стоял докладчик, и монотонная дробь тихого голоса вплеталась в неизменный гул Ковчега.
- Катали и Протесты снова подрались, прямо на Майдане. Наши соглядатаи поначалу не вмешивались в потасовку, однако потом не удержались. Результат – два человека в больнице.
Вечные лампы с высоты потолка глядели на докладчика безразличными глазами.
- Бывший учитель младших классов Несторий собирает сторонников. Выступает публично. На последнем собрании присутствовали наши люди, насчитали более ста человек. Несторий утверждает, что Учитель не человек, и не богочеловек, а сын бога.
Переминающаяся у стен дюжина подвижников, в среде которых угадывались и старшины цехов, издала дружное, неопределенное:
- О-о-о.
- Небезызвестный Апполинарий снова без разрешения выступал в ткацких цехах, в рабочее время, - голос продолжал отбивать заведенную дробь.
Брови сошлись сильнее, внутренние концы их опустились, отчего вся конструкция начала напоминать воронку, особенно в сочетании с длинным тонким носом Сонароллы.
- Говорил то же, что и обычно. Учитель – бог, спустившейся на землю в человеческом обличии. Ткачихи слушали с превеликим вниманием.
Пол года, коротких, как время счастья, каких-то шесть месяцев назад, когда его только избрали Пастырем, Сонаролла накинулся бы на докладчика:
- Как же вы допустили!
- Запретить! Разогнать!
Время не только лечит, но и вносит свои коррективы. А перемены не всегда к лучшему.