— Ловко вы… — протянул я.
— Это не мы, — печально усмехнулся Поло. — Так военный губернатор доложил императору.
— Я пробирался в альков к фаворитке его величества! — вскипел я и с воодушевлением, словно сам поверил в собственную ложь. — Да, пробирался! Но не к ней, а к ее подруге, к графине де ла Тровайола! Князь Чарторыйский может подтвердить, он же застукал нас… так сказать… Да что Чарторыйский! Там же был и сам генерал-губернатор граф Каменский! Они с князем Адамом появились именно в ту минуту, когда графиня находилась в моих объятиях! Мы можем пойти к государю и все объяснить!
— Мы?! — приподнял бровь Николай Николаевич.
Он ясно дал понять: я должен радоваться, что друзья после случившегося не отвернулись от меня, а о том, чтобы войти в круг ближайших друзей государя, теперь и речи быть не может!
Николай Николаевич смотрел на меня с триумфом, как победитель смотрит на побежденного. Ну, конечно, он же делом занят! Он теперь и статс-секретарь, и товарищ министра! Все об отечестве радеет, пока я, грешный, из будуара в будуар порхаю.
От обиды сделалось тошно. Может, я и не устоял перед соблазнами относительно прекрасного пола, но зато не лебезил перед военным губернатором! И утром не на перине почивал, а сидел в грязном кабаке, чтобы раскрыть заговор! И вот чем обернулись мои старания — меня же обвиняют в убийстве, которое я пытался предотвратить, а друзья высокомерно потешаются надо мной!
Я оглянулся на Поло, тот потупил взор. Старый граф тяжело вздохнул, и воцарилось молчание, но ненадолго — лопоухий поручик шумно сглотнул, утробным звуком нарушив тишину.
— А почему мы не отпустим солдат? — с недобрым предчувствием спросил я.
— Братец, тебе предстоит вернуться в крепость, — ровным голосом сказал Николай Николаевич.
— Но вы же знаете, что я невиновен! — вспыхнул я.
— Мы знаем, а закон — нет. — Новосильцев развел руками.
— Андрей! — вмешался Паша. — Это ненадолго! Мы найдем убийцу и докажем твою невиновность. Ты уж потерпи, брат!
— Андрюша, твой случай будет у меня на контроле! Клянусь, не успокоюсь, пока все не прояснится. Уверен, твое освобождение — дело ближайших дней, — постарался успокоить меня Александр Сергеевич.
— Там были люди, они же видели, — пробормотал я, не в силах поверить своим ушам.
— Три человека, — с горечью перебил меня Поло, — дворник, некая госпожа Носихина и коллежский регистратор Малявин. Все трое показали на тебя. Мало того, они утверждают, что сначала ты напал на них…
— Потому что они встали на пути, когда я погнался за убийцей! Я же объяснил вам! — воскликнул я. — Господа! Друзья! Я не могу поверить! Неужели вы позволите, чтобы меня, вашего друга, держали в крепости?!
— Но что мы можем сделать? — развел руками Николай Николаевич.
— Как — что?! — воскликнул я. — Сказать царю, что я невиновен! Пусть велит освободить меня!
— Нужны доказательства, — ответил Николай Николаевич и с досадой добавил: — Братец, мы пошли по замкнутому кругу…
— Но вы же, — вскричал я, обведя взглядом Новосильцева и Поло, — поднялись на самую вершину власти! Неужели не можете применить хоть толику влияния для освобождения своего друга?! Вы-то знаете, что настоящий убийца остался на свободе и замышляет в эти минуты еще более страшные злодейства!
Николай Николаевич опустил голову. Но я видел, что потупил взор он не от стыда, а от того, что счел мои слова незаслуженным упреком в их адрес.
— Ты знаешь, Андрей, что мы поднялись, как ты выразился, на вершину власти, чтобы дать России закон, конституцию, — последнее слово он произнес с особенной торжественностью. — А ты предлагаешь нам воспользоваться теми самыми незаконными привилегиями, против которых мы восстаем.
— Николай Николаевич, но в России столько веков царит произвол, правят столоначальники, — взмолился я. — Ну, пусть конституция начнется не с меня!
Обратно я ехал в состоянии крайне подавленном. Вспоминал гордый вид Новосильцева и едва сдерживал ярость. Идеалы идеалами, но попади кто-нибудь из друзей в мое нынешнее положение, я бы на минуточку об идеалах забыл. Да что друзья?! Окажись любой человек в тюремном каземате, а я был бы уверен в его невиновности, так и тут употребил бы все доступные средства, чтобы вызволить его на свободу.
На этой мысли злость моя утихала. А ведь старый граф Александр Сергеевич по сути как раз и занимался тем, что выискивал невинно попавших в застенки. А я высокомерно отверг его просьбу о помощи!
Я перекрестился и прошептал:
— Господи, я все понял! Не отворачивайся от меня, дай только на свободу выйти — первым делом побегу к Александру Сергеевичу, жизни не пожалею ради начатого им дела!
Как-то так получается, что к человеку старшему, умудренному опытом, мы прислушиваемся не сразу, поначалу пренебрегаем советами и, только набив собственные шишки, вспоминаем о предостережениях. Вот и сейчас на прощание старый граф сказал мне: «Андрюша, наберись терпения. Тебе главное пережить, перетерпеть это время. Главное — сам ничего не предпринимай!»
Ну и как понимать старого графа?! Что, по его мнению, я смогу предпринять, оказавшись в крепости?!
Впрочем, кое-что смогу. Ведь про водопровод я так ничего и не сказал. Вовремя сообразил, что моя догадка — сильный козырь. Раскрой я эту тайну, так ведь все равно отправился бы в каземат, а друзья поспешили б доложить царю и присвоили бы себе соответствующие заслуги. Нет уж! Лучше я передам эти сведения императору сам. Да вот хотя бы через княжну Нарышкину. Посмотрим, что скажет Александр Павлович, когда узнает, что в крепости заперли человека, спешившего предотвратить заговор.
С горечью подумал я о том, что друзьям, поднявшимся на вершину власти, стало не до меня. И сделалось мне совсем тоскливо — хоть беги и в реку кидайся.
— Господи, дай знак, что не забыл обо мне, — попросил я.
И с улицы раздался голос:
— Стой! Кто такие?!
— Ваше превосходительство, имею честь доложить! — послышался голос лопоухого начальника. — Поручик Сенцов! Сопровождаю арестованного в Петропавловскую крепость!
— Откройте карету, — потребовал неизвестный.
Дверца отворилась, и я увидел столичного обер-полицеймейстера генерал-адъютанта Эртеля.
— Доброй ночи, Федор Федорович, — поздоровался я.
— Граф Андрей Васильевич Воленский, — не то спросил, не то констатировал обер-полицеймейстер.
— Честь имею, — кивнул я.
— Да, припоминаю вас, припоминаю, — с некоторым удовлетворением в голосе произнес он и сообщил кому-то у себя за спиной: — Граф Воленский, личность незаурядная.
За спиною обер-полицеймейстера перетаптывалась лошадь. Из чрева кареты я мог разглядеть лишь ноги всадника в ботфортах.
Обер-полицеймейстер повернул голову в другую сторону и сердитым тоном спросил:
— А почему руки арестованного свободны?
В поле зрения появилась лопоухая физиономия поручика Сенцова.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство. Товарищ министра внутренних дел граф Строганов велел снять оковы под свою личную ответственность.
— Эх, Павел Александрович, горячее сердце, — покачал головой обер-полицеймейстер. — Ладно, коль уж руки у вас свободны, прошу на улицу! Пройдемся, Андрей Васильевич.
Я выбрался из кареты. А верховой спутник генерал-адъютанта отъехал и остановился по другую сторону экипажа, чему в эту минуту я конечно же значения не придал.
— Хочу знать, — твердым голосом произнес Федор Федорович. — Кто таков и в чем обвиняется человек, которого по ночам выводят на прогулку из Петропавловской крепости по личному указанию товарища министра внутренних дел. Пройдемтесь, граф. Расскажите мне все по порядку, ничего не утаивая.
Мы пошли вдоль Адмиралтейского канала[22]. На некотором удалении за нами последовали спешившиеся драгуны. Появление Федора Федоровича оказалось столь неожиданным, что я растерялся. Не хотелось откровенничать с обер-полицеймейстером. Словно угадав мои сомнения, он прочувствованно взял меня за руку и сказал:
— Поверьте, это в ваших же интересах.
Я подозревал, что он тщательно отрепетировал движения и слова, если не перед зеркалом, то на допросах. Но с другой стороны, должность обер-полицеймейстера Эртель получил недавно. Чем занимался ранее — я не знал, но оставался шанс, что Федор Федорович еще не проникся цинизмом, присущим профессии. Его блестевшие в темноте глаза, дружеское пожатие подкупали. Да и, в конце концов, что толку скрытничать с обер-полицеймейстером после того, как военный губернатор расписал все случившееся в выгодных для него красках самому императору. Опять-таки и мои высокопоставленные друзья, пообещав разобраться в деле, разумеется, не дворовых людей собирались послать на розыски. Они будут действовать через того же столичного обер-полицеймейстера.
Но оставался один вопрос: что, если и Эртель состоит в числе заговорщиков? Человек, убитый на Моховой, не пошел к полицеймейстерам. Возможно, он знал, что и столичный генерал-губернатор, и его подчиненные участвуют в заговоре.
И все же я доверился Федору Федоровичу и рассказал обо всем, что случилось со мною за последние дни, начиная со злополучной встречи на черной лестнице в доме Нарышкиных. Правда, я умолчал о Марии Антоновне. А свои похождения объяснил волокитством за графиней де ла Тровайолой, про себя помолившись Богу, чтобы у итальянки не оказалось поклонника, склонного к дуэлям.
Федор Федорович выслушал меня с живейшей заинтересованностью. К концу повествования я уверовал, что обер-полицеймейстер убедился в моей невиновности и приложит все силы для моего скорейшего освобождения. В эту минуту все надежды я возлагал уже на него, а не на друзей.
Он проводил меня к карете и на прощание заявил:
— Смею заверить вас, граф, что найду настоящего убийцу. И если таковым все-таки являетесь вы, советую признаться. Это облегчит вашу участь. Жду до утра. В противном случае пеняйте на себя.
— Я не убивал, — твердо сказал я и поднялся в карету.
— Жду до утра, — повторил обер-полицеймейстер и крикнул уже не мне: — Сенцов! Передаю вам графа Воленского. Мой адъютант сопроводит вас до крепости.
Федор Федорович сел в свой экипаж и укатил. Я сообразил, что его адъютант — тот самый верховой, что крутился за спиною обер-полицеймейстера, а потом занял позицию по левую сторону от кареты. Я наклонился, чтобы из окна разглядеть всадника, тот вдруг повернул голову, и, увидев при свете луны знакомые бакенбарды, я узнал господина, которого на Моховой по ошибке принял за московского гостя. Я оцепенел и не сразу расслышал, что меня окликает поручик Сенцов, обернувшись же, оказался с ним лицом к лицу.
— Ваше сиятельство, уж не обессудьте, — заискивающим голосом произнес он. — Порядок есть порядок.
В руках он держал оковы.
Глава 6
Я резко подался назад и, упершись спиною в стенку кареты, врезал пятками поручику Сенцову в грудь. Он грохнулся на землю, а я в один прыжок вылетел из кареты. Испуганная резкими движениями лошадь встала на дыбы и едва не опустила копыта на голову поручика.
— Стой! Стой! Держи его!!! — закричали драгуны лужеными глотками.
Я перемахнул через ограду, побежал наискосок через сад, и осенние мокрые листья захлестали по лицу. Застучали копыта — преследователи помчались в обход. На полпути, чтобы сбить их с толку, я изменил направление. Послышались ругань, кто-то поскакал вокруг сада в обратную сторону.
Вновь махнув через ограду, я побежал вперед и оказался на Канатной линии[23] и только сейчас сообразил: за спиной преследователи, а впереди Английская набережная, деваться-то некуда. И вдруг я заметил знакомое парадное, взлетел по ступенькам и едва не снес жгучую брюнетку в желтом платье.
— Вы? — воскликнула мадам Шерамбо.
— Я! Тороплюсь ужасно! Будут спрашивать, скажите: не знаете, не видели!
Я отодвинул в сторонку изумленную мадам, ринулся в верхней одежде прямо в зал, окинул взглядом старинную мебель, приметил бронзовую девицу в объятиях сатира на каминной полке и живую одалиску в белом платье, застывшую на лестнице на второй этаж. Густые рыжие волосы ниспадали на плечи. Всю ее усеяли веснушки, отчего на личике не осталось места ни для стыдливости, ни для порочности, — лишь простодушным весельем светились зеленые глаза.
— Алета! — Я взвился по ступенькам и обнял девушку за упругую талию.
— Вы?!
— Я! Ужасно тороплюсь! Скорее веди к себе!
— Я хотела выпить шампанского, — сказала она.
— Шампанского! — крикнул я.
Внизу отворилась дверь, судя по звукам, ведущая на кухню, и оттуда выглянула заспанная физиономия.
— Шампанского! — повторил я.
— Подать в номер? — спросило сонное создание.
— Выпейте сами! — ответил я. — Нам нынче некогда.
И я устремился вверх, увлекая за собою Алету.
— И в номер шампанского, — прокричала она.
— И в номер! — подтвердил я.
Девушка отворила дверь, и мы оказались в будуаре с широкой кроватью, накрытой атласным покрывалом.
— Вы поможете со шнуровкой? — Алета повернулась ко мне спиною.
— Некогда! — возразил я и нырнул под кровать.
— Господи! Что вы делаете, сударь? — воскликнула девица.
— Какой сударь?! — прошипел я из-под кровати. — Будут спрашивать — здесь нет никого!
— Ну, одна я тут сидеть не намерена, — буркнула Алета, и я услышал, как хлопнула дверь.
И пяти минут не прошло, как она вернулась.
— Сударь, — прошептала она, — полиция искала кого-то. Мадам сказала, что к нам никто не заходил.
— А чего же ты шепчешь-то? — спросил я, выбравшись из-под кровати.
— Не знаю, — пожала плечами Алета.
— Ладно. Пойду-ка отсюда, а то, не ровен час, беду вам накликаю, — промолвил я, в действительности не представляя, куда мне идти.
— Нельзя вам сейчас выходить, — помотала головой Алета. — Попадетесь!
В дверь постучали, и вошла мадам Шерамбо.
— Благодарю вас, сударыня. — Я поднес ее руку к губам.
— Вы каждую ночь досаждаете управе благочиния? — спросила она.
— Да уж, вошло в привычку, — вымученно улыбнулся я.
— Я прикрыла вас, — мадам Шерамбо перешла на французский язык. — Сама не знаю зачем. Мое заведение не из тех, каким нужны неприятности с властями…
— Неприятности не нужны никому, — сказал я. — Поверьте, я не намеревался злоупотреблять вашей добротой! Я оказался здесь случайно!
— Что сделано, то сделано, — продолжила мадам ледяным голосом. — Сейчас вам нельзя выходить на улицу. Оставайтесь до утра. Но затем, я надеюсь, вы покинете нас и будете настолько благоразумны, что не станете впредь подвергать риску меня и моих девушек.
— Благодарю вас, мадам! — с жаром ответил я. — Вы невероятно великодушны! Неприятности с полицией случились по недоразумению. Поверьте, скоро все образуется, и тогда вы узнаете мою щедрость!
Мадам Шерамбо со вздохом покачала головой и направилась прочь. В дверях она обернулась и едва заметной усмешкой дала понять, что надеется обойтись без моей благодарности: лишь бы я забыл дорогу в ее заведение.
Дверь за мадам закрылась. Я сбросил верхнюю одежду на стул. Алета склонила голову на мою грудь, обвила меня руками, и вожделение охватило меня.
— Сердится? — спросила девица.
— Да нет, — ответил я. — Выражает признательность. Говорит, благодаря мне заведение приобретает все большую популярность. Правда, сплошь у полицейских чинов. — Сердится, — констатировала девица. — Ну и ладно. Вы обещали помочь со шнуровкой. Она повернулась ко мне спиной. — Некогда! — возразил я. — Нужно успеть до шампанского. Я толкнул ее на постель, задрал подол, и через некоторое время Алета потерпела сладкое поражение. — Хорош у вас телескоп, сударь, — проворковала она. — Телескоп? — удивился я. — Да ты хоть знаешь, что это такое? — А ничего, припевка просто, — пожала плечами Алета и пропела:
— Ну-ка, повтори, — потребовал я, чтобы запомнить частушку. — А вот еще, — сказала Алета и вновь запела:
— Где ты набралась такого? — удивился я.
— Известно — где, — засмеялась Алета. — Некоторые господа всякие глупости сочинять горазды!
— Что верно, то верно. Вот послушай, — сказал я и пропел:
— Чевой-то задаром-то? — насупилась Алета.
— Да это ж для рифмы! — ответил я и достал кошель.
По завершении еще одной любовной баталии утомленная Алета уснула на моем плече. А я с сожалением вспомнил об оставленной в крепости кофейной паре. И зачем только Жан принес ее? Впрочем, еще вопрос, увижу ли я теперь когда-нибудь остальную свою коллекцию… Дома появляться нельзя. Я совершил побег, что точно превратило меня в преступника. Смогут ли теперь помочь мне друзья? Или будут вынуждены наблюдать, как все силы столичной полиции брошены на мою поимку?
Но зато я получил два важных преимущества. Во-первых, теперь я знал, что убийца служит в драгунском полку. А во-вторых, он не убил меня по пути в крепость, что, без сомнения, входило в его планы.
Вот только какую роль играл в этой истории столичный обер-полицеймейстер? Эх, зря я ему доверился!
Глава 7
Швейцар не желал пускать меня. А карточкой, сообразной случаю, я конечно же не обзавелся. Приходилось рассчитывать только на глотку.