— Оксан… — он словно укорял ее за мнительность и сварливость. — Ты приедешь?
— Да, — тихо ответила она. — Сейчас ее позову. Даш, тебя Захар, — сообщила она, прикрыв трубку рукой.
Даша выпучила глаза и крест-накрест замахала руками.
— Нет! — кричала она одними губами.
Оксана закатила глаза.
— Я уже сказала ему, что ты дома, — пригрозила она.
Даша сложила руки, как для молитвы, и положила их под голову — мол, сплю.
Но Оксане было наплевать. Она всучила трубу хозяйке и вышла из комнаты.
— Привет, — пропищала Даша, которая больше всего не любила оправдываться перед поклонниками в отставке.
— Как отдохнула? — бодро начал Захар.
— Офигенно! Я даже каталась на этой штуке… дельта… параплане! Представляешь?
— Не очень. Я боюсь высоты.
— И я боюсь! — Даша искренне обрадовалась тому, что разговор ушел в сторону от выяснения отношений. — Меня до сих пор подташнивает, когда я эту пытку вспоминаю! Меня развели как ребенка, воспользовались моим беспомощным состоянием, ведь у меня с похмелья одна фобия другой погоняет, зато как было бы красиво — известная писательница умерла от страха на высоте двести метров над землей…
— Даш, я хочу с тобой поговорить, — серьезно произнес он.
— Н-да?.. — Она выразила так мало энтузиазма, как только могла.
— По делу, — добавил Захар.
Он что, хочет денег одолжить?
— Ну! — поощрила его Даша.
— Завтра. Тебе удобно в «Квартире 44»?
Даше было удобно, хоть и странно. Что за таинственность? Но ей нравилась эта невзрачная, но все-таки интрига, и она не стала настаивать на том, чтобы Захар немедленно, без околичностей, раскрыл секрет.
Она постучалась в комнату Оксаны.
— Минуту! — послышался возбужденный голос. — Погоди!
И правда, через минуту дверь распахнула растрепанная Оксана — если бы та была мужчиной, Даша подумала бы, что она переодевалась в женское белье с кружевами.
Компьютер был включен.
— Ты что, порнушку смотришь? — хохотнула Даша.
— Все намного хуже, — хмыкнула Оксана.
И не наврала. Она писала книгу.
— Захар мудрит… — Аксенова пожала плечами и рассказала о странном разговоре.
— Даш, я на ночь уеду, — предупредила помощница.
— То есть девичник в пижамах отменяется? — расстроилась Даша.
— Какой девичник? — удивилась Оксана.
Еще одна неприятная черта Аксеновой — она иногда прямо-таки вынуждала людей веселиться. Были у нее приятели, которым позвонишь среди ночи с радостным воплем: «У меня гениальная идея! Давайте будем пить пинаколаду в готических костюмах!» — и те согласны, но Оксана с трудом пережила последнюю вылазку в Успенское — не то чтобы было плохо, но приказной порядок вечеринки не мог не ущемлять ее и без того больное самомнение.
— Завтра переезжаем, — сказала Даша. — Осень.
— Да-а? — протянула Оксана и поняла, что действительно расстроилась.
Она привыкла к этому дому. К заросшим шиповником дорожкам, что тянулись между участками. К тишине и покою. К тому, что по ночам слышишь, как растут волосы. К удобствам и простору большого дома — все для одной маленькой Даши и ее… прислуги.
— А я уже соскучилась по городу! — возвестила Даша. — По квартире! Моя дорогая любимая квартирка-а! — пропела она. — Не хочешь глинтвейна, а то холодно?
— Мне же за руль, — укорила ее Оксана.
— Ах, ну да, ну да! — спохватилась Даша и ушла, не попрощавшись.
Она действительно соскучилась по городу — так, как скучают только непостоянные творческие особы с нервными расстройствами. Пять минут назад она любила одно — взахлеб, жадно, и вдруг — пресыщение!
Городскую квартиру проветрят, впустив воздух с Садового кольца, который всегда пахнет так, словно неподалеку горят торфяники, уничтожат пыль, освежат полы, и ее любимое гнездышко, предназначенное только для нее, с видом на магистраль, с огнями, со скоростью несущихся под окнами машин, с аппетитными вывесками ресторанов, откроет перед ней двери активной городской жизни.
Сентябрь. Она любит этот месяц. Все возвращаются с каникул — загорелые, улыбающиеся, у всех в голове еще летние приключения, романы, и работать неохота, но город зовет — и тысячи отпускников летят на его зов.
Даша стояла у окна — протянула руку и погладила деревянную раму, словно благодаря дом за верную службу.
У нее была идея. Была книга. Но сомнения одолевали ее. Нужно что-то… Из ряда вон. Не просто набрать прежнюю скорость, а выйти на новый уровень. Необходима сенсация. Скандал. Пощечина общественному вкусу.
Глава 17
Поцелуй определенно был дружеский. Горячие губы Захара прикоснулись к ее щеке, рука легла на спину, губы задержались на пару секунд — и все.
Какой же он хорошенький! Можно снимать без грима при любом освещении.
Они устроились за столом.
— Что происходит в жизни? — поинтересовалась Даша, подперев голову ладонями.
— Я начинаю свое дело! — торжественно объявил Захар и улыбнулся так, что она сползла под стол.
Красавец…
Он смотрел на нее горящими глазами, его переполняла энергия, и это заводило — без сексуального подтекста. Даша вдруг поняла, что хочет с ним дружить. Приятельствовать.
Говорят, мужчина и женщина никогда не станут друзьями, но это бред, придуманный либо теми, для кого дружба — тяжкий груз, либо теми, кого жестко кинула какая-нибудь подруга детства.
Даже если ты не готова переспать со своим другом, а у него есть девушка, как же приятно, когда тебя утешает — гладит по голове, треплет по плечу — друг-мужчина, особенно красивый мужчина! Есть тут влечение? Есть! Но это чувство сродни тому, какое бывает, когда тебе шестнадцать, а твой отец все еще красивый сорокалетний кавалер — и он тебя обнимает, а твоя душа переполняется гордостью и радостью за то, что у тебя такой папа.
Это не инцест. Не страшные, порочные мысли. Ничего близкого.
Это просто та часть отношений, когда прикосновения и поцелуи ведут лишь к повышению жизненного тонуса.
И вовсе не обязательно, испытав волнительное возбуждение, прилив бодрости и кокетства, тут же лезть другу в штаны — у тех, кто контролирует свою сексуальную жизнь, нет в этом потребности.
Но ты чувствуешь мужчину. Мужчину вообще. Получаешь сексуальный посыл, который каждый мужчина передает каждой женщине. И тебе хорошо.
— Ух ты! — Даша подняла стакан с морковным соком. — За тебя! А что за дело-то?
— Даша… — Захар покачал головой. — Я уже неделю хожу в памперсах, и назад пути нет. Баблосы я одолжил у матушки, извини за интимные семейные подробности, но оказалось, что мамаша хуже любого незнакомого банкира. Короче! Я подцепил идею в Лондоне. Это кафе. Даже не кафе, а нечто среднее между кафе, пабом и трактиром. Фишка в том, что у меня будет сцена, и каждый вечер мы будем приглашать туда молодых артистов — комиков, актеров, музыкантов… Алло, типа, мы ищем таланты. Каждый вечер человек пять-десять, кто хочет — слушает, не хочет — отдыхает, ночью — танцы. Такой, знаешь, клуб.
— Круто… — удивилась Даша. — А где?
— В этом вся фишка! — Захар щелкнул пальцами. — Есть офигенное помещение на Пятницкой. Причем там был ресторан! Так что все оборудовано — кухня, холодильники…
— Офигеть!
— Даш, хочешь в долю? — спросил Захар.
— В долю? — удивилась она. — С какого это перепуга такая щедрость?
— Ну об особенной щедрости речь не идет, но долю я тебе дам, если ты поможешь мне с рекламой. Ты же звезда. Ну, типа, Дарья Аксенова завтракает, обедает и ужинает, а также проводит презентации в модном заведении… тыры-пыры…
Эти «тыры-пыры» он от нее подцепил. Ее выражение.
— Захар, ты смешной… — Она потрепала его по руке. — Не надо мне доли, будешь бесплатно кормить меня и всех моих друзей. А рекламу я тебе сделаю.
Это был очень важный для Даши момент. Она обожала быть посредником в делах. Степень влияния. Больше всего ей нравилось помогать таким образом друзьям, но сама идея, что ее появление в рекламе обращает внимание людей на то, что хотят продать какие-то там бизнесмены, приводила Дашу в экстаз — ей верят!
Даша никогда не рекламировала дешевые кремы от морщин, подозрительные шампуни и всякие там странные продукты, состоящие из намека на курицу и кучи канцерогенов.
Жадность вопила: «Ты что? Больная, да?! Деньги! Мое! Мне! Дай!», но Даша держалась и частенько напоминала в прессе о своей избирательности, в результате чего получила безлимитный кредит доверия. Ну в разумных пределах.
И за появление в рекламном видео она обдирала производителей как липку.
— А может, лучше долю? — настаивал Захар. — Я же тебя замучаю. Мне ведь хочется, чтобы ты ночевала в моем кабаке.
— А я-то думала, ты хочешь, чтобы я ночевала в твоей постели, — усмехнулась Даша.
И за появление в рекламном видео она обдирала производителей как липку.
— А может, лучше долю? — настаивал Захар. — Я же тебя замучаю. Мне ведь хочется, чтобы ты ночевала в моем кабаке.
— А я-то думала, ты хочешь, чтобы я ночевала в твоей постели, — усмехнулась Даша.
Сорвалось с языка, извините. Так идеально к слову пришлось, что не было сил удержаться.
Повисла пауза. Кислая такая, с душком.
Что делать, никто из них не знал.
И Даша расхохоталась. Скорее от неловкости. Бабу, что ли, Захар завел — вон как покраснел! Щеки горят!
Какую-нибудь пусечку, типа Оксаны. Может, и саму Оксану.
Смешно.
Хотя забавная получилась бы ситуация.
Оксана ведь теперь женщина серьезная, писательница.
Даша улыбнулась. Вчера, когда Оксана сорвалась как подорванная, Аксенова устроилась за компьютером и ни с того ни с сего, от нечего делать, решила написать одной дружественной журналистке, от которой в ближайшее время могла понадобиться рецензия.
Даша знала эту свою особенность — она дружила с нужными людьми, кокетничала, веселилась, а потом забывала о человеке, надобность в котором исчезала. И чтобы не выглядеть конченой стервой, время от времени звонила, встречалась, писала — пусть у людей складывается впечатление, будто она помнит о них.
Но адреса журналистки в почте не оказалось. И Даша вломилась в компьютер Оксаны — и обнаружила на рабочем столе файл с названием «Книга».
Файл Даша открыла, заинтересовавшись, что же это за книга такая с большой буквы, и увидела шапку:
«Оксана Меламед
Рабочее название: Подружки
Мальчики пинали, толкали и щипали друг друга, рассчитывая, что это привлечет внимание девочек. То есть делали все наоборот. Девочки же громко и визгливо смеялись, будто показывая мальчикам, что им нет никакого дела до их глупых, грубых выходок. Наташа все это понимала и презирала, но отчего-то ей было тоскливо. Она разговаривала с местной неудачницей — девочкой по имени Света, у которой был широкий, как у Смерти с косой, курносый нос и сальные волосы неопределенного цвета. Но Света ее не интересовала. Один изгой презирает другого. А интересовала ее девочка в черных колготках, черном свитере и необычной школьной форме, которую, наверное, шили на заказ…»
Оксана пишет книгу! Даша расхохоталась! Вот это да!
Манера изложения немного напоминала ее, аксеновскую, но… К черту «но» — это было хорошо! Не ах-ах-ах, но для первой книги…
Надо будет почитать. Без всяких сомнений Даша скинула книгу себе на почту.
А Оксана-то… Шустрая какая!
Ладно, если что — Даша ей поможет. Наверняка Оксане неудобно заводить об этом речь — она девушка нервная, пугливая, значит, нужно втянуть ее в разговор о планах на жизнь…
Конечно, глупо взращивать конкуренток, но она же, Даша, не превратится в одну из этих сумасшедших, которые втайне мечтают о законе, позволяющем отстреливать молодых авторов? Широта души — это не только слова, это способность заглядывать за горизонт. В конце концов, соперничество — это весело. Не с Собчак ведь ей конкурировать на ниве литературы?
Даша вспомнила, какой была Оксана. Она ничем не отличалась от своей матери — высокой дамы, ни в коем случае не женщины и не девушки, именно дамы, с прической, то есть не просто расчесанными волосами, а с укладкой, в строгом бежевом костюме, в лодочках на прочном каблуке, с сумкой непременно в тон туфель.
Оксана тоже всегда носила что-то серое или бежевое, и все втроем, вместе с отцом, который надевал очки в золотой оправе и «профессорский» пиджак с кожаными заплатками на локтях (Оксанина мама считала это верхом легкомыслия), они были похожи на семейство из рекламы ипотечного кредита.
Оксана ходила за Дашей и постоянно бубнила: «Куда мы идем? Там грязно. Зачем ты это делаешь? Это вредно. Сколько времени? Мне нужно вернуться к ужину».
Вернуться. К ужину. Ха-ха-ха.
В Дашиной семье ужин начинался тогда, когда кто-либо хотел есть.
Лет до двенадцати, правда, домработница тире няня Светлана Борисовна строго следила за тем, чтобы Даша на завтрак ела творог, на обед — щи, на ужин — сосиски с пюре, но уж в четырнадцать никто бы не заставил ее притащиться к обеду только потому, что так положено.
Семейные трапезы заменяли застолья, когда к родителям набивалась толпа народу, стол ломился от деликатесов, директор винзавода Геги приносил канистру коньяку, а Даша засыпала под песни группы «Кино» — разумеется, в живом звуке.
Конечно, когда она впервые увидела настоящего Цоя, у нее подкосились ноги, и она потом еще неделю не могла прийти в себя, но скоро привыкла — и ни Саша Липницкий, ни Гребенщиков, ни Артемий Троицкий, ни даже Кинчев, который пел под гитару на улице для поклонников, ходивших за ним хвостом, уже не ошеломляли ее. Но это было здорово. Даша раз и навсегда усвоила, как нужно жить.
А вот родители Оксаны были из тех, кто если и не звонил в милицию, то уж точно мечтал об этом, когда толпа пьяных Костиных фанатов подпевала хором под окнами.
Сначала Оксана казалась Даше безнадежной. Но вскоре она поняла, что влияние родителей не переехало соседку как поезд — осталось в ней что-то от живого человека.
Оксана любила и «Кино», и «Алису» и «Аукцион». И даже отпросилась у матери на вечеринку к родителям Даши, где Гаркуша с Федоровым читали стихи. Делала ставку на то, что присутствие Евтушенко спасет ее от домашнего ареста. На этой вечеринке Оксана первый раз в жизни попробовала виски, украденное у предков Дашиным другом, мальчиком по имени Артем, сыном какой-то шишки из Министерства культуры, и они потом, наверное, часа полтора чистили Оксане зубы, отпаивали ее кофе — после четырех кружек она всю ночь не могла заснуть — и закармливали черемшой, уничтожив надежду на поцелуи с Артемом, который проводил ее до соседнего подъезда.
Даша прекрасно помнила шок, который испытала Оксана, когда обнаружила, что подруга черным маркером нарисовала на своих белых трусах череп и кости.
После этого она зачем-то призналась, что целовалась в лагере с одной девочкой, видимо, хотела показаться крутой, и ей удалось — целоваться с девочками уже было круто, в том смысле что это были не «тренировочные» поцелуи, а настоящие, лесбийские.
Оксана по примеру Даши нарисовала Веселого Роджера на белой футболке, когда они ездили в город. Правда, приходилось переодеваться в подъезде.
Она нравилась Даше из-за того, что была умной. Занудой, ханжой — да! Но у нее было чувство юмора и светлая голова. Это Даша уважала. Она таскала Оксану на чердаки к художникам, в подвалы, где жили какие-то непризнанные молодые дарования, знакомила с поэтами, о которых никто не знал.
Они ездили в какое-то Орехово-Борисово на концерты Умки, пробивались в ДК Горбунова на выступления «Ва Банка» — и это было упоительно, пока они не поняли, что у них нет почти ничего общего, кроме адреса.
Вот Оксану, кстати, мама Захара точно бы удочерила.
А ей, Даше, нужен старый пердун Витя.
Даша предложила Захару повесить на ее сайте объявление «Таланты! К нам!», и они неожиданно затрепались обо всем на свете. Прошел час, второй, а они никак не могли наговориться, причем темы пошли…
— Как это Джонни Депп не сексуальный? — Захар аж подскочил на стуле. — Кто же тогда сексуальный?!
— Слушай, ты — мальчик, ты этого не понимаешь…
— О’кей, считай, что я латентный педик! — возмущался Захар.
— О боже… — Даша ударилась лбом о стол. — Не надо меня перебивать! Джонни Депп — красавчик, но он как бы…
— Ну что, писательница, исчерпала свой скудный лексикон? — подстегивал ее разгоряченный Захар.
— Короче, когда человек гей, он может играть хоть, б…дь, Дон Жуана, и все равно он не будет сексуальным, потому что он не о том думает, когда смотрит на женщину! — на весь ресторан закричала Даша. — И Джонни Депп, у него вся сексуальность внутри, у него жена, дети, и ощущение такое, что он думает только о них, он не отдает свой секс вовне! Ты понял?!
— Я понял, что Деппу ты бы не дала, — ухмыльнулся Захар.
— Ха! Еще как бы дала — хотя бы из уважения к его заслугам!
— Дарья! — возопил вдруг Захар. — А давай наквасимся!
— А давай! — поддержала Даша.
Пожар в душе необходимо было затушить, и, хоть Даша и божилась не напиваться два-три месяца, пока идет работа, это был неправильный момент для обнаружения своих принципов.
И они нажрались.
Даша пришла в себя на даче, куда они, кажется, добрались на такси. Вроде вместе с Захаром.
— Ок-са-ноч-ка! — закричала она, разглядев неподалеку помощницу. — Слушай! — испугалась Даша. — Мне дурно! Я ничего не вижу!
— Не видишь потому, что ты одну линзу вынула и зачем-то размазала об стол, — сурово ответила Оксана. — Вторую вынь — полегчает. А вообще, я сплю, пришла посмотреть — вдруг ты тут помираешь.