Сергий завел своего коня на палубу последним. Перевозчик закрыл дверцы в ограждении, махнул рукой гребцам. Те дружно окунули весла в мутную воду, и катамаран поплыл. В его правый борт била волна, течение сносило судно, а из реки то и дело выныривали пресноводные дельфины.
Был полдень, но солнце не смогло разогнать туман. Зато ветер смог – мощное дуновение сдуло белесую пелену, открывая всю долину, холмистую и зеленую. У северного берега, ниже по течению, из воды вырастали скалы, дальше лепились дома рыбаков, поднятые на сваях.
– Янцзы как граница, – негромко проговорил Го Шу. Даос стоял, сгорбившись, и смотрел на колыхание вод.
– Переживаешь? – спросил его Лобанов.
– Да, – просто сказал Го Шу. – Я вполне понимаю своих бывших соратников, они не зря подвергли нас осмеянию и позору. Мы действительно прониклись духом запада, духом вольницы. Мы изменились, сами не ведая того. Я помню, как вы спорили с нами, и как мы защищали правила и устои жития, которое, однако, перестало быть нашим. Понял я это поздно, уже здесь. Признаться, я, как, впрочем, и Лю Ху, был в смятении, ибо не находил себе места в той строгой и упорядоченной жизни, которая текла в Поднебесной извечно. А мы трое оказались вырванными из нее на целых три года! И уже не смогли вписаться обратно. Нет, не в этом дело… Мы не хотели более занимать отведенное нам место! Нас раздражала иерархия, мы перестали видеть смысл в системе отношений ханьцев. То, что раньше казалось нам гармоничным, предстало иным – надуманным, искусственно усложненным и запутанным.
Почему, спрашивал я себя, тай-хоу устанавливает свои законы для всех? Разве справедливо то, что она творила, возводя в Сыновья Неба собственных сыновей? По какому праву? Где польза и смысл в безраздельном владычестве братьев Дэн? Отчего одним можно все, а другим – ничего?
– Мой драгоценный Го Шу, – мягко сказал Сергий, – вы задаете правильные вопросы, желая странного. Но стоит ли так превозносить Запад? И вы, и мы видели всякое. Да, Рим – оплот цивилизации, но несвободы и несправедливости и там предостаточно. Что вам сказать? Тутошнюю систему я понимаю с трудом – и не принимаю вовсе, но она самая устойчивая и работающая. Рухнула Эллада, и Рим рухнет, а Поднебесная останется неизменной на тысячи лет.
– С этим спорить не буду, – слабо улыбнулся Го Шу. – Просто я примеряю ваши обычаи и нравы на себя лично, не толкуя суть их широко и всеобъемлюще. И нахожу, что способен не только привыкнуть к ним, руководствоваться ими. Я прекрасно знаю, что Рим не идеален, но… Как вам объяснить? Сколько раз я пытался втиснуть тамошние реалии в здешние постулаты, и у меня это плохо выходило. Боюсь, вам просто не понять, что значили для нас те три года. Свободно заходить в роскошнейшие термы, где любой мог купаться или париться, а после знакомиться с новыми книгами или наблюдать, как голые женщины играют в мяч… Выбирать – самим выбирать! – важных чиновников…
– А вот эту отрыжку демократии я бы не счел достоинством, ибо выборы – везде и всегда! – предполагали не столько волеизъявление народа, сколько взяточничество, подкуп и обман, возвышение дураков, самых наглых и беспринципных, готовых идти по головам и трупам.
– Все равно… И я со смущением чувствую, что буду рад вернуться на земли Дацинь, где жизнь не скована на века нерушимыми обычаями и канонами, где великие перемены – правило. У вас интересно жить, ибо нельзя быть уверенным в завтрашнем дне, нельзя загадывать на год вперед. Рим – это столько всего нового, неизвестного здесь…
Сергий вздохнул.
– Вернуться будет непросто…
– Не ищите широких путей. Не берите то, что дешево. Не стремитесь к тому, что дается легко. Ибо не получите удовлетворения, но будете разочарованы…
Южный берег приблизился вплотную. Катамаран снесло течением настолько, что удалось пристать к причалу. Стражи не было видно ни вблизи, ни поодаль. Ниже по берегу трудилась воловья упряжка, тянущая за влажный канат тяжелую барку.
– Сходим, и в темпе!
Разгрузка катамарана заняла много времени, последним на палубе задержался Эдик, что-то высматривающий на реке.
– Тебе что, особое приглашение нужно? – сердито спросил Гефестай. – Или ты наших друзей решил дождаться?
– А чего их ждать? – хмыкнул Чанба. – Вон они! Плывут сюда.
– Что?!
Сергий обратил взгляд на реку. Барка, влекомая волами, находилась далеко, на середине реки, и разглядеть, кто на ней переправляется, было, мягко говоря, сложно.
– Ты уверен, что это Ород?
– Морды их отсюда не увидишь, но это их стяг полощется. Вон, видишь? Желтый такой, клинышком! Я его еще в усадьбе заметил. Это они, точно тебе говорю!
Сергий думал недолго. Смерив расстояние, уже пройденное баркой, он приказал Гефестаю:
– Руби канат!
Сыну Ярная скажи только… Мигом выхватив меч, кушан рассек лохматый трос.
Толстый конец отбросило в воду, волы от неожиданности присели.
Несомая сильным течением, барка стала сплавляться вниз, одновременно притягиваясь к северному берегу. К скалам.
Судно не мчалось на всех парусах, но и силы одной реки было достаточно для того, чтобы основательно приложиться бортом о камни.
Сергий рассмотрел, как накренилась барка, блестя мокрым днищем, а после медленно погрузилась кормой.
– Всё, уходим! – крикнул Лобанов.
Провожаемый благодарным лопотаньем перевозчиков, получивших второй золотой динар, отряд порысил по дороге, петляющей между холмов.
Холмы постепенно выросли в высоту, сменяясь лесистыми горами, заросшими криптомерией и бамбуком. Юг!
И снова Го Шу взял на себя обязанности проводника, обещая провести беглецов к даосскому храму, где у него был то ли старый друг, то ли далекий родич.
Кавалькада покинула утоптанный тракт и двинулась в горы по неширокой тропе, вьющейся по сырым долинам, по солнечным склонам. Вверх и вниз, вверх-вниз. И вот на одной из вершин показался храм, похожий на низкую, словно приплюснутую пагоду в три яруса, с наклонными стенами, выбеленными известкой.
– Мы попали на церемонию посвящения, – оживился Го Шу, прислушиваясь к рокоту барабанов.
Беглецы оставили лошадей во дворе храма на попечение мальчиков-служек и тихонько вошли в храм. В нем царила полутьма, которую тянуло назвать полусветом. Посередине стоял человек с опущенной головой и безучастным выражением глаз, а жрец, ходивший рядом, держал в руках свиток из бамбуковых плашек и считывал с них текст громким и монотонным голосом. Барабаны и гонги аккомпанировали ему.
– «Явись, снизойди, владыка духов, – шепотом переводил Го Шу. – Сойдите и вы, посланцы царства теней, сойдите и рассейте полчища демонов, носящихся в воздухе. Сойди и ты к нам, сын Нефритового императора, ставший великим монархом через десять воплощений. Явись сюда со своим золотым эликсиром жизни, от которого и звезды блещут ярче, и земля полнится радостью. Ждем тебя, чтобы ты одним своим появлением разогнал демонов, насылающих на людей болезни, чуму и мор. Взмахни своим золотым мечом и разруби на куски эти злобные существа. Приди со своими призрачными войсками, с быстротой молнии, подобно духу, с грохотом влекущему колесницу, приди и не задерживайся. Явись, явись и вселись в этого человека, готового исполнить твои повеления!» – даос вздохнул и добавил, словно извиняясь: – Мой собрат отошел далеко в сторону от учения Лао-Цзы, но… может, и в этом скрыто свое Дао?..
Удары гонга гулко отдавались по всему храму, и вот посвящаемый начал слегка пошевеливаться. Голос заклинателя зазвучал еще громче, а удары музыкантов участились.
Посвящаемый стал раскачиваться. Заклинания гремели, звуча как приказания. Жрец, грубоватой наружности человек с бегающими огоньками в глазах и лицом, искаженным нервной гримасой, повелевал – и ему подчинялись.
Посвящаемый воспылал страстью и энергией. С дикими жестами и безумными гримасами он запрыгал и заскакал по храму. Удары в гонг почти слились, а голос заклинателя перешел в крик.
И вот, в полном изнеможении, посвящаемый рухнул на пол. Жрец тоже устал – он тяжело дышал, утирая пот со лба. И улыбался с оттенком гордости – получилось-таки! Нефритовый император должен быть доволен…
Го Шу почтительно приветствовал жреца, и тот сразу оживился, обратился к даосу, не чинясь, как к равному и своему.
Го Шу говорил долго, изредка кланяясь, но консул свел его многоглаголание к простому переводу:
– Проводника просит философ, – сказал Публий. – И правильно – прямая дорога для нас опасна, лучше пойти глухой окольной тропой…
– Согласен, – кивнул Лобанов и поинтересовался: – Как чувствуешь себя, сиятельный?
– Слабость, – честно признался консул, – так что воин из меня никудышный. Пока. Но хворь ушла – дышится легко, нет противной мути в голове… Век буду обязан нашему доктору!
«Наш доктор» в это время скромно стоял у консула за спиной. Он весело фыркнул и сказал:
– Выздоровеете – и забудете! Да и ни к чему помнить о болезни, даже о лечении вспоминать не надо. Держите настрой только на здоровье, чтобы тело слушалось духа.
Тут Го Шу залопотал изысканные благодарности, и Сергий понял, что переговоры прошли успешно. Жрец вызвал пожилого служителя в чиненом-перечиненом халате, и сказал, что это Сюнь Синь, всю жизнь проведший в горах, знающий все тропки.
– Ступайте за ним, – заключил жрец, – и проскользнете незаметной тенью, спуститесь с гор, как тающий туман…
Жрец хотел дать свое благословение, но тут начались события. Дверь в храм с грохотом распахнулась, и внутрь ввалились вооруженные молодцы не то в чалмах, не то в шлемах. Кто-то за их спинами прокричал команду нетерпеливо и зло. Сергий узнал голос Орода и мгновенно выхватил меч. Го Шу застонал в отчаянии, И Ван запричитал: «О, Амитофу! О, Амитофу!» Преторианцы выстроились в ряд, с левого фланга встали ликторы, с правого – бравые сыновья Чжугэ Ляна.
Еще мгновенье, и скрестились бы мечи, и пролилась бы кровь, но тут главный жрец бросился между правыми и виноватыми, убегающими и догоняющими, вздымая руки и гневно крича.
Знающих язык рядом с Сергием не оказалось, да и время было не то, чтобы заниматься переводами, поэтому смысл отповеди остался для него неясным. Зато напавшие, дрогнув, опустили клинки. Злобные оскалы сменились выражениями неуверенности.
Сергий, напряженный и сконцентрированный, четко различил в воинстве Орода две силы, равнодействующей которых выступал парфянин. «Головорезики» находились в меньшинстве и не слишком прислушивались к речениям жреца, а вот воины-ханьцы, коих было побольше, даже рты пораскрывали, внимая даосу.
Жрец воздел руки, совершая угрожающие пассы, толкуя о наказании за грехи, нагоняя волну ужаса и пробуждая в загрубелых душах покаяние.
Сергий и сам застыл соляным столбом, боясь малейшим движением разрушить нагнетаемые чары. А чары действовали – у воинов расслаблялись лица, с них сходили маски ожесточения, опускались руки, клонились головы.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут через толпу протолкался разъяренный Ород – и с ходу заколол жреца. Хрип и бульканье были слышны на весь храм. И начался ад.
Воины-ханьцы взревели как один и набросились на «головорезиков». Рубящие и колющие удары их мечей и секир сеяли смерть направо и налево. Разбойники после секундного замешательства дали отпор. Под гулкими сводами храма крики и вопли, лязг оружия и глухие звуки падения усиливались множественными эхо и теснились, угнетая слух.
Искандер и Сергий одновременно бросились на Орода, но Тиндариду помешало мертвое тело жреца, а Лобанов поскользнулся в луже крови. А вот новоиспеченный нань не сплоховал – Косой буквально ввинтился в толпу сражающихся и канул среди оскаленных морд и обагренных клинков.
К Сергию подскочили Чжугэ Лян и Сюнь Синь.
– Уходить надо! – выдохнул доктор.
– Уходить, уходить! – пролопотал проводник, и потянул Лобанова за рукав, тыча рукою в темный угол, где обнаружилась дверь.
Жрецы прикрыли их отход, хором выкрикивая священные формулы. Первыми из храма выскочили ликторы и проводник, последними – преторианцы с философами.
За дверью обнаружился дворик, обнесенный высокой каменной стеной. Здесь даосы уединялись для медитации.
Сюнь Синь рысью пересек дворик и проскочил на заднюю часть храма, где сгрудились хозяйственные постройки. Круто свернув к конюшням, проводник замахал руками мальчикам-служкам – те торопливо отворили ворота.
Спешно седлая коней, недовольных тем, что их отрывают от кормушек, беглецы повели скакунов, таща за поводья, и покинули храм через задние ворота, за которыми даосы возделывали огородики.
Сюнь Синь выбрал для себя самую невзрачную лошадь из табуна и даже не потребовал седла – то ли обет давал, то ли привычен был.
Легкой пробежкой, раздраженно фыркая и мотая головами, кони проследовали по тропе, скрывавшейся за деревьями, и канули в лес.
Однако шум боя и душераздирающие вопли долго еще нарушали тишину, пугая птиц и настораживая Вечно Синее Небо.
Леса и горы тянулись нескончаемо. Солнышко пригревало все сильнее, растительность цвела все пышнее – начинались настоящие джунгли. Камфорные деревья и бегонии всё туже переплетались лианами, дикий банан выступал в роли подлеска.
Ночью у костра не было душно, но незнакомые ароматы наплывали из темноты и будоражили кровь, огромные бабочки летели на огонь, а из чащи доносились дикие крики обезьян и птиц. Южная необузданная природа обступала крошечный людской мирок, будто готовясь поглотить его без остатка, растворить в зеленом аду. Однако и люди не сдавались – оставив за спиною не одно пекло, они были готовы к худшему.
Утром Сюнь Синь поднял всех задолго до рассвета и повел караван почти на ощупь – плотный туман забивал все прогалы между деревьями, глуша звуки и путая глаза.
Встало солнце, рассеивая влажную завесу. Открылся путь, широкий – телега проедет. Проводник объяснил, что это слоновья тропа. Здешние селяне возделывают рис на делянках в узкой долине, а со склонов тягают стволы деревьев – не сами, конечно. Здешние слоны хоть и мелки, но таскать бревна им под силу.
Ближе к полудню Сергий расслышал звуки погони – топот лошадей достиг его ушей, топот и крики всадников.
– Уходим!
– Блин! – рассердился Эдик. – Достали уже!
Отряд прибавил ходу и вскоре выбрался на обширную лесосеку. По неровному склону бродили слоны. Восседающие на них погонщики издавали резкие крики, приказывая животным. Умные гиганты послушно упирались лбами в деревья и валили их, выворачивая с корнями, оголяя скалистый грунт под тонким слоем красной почвы.
Десяток лесорубов тотчас же накидывалась на ствол, отделяя комель с корнями, обрубая сучья и тонкую верхушку. Поодаль слон поддевал готовое бревно бивнями, помогая себе хоботом.
Го Шу и Лю Ху, не сговариваясь, закричали на лесорубов, указывая на север. Растерзанный вид философов и их блуждающие взгляды пугали мирных селян, и смысл криков лучше до них доходил.
– Молодцы, философы! – осклабился консул. – Говорят, надо остановить разбойников с севера, убийц и людоедов!
Селяне переполошились, вскрикивая недоверчиво, но халаты высокопоставленных лиц империи вкупе с грамотой Сына Неба возымели свое действие – все кинулись исполнять веления важных сановников, защищающих хуан-гуйфэй…
Слонов направили к деревьям, обступавшим тропу. Животины уткнулись лбами в кольчатые стволы пальм и принялись заваливать проезд, валя деревья поперек пути. Другие лесные великаны подхватывали ошкуренные бревна и укладывали их поверх импровизированной баррикады.
Так что, когда значительно поредевшая банда Орода вынеслась из-за поворота, «головорезикам» пришлось резко осаживать коней. А слоны, понукаемые воплями погонщиков, грузно понеслись на банду Косого. Рабочие слоны не умеют воевать, но сам вид трубящих гигантов кого угодно мог напугать до смерти. С криками ужаса «головорезики» понеслись по склону вниз и угодили на рисовые чеки, где лошади вязли в топком месиве. Сюнь Синь пропал в сутолоке боя, и Сергий не стал искать его.
– Уходим! – крикнул он.
– Их меньше тридцати! – завопил Эдик. – Давайте перебьем!
– Тебе что, подвигов мало? За мной!
Чанба вздохнул с огорчением и сказал, себе в утешение:
– Как говорил мой дед Могамчери: «Тигр не стыдится убегать от охотника, но он остается тигром…»
– Слышь, ты, усатый-полосатый? – окликнул его Гефестай. – Прибавь ходу. Море зовет!
Остаток пути к крайнему югу Поднебесной прошел без происшествий. Никто не догонял отряд, и Сергий впервые за всю неделю расслабился. Беглецы решили умыться, почиститься, а Давашфари набралась решимости и переоделась в шафранное платье с подбоем цвета туши и накидку из фиолетовой парчи с киноварной подкладкой. Пояс и вовсе был произведением искусства – мастерицы расписали его изображениями зимних гор, замерзших рек, птиц, летящих над оголенными деревьями, и глубокой пещеры, где богини вод в легких одеяниях разыгрывали партию в го.
– На твой пояс глянешь, – пошутил Гефестай, – и сразу такая прохлада!
Давашфари ласково улыбнулась сыну Ярная.
А путь посуху близился к концу. Горы начали терять в высоте, полого опадая к невеликой равнине, и вот на востоке блеснула синяя каемка. Море!
Город-порт Фаньюй выглядел экзотично даже для Поднебесной – его беленые наклонные стены с редкими башнями так и просились на полотно, а купы перистых пальм приятно оттеняли желтовато-белую кладку.
Стражи у городских врат не препятствовали въезду, а даже вытянулись «на караул», завидя столь важных персон, чьи халаты, хоть и запыленные, и измазанные сажей ночных костров да травяным соком, все-таки внушали почтение, доходившее до поклонения. Сергий нарадоваться не мог на присутствие Давашфари, чья выдумка избавила отряд от многих не нужных им встреч и прочих опасностей долгого пути.