Утром пришло тепло, мы впервые за три дня вышли утром из гостиницы без вещей, никуда не спеша; вышли к кривым, горбатым улицам под матовым черным булыжником, к серым остроконечным крышам с печными трубами. И вздохнули, доставая сигареты.
Конечно, конечно к нам тут же подошел Гриша Цукерман, в полной боевой форме — в ермолке, долгополом лапсердаке, со щетиной и очками.
— Можно я просто постою три минутки рядом с вами, чтобы вы поняли, как я признательно к вам отношусь? — спросил он у нас с Алиной. — А потом, с вами приятно. Вы такие колоритные. Две белокурые бестии, как будто сошли с того страшного собора, который мы вечером проезжали. Дать вам по щиту и двуручному мечу — и картина будет полной. Вы такие… как бы средневеково изогнутые. Вот посмотрите, госпожа Каменева, как он стоит, этот Сергей Рокотов, отставив длинную ногу. Этот его прямой нос и белокурый хвостик сзади… или это косичка… я никого еще не обидел? Сергей, вы с этим хвостиком были бы похожи на православного священника, но вы не похожи. Скорее на гардемарина или на какого-то гвардейца времен матушки Екатерины. Повязать вам черную шелковую ленту на хвостик, вложить кружевной платочек за широкий обшлаг, шпагу — вот так вы надо мной вчера и стояли. А вы, госпожа Каменева, у вас такое неземное лицо. Удлиненное, как у господина Рокотова, тонкое и без сомнения средневековое. А вы знаете, что вы похожи — может быть, у вас общие предки, какие-нибудь крестоносцы или тамплиеры?
Отвечать Грише было бесполезно, да мы бы и не успели, потому что его начал осторожно дергать за рукав подошедший к нам юноша весьма яркой внешности. То есть, собственно, за рукав Гришу дергал один такой юноша, но всего их было трое, и все в каком-то смысле одинаковые.
Один черный и густо заросший чем-то средним между щетиной и бородой. Другой бледно-беленький (и сливочно-пухлый), третий рыжий. Все с колечками волос, длинными полами, а беленький и вообще весь в черном и в хасидской шляпе.
— Шолом, — сказал им Гриша и добавил, обращаясь к нам: — Вот видите, везде наши люди. Не только в Испании. А черный — он и вовсе герр Цукерман, о чем мы с ним еще поговорим. Не отдавайте Сергею куртку, госпожа Каменева, она так вам идет, вы в ней такая беззащитная и трогательная.
Гриша ушел, а магазины, к сожалению, были рядом, начинались сразу за углом. Фрайбург — маленький город, у него только две магазинных улицы, включая вот эту — с трамвайными путями, современными стеклянными витринами и канавками прямо вдоль рельсов, неглубокими, по ним бежит местная гордость — чистая и веселая вода.
Алина обещала сделать все быстро и показала класс. Мерила очень странные, на мой взгляд, изделия, и уже минут через десять оказалась передо мной в чем-то расходящемся колоколом, с большим дутым стоячим воротником и рукавами в сборку.
— А вот это как? — спросила она.
— Интересно, — неуверенно сказал я. — И цвет такой… Как бы костюм баклажана с детского утренника.
— Сейчас ты все поймешь. А, вот…
У нее в руках оказался странный, не то мятый, не то состоящий из воланов (или как это называется) очень длинный шарф.
Баклажан приобрел окантовку — лимонного оттенка, я забыл сказать, — и вдруг все стало на свои места. Улыбаться мы начали одновременно.
На ценник она не смотрела, а просто достала золотой квадратик пластика. Я вежливо отвел глаза.
А потом Алина, в своем баклажане, и вправду пошла спать, оставив мне — вопреки советам Гриши — мою куртку.
Я вышел из магазина.
Надел куртку.
Это было очень странное чувство: куртка стала другой. Я сделал то же, что и Алина два дня назад, — медленно повернул нос к воротнику. И постоял так некоторое время.
Вокруг, как мне подумалось, стало очень тихо.
Какой задумчивый момент, редкий в моей жизни момент — вдруг получается, что делать как бы и нечего.
За два евро я приобрел у турка пакетик из толстой бумаги, на которой проступали масляные пятна: каштаны с крестообразно растрескавшимися верхушками. Безошибочно вышел на старую площадь — вот кровавый ужас собора, здесь мы тогда и стояли, а Мануэла бежала к нам и кричала о войне.
Это очень странная площадь — здесь какая-то нулевая точка, центр всех дорог. Отсюда, например, на север отправляется «Винная дорога» южной Германии, тяжелые гроздья плюща от крыш до земли, кружевные занавески окон, булыжник, серые церкви, в каждой из которых проходят вечерами концерты. И не только неизбежный Бах, а еще Пахельбель, Букстехуде, а если повезет и кто-то из местных любит флейты и гобои, то и Телеманн.
А дальше Рейн, крутые, гребенкой причесанные склоны виноградников, сейчас — цвета императорского пурпура.
За Рейном — Франция.
И весь мир.
Жаль, что она ушла и что я один бреду теперь наискосок через площадь к угловому домику, где ведьмы, крупные, чуть не метровой длины, свисают с потолка гроздьями. Конечно, я не собирался покупать ведьму несуразного размера за сто евро минимум, я просто вспоминал о них вчера, хотел подойти к ним еще раз, показать их…
А за ведьмарием у нас выход с площади — мостик над крошечной речкой, два ресторанчика над водой, дальше бывшая мельница — романтический домик, оседлавший ту же речку, она как бы протекает через его подвал, и…
— Здравствуйте, товарищ майор.
Я замер, потом медленно повернул голову.
Есть люди, которым не хочется меняться. Это Иван, человек с тяжелой головой, большим, но тонким носом и очень неприятными, близко посаженными серыми глазами. Вот он. А второй — Шура Лямин, конечно, темненький, с безнадежно сломанным носом: вдавленная переносица, потом что-то короткое, уточкой. Он изменился. У него ранняя седина в короткостриженой щетине.
Это что — они шли за мной через площадь, потом, возле ведьм, обогнали и присели на лавочку над речкой, поджидая? А иначе никак.
— Товарищ майор, — сказал Иван сиплым голосом, — дай закурить, а то так жрать хочется, что непонятно, что выпить.
Шура без особых церемоний отобрал у меня каштаны.
— Бывают же такие встречи, — сказал я, присаживаясь к ним и вытягивая ноги, — как бы случайные. Значит, что мы имеем: надо было знать, что я в Германии, что у нашей команды свободный день, что в этот день мы будем во Фрайбурге, что утром я выйду из гостиницы… Это как? А еще мы имеем терпение — пока девушка уйдет, и я останусь один, но тут уже дело техники… И кто у нас все это мог знать — включая название гостиницы, которое мне самому и всем прочим нашим было до вчерашнего позднего вечера неведомо? Кто мог это знать? Получается — Мануэла. А то-то же она смотрела на меня такими дикими глазами вчера, когда ей позвонили. И сегодня. Значит, Мануэла…
— Ты был прав, — сказал Шура Ивану. — Он вырос.
— Просто отдохнул. — Иван не сводил с меня глаз.
— Ребята, это как же получается: вы что, все бросили и поехали в Германию, чтобы посидеть со мной на лавочке?
— Хороший вопрос. Правда, Иван? Ну, чтобы никто не зазнавался, отвечу: нет, мы уже были в Германии. И тут мы поняли, что имеем проблему. И ни хрена не можем в ней разобраться.
— Угу… И тут, чисто случайно, узнаем, что по Рейну гуляет еще одна группа дегустаторов…
— Еще одна группа? Значит…
— …в которой есть наши люди. «Вот оно!» — говорит мне Шура. Просим у замученных немецких коллег списочек. И кто бы мог подумать, чье имя там видим. А дальше коллеги делают новый звонок во Франкфурт, в этот их винный институт, получают телефон — чей? Правильно, герой, Мануэлы. Молодец, возьми каштанчик. А то Шура точно пожрет.
— Вывод, — сказал я, наслаждаясь. — Очень простой. Если немецкие коллеги вам помогают — то вы тут на задании. И вам вдруг понадобились — кто? Дегустаторы? Да еще «вторая группа». А первая была — где? Это что, славная разведка российской армии занимается — да еще с коллегами из БНД, не иначе — тем самым делом об отравленном вине? Дожили.
— А кто сказал, что мы еще в «Аквариуме» работаем? Нету нас там, — сообщил Иван небу с облаками.
— Ну, мы же ему все скажем? — спросил Ивана Шурик. — Майор, ты когда-нибудь слышал о Федеральной службе расследований?
Долгая пауза.
Я, конечно, слышал.
Она, без сомнений, была и остается федеральной, но ничего общего с американским ФБР — то есть всеамериканской полицией, в отличие от полиции, — тут не было и нет.
ФСР — это очень небольшая организация, расследования она, наверное, тоже ведет. Но очень специфические. Они касаются угроз безопасности первых лиц государства.
— Завидно тебе, Серега Рокотов, — проговорил Шурик, крутя бумажный шарик и ища глазами урну — каштаны он и вправду уничтожил быстро. — Ведь завидно. Остался бы тогда в рядах — да ты сегодня полковником был бы, с твоей-то биографией, вот обкакаться мне и не встать. Сейчас ты сидел бы и нами руководил. А ты решил, что выхода нет, — и рванул.
Мы помолчали.
Мастер Чэнь
— А у Демидова был выход? — услышал я собственный голос. — Может, он тоже был бы сегодня полковником?
Они переглянулись.
— Он был неправ, — мрачно сказал наконец Иван, и лицо его стало еще более неприятным. — Позвонил бы нам, что ли. Может, придумали бы что.
— Мне он накануне звонил, — сказал я. — До того заходил. Правда, знал бы я, что это за звонок… То… А что бы я мог придумать? Сидел тогда в том же месте, где и он. Так же по уши. И вы знаете это место. Так что вот.
Краем глаза я видел ведьм в удавках на шее, они плавно покачивались на ветерке.
— А у них тут речки текут, — сказал наконец Шурик. И поерзал на скамейке. — Слушай, Сергей, ты бы помог, что ли. А то сидим как идиоты. Без тебя — никуда.
Если бы они подстерегли меня несколько лет назад, то я, возможно, принял бы их за гостей из иного мира, долго бы щурился, пытаясь узнать. А сейчас я просто сказал:
— Что это за бред? Это что — отравленный Тим Скотт был не Тим Скотт?
— А черт его знает… Не в нем дело. Ну что, Иван, мы же точно решили ему все рассказать?
— А что… Расскажем. Ну, ты давай этак, издалека…
— Если издалека, — начал Шурик, — то ты, майор, газеты внимательно читаешь? Ящик смотришь?
— Завязал, — сказал я. — Хватит с меня. Нет у меня в доме этого ящика. Газеты — другое дело.
— Ну, понятно. Что в Ираке творится, представляешь?
— Еще не хватало. Да там все творится.
Тут я посмотрел на их лица — седой Шурик был явно счастлив, Иван улыбался, показывая подозрительно белые и ровные зубы.
— Ну, пиндосы спеклись, — наконец сказал Иван. — И пусть не говорят, что мы их не предупреждали. Мы все им сдали, что имели, или почти все — информацию, оценки. Честно сказали: влезете в войну — конец вам, шнурки. Ну а они, если уж мы им такое говорим, еще быстрее полезли. И всё. Бушаня сидит сейчас поумневший и очень грустный. С такими победами никаких поражений не надо, а уйти страшно.
— Так, — сказал я. — Спрашивается, при чем здесь Лужков. Однако… однако Бушаня там сидит, в Ираке, а мы сидим тут, в Европе…
— Да, — обрадовался Шурик, вообще более веселый из двоих. — А в Европе все интересно. Когда Бушаня был еще в силе, он нам много гадостей устроил. Ну, насчет того, что Украина через год обещает вступить в НАТО, ты знаешь? Это тебе как? А что на юге мы имеем этого клоуна Сааку? И это не говоря о Киргизии, где, к счастью… Общая картина тебе понятна? Они же просто так не слезут с нас, лишь оттого, что страна Пиндосия завязла в двух войнах. Нам бы еще годик продержаться — и геополитика будет просто чудненькой.
— И вот тут возникла такая идея, — мрачно вступил Иван, — провести одну небольшую встречу. Тройку, как обычно. Москва — Париж — Берлин.
— Стойте, — сказал я. — Они же только летом были в Калининграде. Гуляли по песку и обсуждали глобальное потепление.
— Нет, ты послушай его — а говорит, ящик не смотрит, — восхитился Шурик. — А где в данный момент находится наш президент, знаешь?
— Ну, так… он же недели две назад был здесь, подписывал что-то насчет газопровода. А сейчас… Да как бы не в ООН?
Шурик и Иван были попросту в восторге.
— А вот именно там. И полетит скоро обратно. А сегодня у нас какое число? Девятнадцатое сентября. И сегодня утром немецкому народу должны были сообщить, что новым канцлером у него будет эта баба. Звать Ангела. А поэтому была задумана вот эта самая большая тройка плюс один, то есть одна, быстро-быстро. Шредер их как бы знакомит с подругой Ангелой.
— Что, — поинтересовался я, — будем дальше втроем топить Бушаню?
— Не будем, — с явным сожалением сказал Иван. — Не надо его уже топить. Он нам такой — в самый раз. Задумчивый. Утонет — а тогда ваххабиты полезут из всех щелей. Не говоря о китайцах. Нам это надо? И Ангела уже сказала даже, что теперь «большая тройка» не имеет прежнего значения. Теперь надо как-то поддержать Бушаню под ослабевшие руки. Вот об этом примерно и поговорят, а заодно о том, нужны ли нам тут эти украинцы и грызуны. Ну, это я к примеру. Может, они еще о чем-то будут совещаться. Не наша задача. Дело-то совсем не в этом.
Они выдержали длинную, задумчивую паузу.
— А дело в том, — сообщил, наконец, Иван шепотом проходившей мимо немецкой семье (у мальчика на шляпе было фазанье перышко), — дело в том, что «большая тройка» плюс Ангела должны встретиться через четыре дня.
Он подмигнул мальчику.
— И место встречи — догадайся — замок Зоргенштайн.
— Отлично, — сказал я. — А кто об этом знал?
— Ну ты прямо в точку, — порадовался Иван. — Да парня там отравили на второй день после того, как протокол наш с немцами согласовал в Берлине именно этот замок, а не какой-то другой. Ведь были и прочие варианты. Ну и скорость. Просто загадка.
— Иван, тормози, — сказал ему Шурик, и я понял наконец, кто из них сейчас старший.
И повернул ко мне лицо с изуродованным носом.
— Серег, это не твое дело — выяснять всю картину. Закопаешься, а времени нет. Пусть этим наши друзья фашисты занимаются.
— Он на самом деле этого слова не говорил, — расстроенно поведал Иван мельнице, речке и быстрым облакам на холодном небе.
— Конечно, не говорил. Нам вот что нужно: понять, что это за ботва насчет вина. Что это было. Это они вино так делают? Или кто-то что-то туда добавил? А то ходят местные виноделы, говорят нам шепотом: не может быть. А мы сидим как идиоты: ведь было же. А те слова всякие произносят. Холодное брожение. Выдержка в бутылках. Ну и что все это значит? Мало ли что фашисты говорят. Чего нам бояться — их виноделия или еще чего-то? Откуда у них в Зоргенштайне никотин — из кухни? Или кто-то принес? Вот такие вещи. И нам нужен был человек, который может поговорить с виноделами на их языке. И очень быстро. Наше дело — что подопечный будет у нас пить. Или не будет.
— Все-таки никотин, — сказал я. — Я думал…
— А что ты думал… Да, никотин — а ты куришь что?
Я полез в карман.
— Вот, — удовлетворенно сказал после долгой паузы Шурик, выпуская дым через ноздри. — Ты не сомневайся — это ведь точно яд. Мы теперь всё про него знаем. И все говорят, что им садики опрыскивают. А виноградники? Надо знать. Тебе, может, и скажут, и ты хоть поймешь, лапша это ушная или правда. А потом, с другими твоими нынешними… — он хрюкнул, — коллегами мы не могли бы ни о чем говорить. А тут — ты. Сам понимаешь. Ну, вкратце так. Да, а мы не очень тебя этим обеспокоим? Может, у тебя важные дела сегодня?
Ну, к его шуткам я привык давно.
Иван достал новенький бумажник.
— Одна штука европейских рублей, — сказал он, шурша купюрами.
— Много. Под расписку? — автоматически ответил я.
— Обойдешься… И совсем не много. Сколько машина в день стоит, знаешь? Надо будет, еще дадим.
— А меня в замок впустят?
Дальше несколько минут ушло на детали. Имена тех, кто впускает сейчас в Зоргенштайн, кишащий офицерами каких угодно служб. Телефоны — мой, Ивана и Шурика. Прочее. Повисла тишина.
— Ну, еще два вопроса, — сказал, наконец, Иван, глядя на меня немигающими серыми глазами. — Нам тут из Москвы по-быстрому на тебя роман прислали, о жизни. Ты вот что скажи: а чего это ты тогда не сгорел?
— Когда?
— Тогда. Когда домик один такой горел, со всякими людьми, а кого-то догоняли и…
— Ах, тогда, — замедленно улыбнулся я. — Почему я, собака, вместе с танком не сгорел? Меня в тот день в Москве не было. Послали в другой город. Может, случайно. Повезло.
— Да, — сказал, поднимаясь с места, Иван и начал мерить соборную площадь тяжелыми шагами. — Везучий — это хорошо. Это полезно. Ты, это. Больше в такие места не ходи.
— И не сомневайтесь. Хватило. А второе дело?
Мы ускорили шаг.
— А ты еще и внимательный. Второе дело очень серьезное. Мы тебе что при встрече сказали? Дай закурить, а то так жрать хочется, что непонятно, что пить. Примерно такой был текст. Думаешь, мы шутили? Закурить ты нам дал. Каштанчики тоже были ничего. А вот насчет пить — как?
Я начал улыбаться. Это было просто здорово.
— Мечта у вас какая? Белое, красное?
— Да знаешь ли, вот была такая странная мечта — слопать вечерком бутылочку хорошего красненького. Крепкое сейчас не надо. Колбаски купить к нему…
— А это очень серьезный вопрос, и правда… Так, нет у меня времени вас по магазинам водить… Сами знаете… Зато…
Бугры старинного камня под ногами. У кого-то одного из них звенели по булыжнику металлические подковки.
5. Никотин
Помню, с какой скоростью я собирался.
Ведь мог бы сделать это спокойно, сборы вообще были самым пустяковым из всех дел. Но Шура с Иваном сидели за кофе в соседнем заведении, и мне… если честно, мне хотелось от них уйти как можно дальше и быстрее. Почему? Да чтобы они не передумали. Хотя передумать никогда не поздно, можно позвонить мне, когда я уже буду в дороге…