Уж сколько сказаний и басен она с детства слышала от бабы Гони и от других старших!
В них девушек часто похищали разные обитатели Закрадья: то медведь, то ворон или орел, то Вихрь Вихрович, а то и двенадцатиголовый змей. Девушку всегда спасали: за ней приходил жених, избранный в человеческом роду. Но он шел по три года, изнашивал три пары железных черевьев, съедал три железных каравая и ломал три железных посоха. Эльга не хотела три года жить в медвежьем логове, пока князь Ингвар… или Мистина… или пусть даже Дивислав отыщут ее и выведут снова в люди.
Два раза она попыталась отнять руку, но Князь-Медведь не отпустил, на второй раз даже проворчал что-то угрожающее, и она оставила попытки.
А идти с ним рука об руку было очень неприятно: его ладонь будто переливала в нее какое-то гнетущее темное чувство, от которого душа наполнялась все большей тяжестью и даже становилось тошно.
И ведь это еще самое начало…
И пусть он – не настоящий медведь. Он – старший сын бабы Гони от прежнего Князя-Медведя, значит, Эльге он родной вуй – старший брат матери. Это если по человеческому счету. А брачное соитие между кровными родичами запрещено и проклято уже тысячу лет, с тех пор как люди стали брать жен в чужих родах, а не своем. Оно разрешено и предписано только там, где родовое прошлое длится вечно.
В Закрадье.
Для тех, кому позволено войти туда, приблизиться к богам, а затем вернуться к живым.
Даже у северных богов отца подобное случалось: Фрейя была Фрейру и сестрой, и женой.
Но Эльга не хотела даже на три дня возвращаться в чащобу древних обрядов.
Светлая женщина на камне указала ей иную дорогу…
Но чем дальше они шли, тем яснее Эльга понимала, как трудно будет Ингвару… то есть Мистине здесь ее отыскать. А что, если Уту посадят дома, не позволят уйти?
Как она и ожидала, Князь-Медведь вел ее уже почти знакомой дорогой.
Вот ручей, вот ельник, вот черепа на кольях тына Буры-бабы. Теперь вид этого преддверия Нави не испугал Эльгу, а лишь наполнил еще горшей тоской от мысли о том, что вот-вот за ней закроются ворота Нави, отрезав от прежней жизни.
Медведь постучал, старуха открыла створку.
Как и в прошлый раз, в руках у нее был горшочек киселя, и обоим пришедшим она дала съесть по ложке.
Но после того Эльгу повели не в избу, а в обход нее. Позади, в дальней стороне тына, обнаружилась калитка, о которой рассказывала Ута. Бура-баба открыла ее, и Князь-Медведь вывел Эльгу наружу.
Они миновали сторожу и очутились в Нави.
Здесь начиналось болото: по сторонам были кочки с блестящей между ними водой, а по бокам узкой – лишь на одного – тропы виднелись два старых, оплывших, но еще глубоких рва. На срезе склона серела свежая земля: кто-то не так давно их подновлял. Благодаря рвам двор Буры-бабы превращался в крепость: и в Навь, и обратно можно было попасть только по этой тропе.
Проходя вслед за медведем по тропке между рвами, Эльга глянула вниз. По дну ползла черная змея, и девушка содрогнулась.
Наверное, их там много…
В глаза бросилось что-то белое, похожее на кость, но приглядываться она не стала.
И так уже на сердце тяжелее некуда.
Едва закончились рвы, как с ближайшей сосны глянул на них рогатый череп. Казалось, он смеялся своими длинными зубами, предвкушая добычу.
Эльга опустила глаза и уже не смотрела по сторонам. Она не хотела видеть всех этих ужасов, которыми был полон здешний мертвый мир. Из леса веяло холодом, деревья перешептывались за спиной.
К счастью, слишком углубляться в Навь не пришлось.
Через две сотни шагов показалась изба – побольше той, куда медведь когда-то принес двух маленьких испуганных девочек. Под стенами так же были набросаны кости, но внутри оказалась не только печка, но и лавки, стол, светец над лоханью, укладка и прочая домашняя утварь. Словом, имелось все нужное для того, чтобы обитать здесь годами, а не заходить изредка по особому случаю.
– Ну вот, девка, здесь и жить будем, – сказал Князь-Медведь, заведя Эльгу внутрь. – Толки просо, вари кашу. Как сваришь, позови. А я в лес пойду по дрова. Вот такое дело…
Он взял из-под лавки топор и снова вышел.
Эльга села под оконцем, радуясь, что он больше не держит ее руку. Даже возможность перевести дух уже казалась подарком судьбы.
В избе пахло не плесенью, а дымком: да, это его настоящее обиталище. На широкую лавку, где было набросано тряпье, она старалась не смотреть. Из порванного тюфяка лезет свалявшаяся осока, настилальники из грубого небеленого льна давно не стираны…
И они думают, что ей пристала такая брачная постель?
Она провела здесь совсем чуть-чуть времени, а уже хочется утопиться. А баба Гоня – тогда еще юная девица – прожила в этой берлоге целый год! Едва ли прежний Князь-Медведь был приятнее нынешнего… и он тоже был ей родичем по матери!
Сомнительно, чтобы юной Годонеге это все нравилось. Но она прожила здесь до тех пор, пока у нее не родился ребенок – тот самый, что сегодня привел сюда Эльгу. И еще какое-то время, пока родители не убедились, что младенец выживет. Только потом ей позволили вернуться к людям, пройти очистительные обряды, возвращающие из Нави в белый свет.
Но через семь лет с ребенком ей пришлось проститься.
А ему – с ней.
Почти всю жизнь мать и дитя не знали друг друга, пока сама Гоня не покинула белый свет и не пришла к своему сыну, чтобы жить с ним у вечного истока рода и племени.
Эльге уже казалось, что она сама прожила именно такую жизнь, все позади… и впереди тоже.
Судьба лесной жены-медведицы ходила по кольцу, повторяясь снова и снова. Это та опора, на которой стоит и возобновляется племя плесковских кривичей.
И в ней никогда не будет никаких перемен.
Но что-то в душе Эльги упорно противилось такой судьбе.
Ее предки по отцу жили иначе!
Они принадлежали к странному племени под названием русь: у него не было своей земли, оно зародилось и существовало в торговых посадах и на торговых путях по всем северным и восточным странам. Торги устраиваются на ничейной земле, на межах племенных владений, и в русь вливались представители самых разных языков, хотя начало ей положили северяне. Эти люди в большинстве своем свободно говорили на северном, словенском, хазарском языках, многие знали греческий и хвалисский. У них были свои обычаи – например, погребение в подземном доме, чего не делали окрест живущие племена ни в Свеаланде, ни в Ютландии, ни в Гардах. Жители виков Бьёрко в Свеаланде или Сюрнеса на среднем Днепре гораздо больше походили друг на друга, чем каждый – на кривичей или свеев, живущих за половину дневного пешего перехода от них. Русы собирали дружины для военных или торговых походов, оседали где-то, женились и, в конце концов, умирали очень далеко от того места, где родились. Женщины их в Киеве уносили в могилу наплечные застежки платья, сшитого в Хейтабе, а мужчин в Бьёрко хоронили с конем и поясом степного всадника. Они видели много племен, вобрали много разных обычаев и верований, но главное, они знали, как велик мир. И своими трудами неустанно делали его еще больше.
Голос предков-русов звучал в душе Эльги, звал двигаться вперед, раздвигать границы своего прежнего мира.
Никогда ею не слышанный голос Одда Хельги манил куда-то, указывал путь.
В Киев!
Если она сумеет выбраться отсюда, Мистина увезет ее в Киев – туда, где тепло, куда зима приходит на месяц позже, а уходит раньше. И там гораздо ближе до тех чудесных стран, откуда привозят разноцветные шелка, откуда пришло то дивное ожерелье из голубовато-зеленого камня под названием измарагд…
Разве место этой драгоценности в медвежьем логове?
А ей, Эльге?
Она порывисто встала, подбежала к порогу, распахнула дверь.
Князь-Медведь бродил неподалеку, среди первых стволов опушки, и обернулся, услышав скрип.
Эльга снова закрыла дверь и вернулась к оконцу.
Самой ей отсюда не выбраться. Да и как бы она миновала сторожу Буры-бабы?
Оставалось ждать.
Она огляделась, приметила в углу зерновую яму, подняла деревянную крышку. Вот оно, просо. Нашла ковш, зачерпнула и высыпала в ступу. Потом взяла толкач и принялась медленно, размеренно толочь.
Спешить ей некуда. Она вовсе не торопится кормить свадебной кашей своего косматого жениха!
Через какое-то время дверь открылась: вернулся Князь-Медведь.
Эльга села, пораженная ужасом: что, уже?
Но он лишь поставил два ведра с водой, окинул взглядом избу и ее, замершую возле ступы, хмыкнул и ушел опять.
Эльга перевела дух, черпнула воды в горшок и принялась так же не спеша топить печку. У нее дрожали руки, но не от прежнего страха. Теперь-то она не боялась быть съеденной.
Не съест ее Князь-Медведь.
Не съест ее Князь-Медведь.
Она нужна ему живой.
И Эльга отчетливо понимала: никто, кроме Мистины, не сможет избавить ее от этой участи. Только он, варяг, чужой здесь, дерзкий и нацеленный добиться своего любой ценой, сможет пойти против обычая, растущего из глухой тьмы веков. Ведь это не его предки воплощены в Буре-бабе и Князе-Медведе. Для него конунг – дед, отец и брат, единственный господин и закон. Выросшая в доме варяжских воевод при кривичском князе, имея родичей и в Плескове, и в Киеве, Эльга хорошо понимала разницу в мировоззрении тех и других. Сама она всю жизнь провела на грани, имея возможность свободно видеть и ту и другую сторону.
Род матери тянул ее к себе, род отца – к себе.
Но вот настал миг выбора: стоять посередине больше нельзя, иначе ее просто разорвет напополам.
Вода в горшке закипела, Эльга бросила несколько серых крупинок соли и засыпала истолченное просо. Помешала длинной ложкой на кривом черенке. Она не могла определить, сколько прошло времени: то казалось, что она сидит здесь не первый день, а то – что едва вошла.
Довольно ли этого, чтобы Ута добежала до оврага, чтобы Мистина и его люди собрались и поспели сюда раньше Князя-Медведя?
Ох, нет! Время идет быстрее, чем пробираются через незнакомый лес девушка и несколько парней – не один же Мистина отправится отбивать невесту!
А что, если Ута со страху заплутает?
Она клялась, что хорошо помнит дорогу, но можно ли на нее положиться в таком состоянии?
От тревоги Эльга была готова усомниться если не в преданности, то в толковости своей любимой сестры.
Видя, что каша почти готова, она вновь подошла к порогу и осторожно выглянула.
Князя-Медведя нигде не было видно. Топор не стучал.
Эльга с надеждой взглянула туда, куда убегала едва заметная тропка к стороже Буры-бабы.
Ох, если бы между деревьями сейчас показалась Ута, а за ней – Мистина!
Эльга почти видела их – встревоженное личико сестры, тяжело дышащей от бега и волнения, размашисто шагающего Мистину с копьем наготове… нет, он возьмет меч, с копьем в лесу неудобно.
И вдруг Эльга сообразила: да как же они найдут эту тропу?
Ута знает дорогу только до Буры-бабы. Дальше она не бывала.
А тропа, по которой изредка проходил только один человек, не особенно заметна на лесной земле. Даже если они сумеют как-то проникнуть за бабкину сторожу – через нее или в обход – кто же им дальше-то укажет дорогу?
Эльга взглянула на солнце.
Как ни долог был день поздней весны, а и он близился к концу.
Румяный солнечный лик уже завис над темнеющими вершинами леса, еще немного – и сядет на них, потом запутается в ветвях и погрузится на самое дно темной чащобы…
Им хватило бы времени на дорогу. Если они эту дорогу нашли.
Но если она хочет быть избавленной от своей участи, то надо им помочь.
Эльга вышла за порог, подняла руки ко рту и протяжно закричала:
– Кто в лесе, кто в темном? Иди ко мне ночь ночевать!
Помолчала. Позвать нужно трижды – сразу Князь-Медведь не покажется.
Даже если он где-то рядом – а скорее всего так и есть, – ему придется дождаться третьего призыва. Появиться раньше ему запрещает тот же обычай, что привел ее сюда.
Эльга подождала, напряженно вслушиваясь в отдаленные звуки чащи, потом закричала снова:
– Кто в лесе, кто в темном…
– Это она! – Я обернулась к Мистине.
Он шел позади и наткнулся на меня на узкой тропе, когда я вдруг остановилась. Я уцепилась за его руку, чтобы не упасть. От усталости я совсем запыхалась и едва держалась на ногах. Спасало то, что не было времени думать об этом.
– Что? – Он повертел головой. – Где?
– Ты не слышал? Она зовет!
– Я не слышал. А вы?
Он обернулся к четверым парням, которых взял с собой.
– Птицу слышал сейчас, – сказал Альв – здоровенный, с желтыми кудрями и веснушчатым носом.
– Это не птица, это Эльга! Мы уже почти пришли к старухе.
Мы только что миновали ручей: увидев впереди воду, Альв и еще один, кажется, Доброш, подхватили меня и перетащили, не дав замочить ног. Но я даже поблагодарить их не смогла: приходилось беречь силы.
– Вон частокол! – Я увидела впереди серые бревна. – Нужно пройти через ее двор.
Тогда мне даже не пришло в голову, что можно попробовать обогнуть лесной двор снаружи: так твердо засело у меня в голове убеждение, что путь в Навь лежит только через сторожу. По дороге я рассказала парням, как выглядит это место и его обитатели – чтобы они были подготовлены и не растерялись при виде черепов и всего прочего.
Они и не растерялись.
– Там заперто? – на ходу спросил меня Мистина.
– Не знаю. – Я не могла вспомнить, был ли засов на воротах изнутри. – Открывается правая створка.
– Ну, сейчас узнаем.
За несколько шагов до ворот Мистина ускорил шаг, разбежался и со всей силы ударил плечом в правую сторону ворот.
И мигом влетел во двор вместе со створкой, которая оторвалась и повисла на одной петле. Было не заперто: строители сторожи никак не рассчитывали, что кто-то станет брать Навь приступом.
– Нужно обогнуть дом, там с другой стороны выход! – Я махнула рукой, стараясь не смотреть на низкую дверь избы. – Скорее же!
Но мы и так бежали бегом.
Уже завернув за избу, мы услышали скрип двери: Бура-баба вышла посмотреть, что за шум.
Наверное, со времен Крива это место не видало столь наглого насильственного вторжения!
При мысли о том, что это я привела сюда чужаков и способствую поруганию священного места, меня обдавало ужасом не меньшим, чем при первом появлении здесь.
Но что я могла сделать? Ведь там Эльга!
Внутренняя калитка тоже не была заперта, и я распахнула ее сама.
В этот миг я вспомнила про невидимых слуг Буры-бабы, которые опорожняли бадью, и у меня снова упало сердце. Быстрым взглядом я окинула болото и тропу позади калитки – никого. Только на сосне неподалеку, прямо впереди, скалился рогатый череп – несомненно, вместилище кудов и чудов.
– Ой!
Мне показалось, что череп шевелится и хочет сойти со своего места.
– Что? – Мистина сзади схватил меня свободной рукой за плечо.
– Здесь… – Я даже не могла внятно объяснить, чего боюсь.
– Нам туда! – Альв махнул топором в направлении черепа. – Наверняка эти кости указывают дорогу к дальнему святилищу. У нас в Бьёрндалене так было.
– Точно! – одобрил Мистина. – Иди теперь вперед.
Альв с трудом протиснулся мимо меня на узкой тропе. Проходя, погрозил черепу топором.
В это время впереди снова раздался крик, и теперь мы ясно разобрали слова:
– Кто в лесе, кто в темном? Иди ко мне ночь ночевать!
– Она там! Уже близко!
Альв кинулся вперед так быстро, что я едва успела бросить взгляд в ров справа: там грелись на мху сразу две гадюки с черным зигзагом на бурых спинах. Меня едва не стошнило: я терпеть не могу даже вида змей, а сейчас я и так была чуть жива.
– Не грохнись туда, нам тебя вытаскивать некогда! – Мистина придержал меня за плечо и подтолкнул.
И я бросилась бежать изо всех сил. Скорее миновать жуткое место и не думать, что там дальше!
Альв не ошибся: когда мы оставили позади первый череп, на дальнем дереве забелел следующий, тоже на высоте человеческого роста. Всего нам пришлось миновать их семь. И уже на пятом мы услышали третий призыв:
– Кто в лесе, кто в темном…
Деревья расступились – и мы увидели все сразу.
Избушку и Эльгу в черном проеме входа, будто солнце в туче.
Мне бросилось в глаза ее застывшее лицо, бледность которого я различила, несмотря на расстояние и сгущающиеся сумерки.
А еще – бурую живую громаду: Князь-Медведь шел к ней, спиной к нам, и пересек уже половину небольшой поляны.
Ему оставалось сделать три-четыре шага – и моя сестра окажется у него в лапах.
Позади я ощутила быстрое движение и почти безотчетно отскочила в сторону, чтобы не стоять между Мистиной и Князем-Медведем.
Как оказалось, правильно сделала.
Он оценил обстановку мгновенно. Не пытаясь догнать лесного хозяина, Мистина выхватил у Доброша сулицу, сделал шаг, чтобы обойти Альва, и метнул ее в косматую спину.
Железное острие вошло точно под лопатку. От толчка Князь-Медведь сделал широкий неверный шаг вперед, вскинул обе лапы и издал короткий хриплый рык…
Он еще успел обернуться… почти успел.
В этот миг Альв налетел на него и с размаху ударил топором по морде медвежьей личины.
Я застыла. Даже перестала дышать.
Все плыло вокруг, в ушах звенело.
Я видела, как Князь-Медведь валится наземь с разрубленной головой; как брызжет во все стороны что-то красное и серое; как вырывается из-под личины, изо рта, густая струя крови.
Он убит. Они убили его.
Меня обливали жар и озноб, в ушах звенело, перед глазами ползли темные пятна.