Мой отец думал то же самое.
– Когда вы вернетесь, я непременно буду ждать вас в Будгоще, – говорил он, обнимая меня на прощание. – Надеюсь, у вас будут к тому времени не только мужья – славные конунги, но и по пятеро… по семеро детей, один лучше другого.
Я смеялась сквозь слезы, воображая нас с Эльгой утонувшими в этой ораве детей.
Ревела и Аськина жена Пестрянка – он ехал с нами, а ей предстояло, едва покрыв голову, дожидаться его до зимы, не меньше. Всхлипывали и Володея с Беряшей, и моя мать, и все наши женщины…
Я была рада, когда лодьи наконец отчалили и вокруг стало тихо.
На широкой глади реки я вскоре успокоилась, осушила слезы и пришла в себя.
Река всегда утешает. Начинаешь понимать, что не тебя одного несет потоком жизни – таков общий закон. А слившись с рекой, обретаешь мир: ведь так или иначе, она приведет тебя на небо, потому что туда лежит ее неизменный путь.
Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть вперед по течению…
Везли меня сразу несколько родичей, не считая дружины: Аська, Бельша и вуй Гремята. Последний взял с собой жену: не очень-то ей хотелось пускаться в дальний путь, но раз уж меня везут «выдавать замуж», без сопровождения родственниц мне нельзя. Вот Аськина Пестрянка поехала бы с ним весьма охотно, но ее не пустила моя мать: она и женила-то сына, чтобы иметь помощницу в хозяйстве, а не чтобы она разъезжала, «что твой купец».
Мы двинулись сначала по Великой, потом по Черехе, а затем через волок пробрались на Узу.
Если я буду рассказывать об этом подробно, мы никогда не доберемся до главного.
А я ведь все время помню, о чем хотела рассказать и зачем взялась за это дело.
Но на свете так мало вопросов, на которые можно дать простой и короткий ответ, а мой – уж точно не из них.
В Будгоще мы надеялись разжиться новостями, но сами оказались вестниками. Здесь не видели Мистину и Эльгу и ничего не знали о наших делах.
Нет, я не буду рассказывать, что обо всем этом говорили Житинеговы родичи.
Мне только было очень жаль Вояну. У нее росли уже трое детей, и она ожидала четвертого. Войдя к ней, я окинула взглядом копошащихся на полу мальцов, со страхом ожидая обнаружить в том, что постарше, черты Князя-Медведя. Хоть я и не видела лица волхва, почему-то была уверена, что сразу узнаю рожденного от него ребенка. Может быть, у него медвежьи уши, как в сказании…
Но я его не узнала, пока Вояна не показала мне.
– А это мой старшенький… Первушка – Медвежье Ушко! – Она весело подкинула мальчика и дала мне подержать.
Она тогда еще не знала…
А я была так потрясена, что не сразу собралась с мыслями – хотя с Бельшей и вуем Гремятой мы условились, что Вояне все расскажу именно я.
У ее старшего ребенка не было княжьего имени – он звался только так, как она сказала. Но лицом и повадкой он был вылитый Видята Житинегович! Столь явное родственное сходство бывает заметно даже у родишек, а тут оно бросалось в глаза.
Хоть Вояна и побывала в медвежьем логове перед свадьбой, ее старший сын был ребенком ее мужа.
Но это ничего не меняло.
Ее Первушка – Медвежье Ушко принадлежал лесу.
Я пыталась внушить ей, что она отдаст его не в чужие руки, а своей собственной родной матери, которая будет ходить за ним, словно сама Макошь. Но и это не могло порадовать Вояну – ведь и матери она лишалась тоже.
В конце концов я просто обняла ее и заплакала вместе с ней.
Забрать у нее ребенка должны были Гремята и Бельша, когда поедут назад. Наверное, это случится не раньше зимы, у Вояны будет время привыкнуть к мысли о разлуке.
Если к этому вообще можно привыкнуть.
В Будгоще мы прожили несколько дней: и сами отдохнули, и дали хозяевам время расспросить нас обо всех новостях подробно.
А моих старших меж тем разобрало беспокойство: не станем ли мы такими же вестниками и в Зорин-городке?
Вуй Гремята ходил хмурый: князь едва уломал его возглавить этот поход, а ведь именно нашему большаку придется отвечать перед Дивиславом за исчезновение обещанной невесты. Но еще и самому «обрадовать» его этой новостью – счастье невеликое.
Мне было очень жаль вуя Гремяту.
Получив с пристани весть, что прибыл обоз из Плескова «с боярином и невестой», князь Дивислав сам вышел навстречу.
Даже почти выбежал.
Свадьба ожидалась осенью, и он с нетерпением ждал Зажинок. Но с чего бы невесту привезли на месяц раньше, чем он только думал посылать за ней? Уж не случилось ли у них чего?
Все было так, как ему сказали: длинный обоз, боярин Гремислав – старейшина любутской волости, а с ним – старший плесковский княжич Белояр. И девушка в лодье, высоко сидящая на сосновой укладке и покрытая белой паволокой от дурного глаза.
– Эк вы меня нечаянно обрадовали! – воскликнул Дивислав, дружески обнимая Гремислава, потом княжича. – А я еще пива не варил, да и снопы ржаные пока в поле колышутся[6].
Гремислав хотел ответить, открыл рот и опять закрыл. Переглянулся с княжичем – лица у обоих были странные.
– Что вы такие хмурые? – не понял Дивислав. – Что невеста моя? Здорова ведь, коли привезли?
И посмотрел на девушку в лодье. Но что там разберешь под паволокой?
Было ясно, что Дивислав ничего не знает. И думает, что ему привезли Эльгу!
– Лучше прямо здесь сказать, – торопливо шепнул Аська Бельше. – Если сильно осерчает, здесь отбиваться вольнее.
– Если в дом войдем – будем гостями, – напомнил Бельша. – А тут перебьют нас да в реку побросают.
Гремислав тоже надеялся на мирный разговор, поэтому уклонился от немедленных объяснений.
– Идемте! – спохватился Дивислав. – Простите, что такой я хозяин невежливый – огорошили вы меня! Я на Зажинках только думал по невесту посылать, а вы тут уже – как снег на голову. Идемте. Невесту бери – мои бабы ее устроят.
Он поспешно послал кого-то за Держаной. Она так и жила при нем, заправляя хозяйством и подращивая всех детей, его и своих. И теперь во главе всей этой ватаги уже бежала к причалу с поспешностью, небывалой для ее лет и положения. За прошедшие годы она потеряла еще пару зубов, но оставалась такой же худощавой и бойкой. Нежданное известие воодушевило ее так, что она то принималась смеяться, то утирала слезы.
– Хозяйка приехала… – бормотала она. – Княгиня наша… Уж я теперь на покой… с плеч долой… Ваша матушка новая приехала! – внушала она младшим детям, теребя за плечи попавшего под руку Вестимку.
Но мальцы сообразили только, что надо ухватиться за нее и зареветь. Никакой другой матушки, кроме Держаны, они не хотели.
А по пристани, по всему длинному предградью на слиянии Ловати и Полы уже летел слух: князю невесту привезли!
Отовсюду бежал народ – рыбаки, лодочники, торговые гости, жители Зорин-городка и ближних весей – желая хоть одним глазом глянуть на сватов и девушку под белой паволокой. Никто еще ее не видел, а уже всем было известно: и станом стройна, и лицом бела, а уж речь-то говорит, будто реченька журчит! Отовсюду слышались крики, раздавались обычные свадебные шутки, кто-то запел про серую уточку да ясных соколов.
Плесковские гости все лучше осознавали, в какой силок попали.
Дивислав уверен, что ему привезли его собственную обрученную невесту. И как они теперь скажут, что девка не та и везут ее куда-то в Киев? А он останется с пустыми руками?
Князь велел топить свою собственную баню; первыми Держана увела туда приехавших женщин, а мужчин Дивислав пока позвал к себе выпить квасу. Но и квас после жаркого дня в дороге их не развеселил.
– Что-то вы, други мои, смурные такие! – заметил Дивислав. – И…
Он скользнул взглядом по «печальной» рубахе Аськи и по одежде двоих других, выражавшей «малую печаль» по более дальнему родичу.
– Не приключилось ли чего худого с…
– Приключилась у нас беда! – подтвердил Гремислав. – Привелось нам проводить на тот свет воеводу нашего Велегора.
– Ох! – Дивислав раскрыл глаза, услышав имя своего предполагаемого тестя. – Что же с ним…
– Лиходеи его убили на Нарове-реке.
Гремислав стал неторопливо рассказывать.
Дивислав смотрел на него, сжимая на столе серебряную чарку с квасом, и уже не улыбался. Когда Гремислав упомянул о приезде киевлянина Мистины Свенельдича, взгляд хозяина стал еще более пристальным:
– Он что, к вам уже с женой приезжал? Он у меня тут был с супругой молодой, а не поминал, что к вам заворачивал.
Гремислав опять переглянулся с Бельшей, собираясь с духом.
Потом откашлялся:
– Заворачивал. Еще как заворачивал. Умыкнул он у нас эту девку… сговорился с ней и умыкнул. Как оно на Ярилу[7] водится…
– У вас умыкнул? – едва веря ушам, повторил Дивислав и подался к нему. – Его жена – Улебова дочь из Волховца.
– У вас умыкнул? – едва веря ушам, повторил Дивислав и подался к нему. – Его жена – Улебова дочь из Волховца.
– Обманул тебя собачий сын. Велегорова дочь это была.
Теперь уже Дивислав ответил только изумленным взглядом.
Губы его дрогнули, но не сумели выговорить вопрос. Впрочем, он был ясно начертан на лице.
– Та самая! – со вздохом кивнул Гремислав. – Что тебе обещали. Да как бы он твою же невесту украденную мимо тебя повез? Вот и сказал, что Улебовна.
Дивислав сидел, как громом пораженный.
Мало того что какой-то заезжий киевский варяг умыкнул его невесту. Так еще и он, Дивислав, принимал лиходея у себя в доме… расспрашивал о новостях в Волховце и Ладоге… пивом поил…
Казалось вполне естественным, что дочь Ульва не хочет видеть давнего недруга своего отца, через которого на род пало бесчестье. И разве могло ему прийти в голову разглядывать чужую молодую жену, он ведь вежеству учен!
Пара приехала вместе с Ранди Вороном, которого он много лет знал как доверенного человека Ульва. Было очевидно, что они так вместе и едут из Волховца в Киев, где у Ранди – торговые дела, а у Мистины – служба и молодой князь. Все было так понятно, так обыкновенно… Кому бы на ум взошло подозревать, что эти двое как-то касаются его, Дивислава, дел! А как же хохотали, должно быть, варяги над ним в душе в это время!
– Так кого же… – через силу Дивислав указал глазами на дверь, – вы мне при… привезли?
– Да мы… Это сестра ее. Второго воеводы нашего, Турлава, дочь. Вслед за сестрой в Киев везем, чтобы, значит… И приданое…
– Чье приданое?
– Ее и…
– И сестры, – докончил за них Дивислав.
Лицо его сейчас было спокойно, но при взгляде на это спокойствие становилось нехорошо. Оно будто наливалось изнутри грозной силой.
– Ну, уж коли умыкнули девку, а мы до утра не сыскали – теперь не воротишь! – Гремислав в отчаянии всплеснул руками. – Обычай такой, а мы обычаев дедовских держимся! Мы бы нипочем своей волей уговор не нарушили! Мы ж не варяги какие! Своего корня… Уж как мать ее убивалась: говорила, одна радость мне во вдовстве оставалась, чтоб дочку Дивиславовой княгиней увидеть! Ну, уж коли ей в Киеве жить, так как подобает…
Дивислав почти не слушал его: прикидывал, сколько дней прошло после отъезда отсюда Мистины с его добычей и есть ли надежда догнать по дороге. Сколько людей у него и Ранди… Сильно ли они задержатся на волоках в верховьях Ловати… Помогут ли смолянские и полоцкие родичи…
– Ступайте-ка вы… в баню, – с тем же отстраненным спокойствием сказал он. – А я покуда…
Он не договорил, но плесковичам явственно послышался вслед за его словами железный звон оружия.
Когда плесковичи ушли в баню, на смену им в избу ворвалась оживленная и распаренная Держана.
– А невеста хороша! – возбужденно затараторила она с порога, уверенная, что деверь сгорает от нетерпения разузнать о суженой, которую увидит только на свадьбе. – Беленькая, как голубка, ладненькая такая, миленькая. Тощевата немного, но это у девок бывает – станет с мужем жить, раздобреет, а как родит, так и вовсе… Молчит, словечка не молвит, вежество знает…
– Это не наша невеста! – прервал ее излияния Дивислав.
– Как – не наша? – опешила Держана. – А чья?
– А пес знает! Плесковичи ее в Киев везут, это другая девка. А нашу варяги умыкнули. И она здесь проезжала! Ты, мать, ее в баню водила!
– Это когда ж такое было?
– А помнишь, варяг Мистина у нас был, будто бы с женой молодой? Это ее он и вез – Велегоровну, невесту мою нареченную!
Держана от изумления села на лавку.
– И что же теперь делать? – слабым голосом спросила она, в бессилии уронив свои дельные руки.
– А вот позову стариков – будем думать, что делать.
Но по лицу князя Держана видела: и без совета он знает, чего ему хочется.
Старейшины зоричей ничуть не удивились, получив весть, что князь немедленно желает их к себе. До них уже дошли слухи о приезде невесты.
Стало быть, скоро свадьба!
Хоть и не в срок, но у князя в любую пору хватит жита для пива и пирогов: слава Перуну и Велесу, в последнее время голодных годов не выпадало.
Не в силах долго ждать, Дивислав послал только за теми, кто жил ближе и кого можно было собрать к следующему дню.
Но ни один из приглашенных не был готов к тому, что они услышали на самом деле.
– Что делать будем, старейшины? – спросил князь, через силу изложив дело. Его жег стыд, что он предстал таким дураком перед своими и чужими. – Спустим ли обиду?
– Вот она, дружба варяжская! – горячо воскликнул Нудогость. За последние годы его волосы стали еще белее, но так же вздымались над залысым лбом, будто пламя. – Уж думалось, помирились с Улебом волховецким: и дары дарил, и лестью улещал! А подгадил! Выбрал час – и подгадил!
– Так что ж ты хочешь, княже? – спросил Кочебуд. – Вдогон бежать? Рати, что ли, просишь?
Старейшины зашумели.
Собирать войско сейчас, когда шел сенокос и уже, считай, на носу были Зажинки и самая страда, никому не хотелось. Не надо было даже объяснять, что именно в эту пору года отрывать рабочие руки от поля – лучше сразу веревку на осину да в петлю.
– Да уж не догнать…
– Они, поди, уже на Днепре…
– В Киеве только и достанешь…
– А там у них родня, Олег киевский…
– Да и на кой леший тебе эта, девка, княже! – проникновенно убеждал Буеслав. – Да неужели ты на постель себе возьмешь девку из-под варяга и княгиней посадишь над нашими женами честными?
– Нельзя! – качали головами старейшины.
– Не бывать!
– От такого сорому… да чуров на свадьбе придется к стенке повернуть!
Дивислав стиснул зубы и молчал.
Старики были правы: даже если бы ему удалось догнать похитителей и захватить девушку, это совсем не то, что взять невесту честью у родителей. Такой княгини люди не потерпят.
А если не сажать ее рядом с собой… взять в полон, определить в челядь, Держане под начало?
Невозможно – это он и сам понимал, даже в горячке обиды.
Девушка – близкая родственница и плесковскому, и киевскому князьям. С такими не поступают нечестно. Это – война сразу с двумя могущественными правителями, да еще сразу на двух рубежах, с полудня и полуночи. Да и Волховец – третий.
Нужно было изыскать другой способ восстановить свою честь.
И подарками из двух кусков шелка и трех соболей, как в прошлый раз, не обойдется.
– Так что же – спустим обиду варягам? – насупясь, дед Нудята окинул прочих старейшин мрачным взглядом. – Пусть ездят на нас верхом да пинают, как вздумается? Пусть раззявами ославлят на весь белый свет? Сымайте хоть портки с нас – мы ничего!
– А кого же плесковичи привезли-то? – полюбопытствовал Крепень. – Мы уж думали, княгиня наша, а она кто?
– Это дочь второго плесковского воеводы, сестра той, первой.
– Так возьми эту! – не понял затруднения Буеслав. – Чего толкуем-то? Коли есть честная невеста?
– Та, прежняя, была внучка князя Судогостя, от его дочери. А у этой отец – варяг, мать – люботинского старейшины дочь. Не княжеского рода девка.
– Знал тот пес смердячий, которую умыкнуть! – бросил Нудята.
– Я люботинского старейшину знаю, – заметил Славигость. – Доброзор, Гремиборов сын. Добрый род Люботичи и славы хорошей. У меня бабка оттуда была. Про люботинских девок кто худое слово скажет? И рукодельны, и нравом добры…
– Здесь сын Доброзоров, Гремислав. Он ее привез.
– Гремята! – обрадовался Славига. – А что ж не сказался? Я б повидался с ним.
– Да чего со стариками видаться! Нам бы девку повидать! – подмигнул Снегирь, «удалой молодец», как его дразнили за то, что последняя жена была ровесницей внучек, но исправно рожала ему новых детей. – Хороша ли девка? Если собой приглядна, а роду хорошего, так чего не взять-то?
– С худой овцы хоть шерсти клок!
– Одну варяги умыкнули, другую сами им отдадим с честью и приданым – забирайте, нам не надобно! Так, что ли?
– А приданое хорошо ли?
– Хорошо – десять укладок сам видал на пристани, а коробьев не счесть!
– Пусть девку приведут! Смотрины устроим!
– Наша княгиня – имеем право глянуть, кого берем!
– Ведите, ведите!
Дивислав в изумлении оглядел собрание и вдруг расхохотался.
Он, дурень, наладился воевать, уж мысленно меч свой варяжский вздел на плечо, а его тут почти женили! Гулять на свадьбе старейшинам хотелось явно больше, чем снаряжаться на рать.
Но что делать – спорить? Убеждать, что надо оторвать работников от жатвы и послать в военный поход, чтобы привезти побывавшую под другим девку, и тем поссориться с тремя сильными князьями?
Даже если князь сходит с ума, старейшины на то и существуют, чтобы вернуть его в разум и не позволить наломать дров.